Александра Кириллова - Невидимая жизнь

• Название: Невидимая жизнь
• Автор: Александра Кириллова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-85689-054-8

Идеальная семейная жизнь супругов может скрывать под своим фасадом вовсе не то, что видят окружающие и даже собственные дети. Иногда под всем этим блеском скрываются такие тайны, которые способны, буквально, взорвать внутренний мир.

Уже взрослые дочери, после похорон отца, узнают о том, что их матери, в своё время, пришлось сделать невыносимо болезненный выбор между любовью и семейным благополучием. Из сохранившейся переписки они постепенно, шаг за шагом, узнают свою мать заново, а через неё, многое переоценивают и в собственной жизни. Но к чему всё это приведёт? И не станет ли ещё больше боли в сердцах от вскрывшегося нарыва?

---

– Маша, подойди к телефону, это Аня!

Звонила сестра. Не сразу и очень медленно Маша вышла в коридор и сняла трубку.

В трубке раздался неприятно бодрый голос сестры, она говорила решительно и по-деловому. Аня стала рассказывать о предстоящих похоронах, о том, что уже почти обо всем договорилась. Голос сестры в трубке то затихал, то становился громче, словно накатывал волной. Этот шум прибоя Маше давался с трудом. Ей казалось, что разговор длится невозможно долго.

Аня хотела завтра вместе с Машей поехать на кладбище посмотреть место. Но Маша отказалась, отказалась без каких-либо отговорок или условий, а просто сказала: "Не хочу". Эта идея ехать на кладбище, как в новостройку, осматривать предмет покупки, показалось ей ужасной.

Будут похороны, и на них нельзя не поехать, но как пережить этот страшный день, выдержать, не разбиться на мелкие осколки, Маша пока не знала. Ехать же на кладбище еще и до похорон показалось Маше издевательством. "Возможно, это малодушие", – мелькнула у нее мысль. – Но я не могу".

Сестра не стала уговаривать, видимо, Машин ответ был для нее ожидаем, и тем же деловым тоном она продолжила рассказывать о предстоящих поминках, о закусках и напитках, о количестве гостей. Она так и сказал "гостей", что очень ранило Машу. "Она говорит словно о дне рождения. Какая гадость! Неужели она не чувствует того, что чувствую я? Или, может, она просто сильнее меня, так хорошо держит себя в руках? А я? Я ничего не могу. Господи, мне так плохо, так плохо…"

– Алло! Что же ты молчишь?

Анин голос из трубки требовал какого-то ответа.

– Прости, я прослушала вопрос.

– Я спросила, поедешь ли ты сегодня к маме? – В Анином голосе уже чувствовалось раздражение, беспамятное состояние сестры, ее инертность начинали злить Аню. Маша это чувствовала и была не против ответить участием со своей стороны, но не знала как.

– Наверное, поеду… Да, поеду… Конечно, – пробормотала она.

– Хорошо. Я заеду за тобой через час.

* * *

Почти всю дорогу до дома матери сестры молчали. Аня понимала, что давить сейчас на Машу не имеет смысла, и ждала, пока та сама начнет задавать вопросы, любые, пусть даже о погоде, но Маша не могла и не хотела говорить. Более того, она боялась Аниных тем о похоронах, ужасных рассказов о катафалках и поминальных блюдах, о цвете обивки гроба и надписях на лентах в венках.

Город за окнами автомобиля менял слайды с улицами и площадями, но все они были одного серого цвета. Маша смотрела на лужи и мокрые тротуары, на многочисленных прохожих, и ей казалось таким возмутительным, что все они живы и идут по своим делам.

В отражении бокового зеркала она видела лицо немолодой уставшей женщины с опухшими глазами, это лицо ей не нравилось. Оно не нравилось ей не только сейчас, а уже давно. В нем все стало не так – и овал, и контур глаз, и появившиеся морщины. "Не надо было стричься, – почему-то сейчас подумала она. – Волосы теперь уже так быстро не растут".

Она перевела взгляд на свои руки, лежавшие на коленях, и стала разглядывать рисунок синих вен, выступающих через бледную кожу, этот рисунок напоминал дерево. Она провела пальцами, и ветви дерева пришли в движение, заколыхались, словно на ветру. "Как давно я живу на этом свете! Уже достаточно давно, чтобы пришло время кого-то хоронить. Эти ужасные правила игры. Почему нас никто не спрашивал, хотим ли мы вообще вступать в эту игру? А если я не согласна? Если я не хочу стареть, болеть и умирать? Не хочу хоронить любимых людей… Я бы, зная заранее, выбрала другую игру".

По левому ряду, разрывая сиреной монотонный шум улицы, пролетела скорая помощь и вырвала Машу из ее забытья. Скорая удалялась среди плотного потока, а ее вой все никак не затихал. Даже когда она скрылась из виду, звук сирены эхом отзывался в голове.

– Ты помнишь, как мы с отцом ездили в Суздаль? – вдруг спросила Маша.

Аня слегка вздрогнула от неожиданности. Она уже забыла о сестре, так долго они ехали молча.

– В Суздаль? – переспросила слегка удивленно она. – Нет, не помню.

Маша пожала плечами так, словно хотела сказать "Ну и ладно", и опять замолчала.

Дворники с легким скрипом проехались очередной раз по лобовому стеклу и смахнули грязь и капли дождя. На какое-то мгновение показалось, что в машине от этого стало светлее.

