Олег Гонозов - Человек с барахолки (сборник)

• Название: Человек с барахолки (сборник)
• Автор: Олег Гонозов
• Жанр: Русское современное

В двух словах это книга о жизни без прикрас. Автор исследует ситуации сложные, порой драматические и даже жестокие. Герои рассказов Олега Гонозова – люди разного возраста, социального положениях, образа жизни. Сюжеты разворачиваются в «годы застоя», лихие 90-е, наши дни. Действие происходит в тесных коммуналках, общежитиях, больницах, даже в морге и на кладбище, и, конечно, на любимых россиянами курортах Египта и Турции.

---

Но оказалось, нужно. Толпы приехавших на заработки таджиков, узбеков и других мигрантов днем с огнем искали, где бы по подешевле одеться, обуться, обзавестись добротной ножовкой, рубанком, молотком. И барахолка возродилась. Потянулись на нее живущие поблизости бабули и дедули, таща на продажу свое барахлишко. Детские игрушки, лыжи, пластинки, одним словом, все, что пылилось на антресолях и чердаках. Видя, что здесь можно недорого прибарахлиться, волна за волной пошли гастарбайтеры. Потом объявились скупщики антиквариата, коллекционеры и барахолка возродилась, как птица Феникс.

7

На картонную коробку с ёлочными украшениями Латышев наткнулся случайно. Но видно снова благодаря Божьему промыслу. Дело в том, что лежащая за мусорным контейнером коробка была завалена сверху разным тряпьем, на которое пенсионер давно не реагировал, потому что брезговал. Не хватало какую-нибудь заразу домой притащить. А тут его как будто подтолкнул кто глянуть на валяющуюся солдатскую шинель.

Память хранила детскую страсть ко всему военному: погонам, петлицам, звездочкам. Приподнял он эту шинельку, а под ней скукожившаяся коробка, а в коробке запутанные в вате и мишуре стеклянные бусы, шары, сказочные персонажи на прищепках, картонные верблюды, рыбки. Видно, молодежь решила навести порядок на антресолях, а там это стариковское барахло, вот и выбросили с глаз долой. Даже елочного Деда Мороза не пожалели.

Не мудрствуя лукаво, Петрович прихватил всю коробку под мышку. Дома очистил игрушки от ваты и блесток – и с чистой совестью притащил на барахолку. Сразу все выставлять не стал, решил посмотреть, как пойдет торговля. А то рыщущие, словно волки старьевщики быстро его облапошат. Глазом моргнуть не успеешь, как останешься в дураках.

За ватного Деда Мороза, у которого в двух местах была порвана шуба, дали полтинник. Стеклянные бусы потянули на семьдесят рублей. Зато на ура пошли картонные животные и рыбы, сделанные, как выяснилось, в ГДР. Одного верблюда, что выглядел поновее, Петрович отдал за тридцатку, а остальных впарил какому-то очкарику по двадцать рублей за штуку.

К полудню ушли и все стеклянные человечки на прищепках – их забрал мужик, специально приехавший на барахолку из Москвы. В отличие от местных скупщиков он практически не торговался. Легко достал распухший от купюр бумажник и щедро отстегнул триста рублей. А пока Латышев аккуратно оборачивал каждую елочную игрушку в газетную бумагу, чтобы не разбилась, все расспрашивал, нет ли у него дома старинных икон, поддужных колокольчиков и наград. Ничего такого у Петровича отродясь не было. Но кем-то выброшенная коробка с игрушками сразу принесла почти пятьсот рублей!

На поздравительные открытки клюнул Мусорщик – сутулый парень с корявым лицом. Он долго их перебирал, кочевряжился, говорил, что открытки неважной сохранности, хламье, которое можно смело выбросить. Но как только на горизонте возник конкурент Леша Бунтов – сдался:

– Беру, отец, беру! По червонцу за штуку. Если есть еще – приноси!

Парень ловко сунул открытки за пазуху, достал кошелек, и только после того, как конкурент испарился, стал старательно считать открытки.

– Тридцать четыре штуки – это триста сорок рублей. Держи, батя! – он протянул три сотни. – Пойдет?

– Еще сорок рублей, – заметил Петрович.

– Нет у меня, отец, мелочи – поверь, одни тысячные остались.

– Давай тысячную – я сдам, у меня есть.

Мусорщик нехотя полез в карман и вытащил горсть монет.

– Держи!

8

Каждое утро Латышев обходил ближайшие к дому контейнерные площадки. Шел знакомым до мелочей маршрутом, хорошо помня, где и чем поживился. За контейнерами у двадцать второго дома нашел вполне приличные женские сапоги – на барахолке какая-то узбечка дала за них семьдесят рублей. За мусорными ящиками во дворе «китайской стены» подобрал драную, заляпанную краской тряпичную сумку с инструментом. А в сумке молоток, зубило, напильники, целый набор гаечных ключей, и не каких-нибудь made in China, а наших, отечественных – на барахолке они всегда в цене. Долго таскать железяки не пришлось – разобрали все, как горячие пирожки.

Но поистине царский подарок ждал Петровича на контейнерной площадке за сорок шестым домом. Там какой-то умник выбросил целую библиотеку. Книжки, конечно, не важные, в мягком переплете, подмоченные снегом из серии «Классики и современники»: Герцен, Короленко, Тургенев, Мамин-Сибиряк. На барахолке за них гроша ломаного не дадут. И все же Петрович не поленился, поднял парочку – и на снег посыпались бумажные деньги. Десять сторублевых купюр образца 1991 года, скорее всего, спрятали под обложкой «Униженных и оскорбленных» на черный день. В советское время это были приличные деньги, а теперь – коллекционный материал. Хотя и на него должен быть спрос: советские боны всегда в цене.

А еще Латышев как-то нашел замызганную куклу восьмидесятых годов, с голубыми закрывающимися глазками и пищалкой в спине. Отмыл, почистил – стала как новенькая. Все это «богатство» он еще с вечера сложил в походную сумку, а с утра отправился на барахолку. Моросил противный мелкий дождик – и было понятно, что торговля будет никакая. А тут еще и маршрутки куда-то провалились: за полчаса – ни одной. Совсем не задался день. Простояв минут двадцать, Латышев уже хотел было вернуться домой, но торговый азарт оказался сильнее.

До барахолки добрался около девяти. Пришел, можно сказать, к шапочному разбору – все места в торговых рядах оказались занятыми. Дождик сделал свое дело: даже бабульки, обычно раскладывающие товар на земле, попрятались под крыши. Привычное место Латышева, между стариком Шоломиным и Витей-Митей облюбовал двухметровый мордоворот с компакт-дисками. Качать с ним права Петрович не решился – здоровье дороже. Прошел в конец рынка, где наметанным взглядом сразу приметил пустующий прилавок. Но только стал раскладываться, подскочила горбатая старуха в цигейковой шубе:

– Занято!

– Кем?

– По-хорошему говорю, мил человек!

Латышев прекрасно знал, что это место Утюга – неразговорчивого поджарого старика, независимо от погоды всегда обутого в кирзовые сапоги. Тяжелый взгляд, квадратный подбородок и синие от татуировок пальцы выдавали в нем былого уголовника. На барахолке он появлялся, как по расписанию – в восемь тридцать, хоть часы проверяй. Тащил за собой тележку на колесиках. К тележке был привязан старинный коричневый чемодан. А в чемодане, как у некрасовского дядюшки Якова – товару всякого: напильники, рашпили, надфили, метчики, плашки. Плюс бутылки с керосином и ацетоном, да еще тюбики с клеем ПВА и «Момент», одним словом, все, что нужно в хозяйстве. И еще утюг. Легонький такой утюжок застойных лет, с замотанной изолентой ручкой, на который никто не смотрит, но хозяин его носит и носит – отсюда и прозвище у старика Утюг.

Шёл десятый час. Утюга не было. Может, из-за дождя он вообще не появится? И, не обращая внимания на бабку, Латышев продолжал раскладываться.

– Моё дело предупредить, – не уходила старая ведьма. – У Василия Кузьмича разговор короткий!

– Только не надо меня пугать, – заводился Латышев. – Пугал мужик бабу яйцами, а она хрен увидала! Иди, бабушка, с Богом!

Утюг нарисовался минут через десять. Тоже, видно, торговый азарт одолел. Бабка тут как тут:

– Вася, я ему говорила, чтобы не занимал!

Тяжелый убийственный взгляд Утюга ничего хорошего нем предвещал. Но Петрович решил держаться до конца. Будь, что будет. Утюгов бояться – на барахолку не ходить!

– Мужик, тебе русским языком говорят: вали! – взгромоздив свой чемодан на стол, наступал Утюг.

– Мужики в колхозе землю пашут, – не сдавался Петрович.

– Пошел отсюда! – Трясущимися с похмелья руками Утюг вцепился в Латышева, но тот легко отшвырнул его в сторону. От злобы мужик схватился за шило:

– Вали, пока цел – или я за себя не ручаюсь!

– Сам вали! – поправляя клеенку, улыбнулся Латышев. – Кто первым встал того и тапки!

И вдруг стал задыхаться, почувствовал в гортани что-то инородное, схватился за шею руками и догадался, что со стороны сонной артерии у него по самую ручку торчит шило. Как Утюг умудрился его воткнуть, Петрович не понимал. Он уже вообще ничего не понимал, а лишь ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Ноги подкосились. Латышев стал оседать.

Он вцепился руками в клеенку и потянул на себя. С прилавка ему на голову повалилась пластмассовая кукла с выпученными глазами, рубанок и весь его незатейливый скарб, который он так и не успел продать.

Из-за обильной кровопотери и травмы яремной вены смерть наступила мгновенно.

Турецкая ночь

1

Вот так всегда: кого не ждешь, тот и придет. Словно по закону подлости. Еще бы минут пять – семь – и они точно разминулись. Разошлись, как в море корабли.