– А что было в Суздале? – без интереса спросила Аня.

– В Суздале, – задумалась Маша, – мы купались в речке и прыгали с моста.

Аня на мгновение повернулась и посмотрела на Машу с выражением удивления и снисхождения, с каким смотрят на детей.

– А еще мы катались на телеге, – продолжала Маша, – заходили в церкви.

Она говорила все это безэмоционально, таким задумчивым и спокойным тоном, словно разговаривала сама с собой.

– Я не помню, – повторила Аня.

– А еще мы ездили смотреть храм Покрова на Нерли, – точно не услышав сестру, продолжала Маша, – очень долго шли по полю от электрички, а потом папа взял меня на руки. Мы все шли, шли, а эта церковь стояла вдали, как свечка, такая худенькая и белая. Папа говорил, что это самая старая церковь, которая сохранилась на Руси.

– Может, меня там не было? – вдруг спросила Аня.

Автомобиль остановился на перекрестке, и Аня включила поворотник, чтобы повернуть направо. Поворотник защелкал, как метроном.

– Почему ты отговорила маму отправить отца в Германию? – вдруг спросила Маша.

За окнами шумело и перекатывалось пугающими звуками мокрое шоссе. Тишины не было, но казалось, в воздухе повисла какая-то страшная глухота. Аня молчала.

По ее лицу было непонятно, думает ли она над ответом или прослушала вопрос. Казалось, ее внимание полностью поглотила дорога. И только когда загорелся зеленый, и машина тронулась вперед, словно получив позволение говорить, Анна ответила:

– Эти разговоры сейчас не имеют смысла.

– Не имеют? – с удивлением переспросила Маша. Она смотрела на профиль сестры, острый и красивый, на ее слегка неопрятную прическу, на локоны каштановых волос, выпадающих из-под заколки, на серьги с изумрудами, и ей казалось, что она абсолютно не знает эту женщину – суровую и холодную. То, что она говорила, Маше казалось абсолютно непонятным, и логика у этой женщины была какая-то своя, она Маше была чужда и даже противна.

– И прошу тебя не терзать этими вопросами мать, – спокойно проговорила Анна.

Маша закивала головой, но не в знак одобрения, а словно соглашаясь с каким-то своим внутренним заявлением: "Все напрасно".

– Тебя не мучают сомнения? – вслух спросила она.

– Мы не боги, не прорицатели, – Аня заговорила быстро. – Мы даже не врачи. Никогда не было никакой гарантии, что твой вариант сработает, пусть и за такие огромные деньги.

– Деньги, – с каким-то горестным пониманием повторила Маша, но Аня не дала ей говорить:

– Это – рак, тяжелая битва, которую мы проиграли. Ты цепляешься за пустоту. Прими это!

Сказанные слова залетели в пространство маленькой машины, как вой сирены. Аня уже молчала, а слова все летали и летали, бились об окна и потолок, и никак не могли вырваться прочь. Они звучали снова и снова в Машиной голове.

– Это неправда, – почти вскрикнула Маша, точно пытаясь выгнать из своей памяти то, что сказала сестра.

Но Аня спокойно и абсолютно уверенно произнесла:

– Правда.

Машино лицо исказилось, словно от боли или от отчаяния. Как же ей захотелось прямо в это мгновение вырваться отсюда, из этой тюрьмы, в которой вся власть принадлежит исключительно словам сестры, страшным словам, которым она не хочет подчиняться. Но автомобиль летел и летел через облака грязи и выхлопных газов, и казалось, этому путешествию не будет конца, как и этому дождю.

Только через какое-то время Аня вдруг сказала:

– Я вспомнила эту поездку в Суздаль. Я после нее заболела воспалением легких.

Город за окнами размывался каплями дождя, они скатывались по стеклу и от порывов ветра и движения машины немного дрожали и походили на дрожащие на чьих-то щеках слезы. Все грани внешнего мира потеряли свою четкость.

Маша закрыла глаза, и город за окном совсем исчез.

* * *

Машину припарковали в соседнем квартале. Так уж вышло, свободных мест ближе не было. Две хрупкие женские фигуры выскользнули из авто на черный, похожий на мутную реку тротуар и поплыли вдоль потемневших то ли от старости, то ли от дождя домов прежде родного района. Они шли молча, неторопливо, и в этом одиноком движении среди уныния дворовых конструкций сквозили одновременно и тоска, и равнодушие, и при этом какая-то закономерность, точно все это уже происходило, и не один раз, и не только здесь, и не только с ними.

Этот когда-то милый сердцу уголок земли уже давно перестал быть любимой гаванью, самым красивым местом на планете. Он превратился в обычный старый район Москвы, незамысловатый и унылый.

В центре сквера все так же, нарушая все законы этики и времени, стояли мусорные баки. Рядом располагалась детская площадка, она выглядела так, словно на ней дети не играли уже десятки лет. Деревья, посаженные, когда сестры были еще совсем маленькими, выросли и, кажется, переросли. Зажатые мрачными телами зданий, они из года в год тянулись и тянулись к солнечному свету, пока не превратились в длинноруких монстров. Они стояли, сутулые и мокрые, и с какой-то жалостью качали головой. Только жалели они не себя, а тех, кому велением судьбы приходилось снова и снова проходить через этот двор.