Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 4 / 2011

• Название: Россия и мусульманский мир № 4 / 2011
• Автор: Валентина Сченснович
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2011
• ISBN: 2011-4

В журнале публикуются научные материалы по текущим политическим, социальным и религиозным вопросам, касающимся взаимоотношений России и мировой исламской уммы, а также мусульманских стран.

---

Именно они, как никто другой, способны противостоять потокам лжи и клеветы, изобретаемым местными националистами с целью опорочить значимость исторического вклада русских и русскоязычных граждан многих поколений в развитие экономики и культуры бывших союзных республик, убедить тех, кто едет в Россию, что они едут не в страну «бывших оккупантов» и потому не должны настраиваться на жесткий стиль поведения по отношению к ее жителям.

Еще два фактора внесли свой вклад в поддержание взаимной толерантности. Во-первых, в Россию следовали иммигранты с более высоким, в среднем, уровнем образования, чем это было в Западной Европе в 60–70-х годах. Во-вторых, мигранты нехристианских конфессий, в особенности ислама, относились к менее фундаменталистским ответвлениям этой религии в сравнении с мигрантами в Западную Европу из арабских стран Северной Африки и Азии. В конечном счете за российским социумом и за прибывавшими в Россию иммигрантами из стран Центральной Азии и Закавказья стоял богатейший, многовековой опыт мирного сосуществования православия и ислама.

Таким образом, можно констатировать, что в качестве наследства и российский социум, и иммигрировавшие в Россию представители титульных наций бывших союзных республик получили от Российской империи и Советского Союза определенный запас толерантности, основанный на прежних, как имперских, так и советских, ценностях. Именно этот «запас прочности» и позволил России в период хаоса, порожденного сменой эпох, избежать крупных межнациональных конфликтов и серьезных осложнений в отношениях с бывшими союзными республиками. В этой связи можно высказать предположение, что если в западноевропейском социуме политкорректность и толерантность прививались населению по ходу развития событий с использованием законодательных мер, то в России они носили достаточно глубокий имманентный характер, будучи результатом длительного исторического опыта совместного проживания.

Однако нужно учитывать, что толерантность в отношениях – нематериальная субстанция, требующая постоянного поддержания не только с помощью законодательства и политических мер, но и с помощью человеческого разума и убеждения. Когда наследие взаимной терпимости начинает утрачиваться, ее отсутствие заменяется политкорректностью, вместо толерантности возникает интолерантность.

В долгосрочном плане влияние отмеченных выше факторов наследия советской цивилизации, способствовавших относительно бесконфликтной адаптации иммигрантов к принимающему социуму, не приходится преувеличивать – с течением времени оно может ослабевать или же вообще сходить на нет. Но в начальные годы массовой иммиграции (конец 80-х – начало 90-х годов) эти факторы играли важную роль в смягчении прежде всего конфликтных ситуаций и были характерны именно для России, практически отсутствуя в Западной Европе, которая вырабатывала свои методы разрешения противоречий между принимающим обществом и иммигрантами.

Первые признаки зарождения ксенофобии как социального и массового явления, а не как события на индивидуальном или бытовом уровне, появляются на окраинах Советского Союза в 60– 70-е годы XX в., когда в национальных элитах ряда союзных республик зреют планы самостоятельного, независимого развития и появляется стремление полностью взять в свои руки власть. Начинается процесс «выдавливания» русских и русскоязычных сограждан с занимаемых ими постов и рабочих мест, сначала не особенно заметный, поскольку по времени он совпадает с активизацией миграционных процессов – отъездом русскоязычных специалистов и квалифицированных рабочих на «стройки века» в Сибирь и на Дальний Восток и с возвращением оттуда тех, кто либо отработал, либо отслужил положенный срок. Но уже в этих общих потоках мог иметь место обмен мнениями о причинах вынужденного отъезда, могли вспоминаться иные причины для обид, т.е. могли закладываться основы для вызревания будущих ксенофобских настроений.

В дальнейшем, в годы горбачёвской «перестройки», когда процессы отделения республик дополнились вооруженными конфликтами и «этническими чистками», причин для появления ксенофобии и отчуждения становится все больше. С конца 80-х годов по стране, особенно по центральноазиатским и закавказским республикам, прокатывается волна вооруженных конфликтов, нередко со значительными людскими потерями. Теперь вынужденное переселение, а в ряде случаев откровенное выдавливание русских и русскоязычных становятся массовыми. Их причинами послужили:

– собственно вооруженные конфликты, приведшие к многочисленным жертвам среди русскоязычного населения;

– усилившаяся под влиянием процессов суверенизации политизированность титульного населения республик, выражавшаяся в появлении и быстром развитии общественных движений и партий националистического толка, разжигавших антирусские настроения и межнациональную рознь;

– сопутствующий всплеск националистических проявлений на бытовом уровне, оказывавший существенное влияние на психологическое состояние русскоязычного населения и побуждавший его покидать места обитания из-за антирусских, ксенофобских выступлений;

– дискриминация русскоязычных на этнической почве в вопросах приватизации; поскольку большинство из них составляли промышленные рабочие, они, как и в России, при разделе государственной собственности оказались отодвинутыми на второй план, что стало важной причиной ухудшения их социально-экономического положения; принципиальное отличие от ситуации в России в данном случае заключалось в том, что приватизация в новых независимых государствах проводилась с учетом «этнического фактора», преимущественно в интересах титульного населения;

– отказ от русского языка в качестве государственного, оказавшийся для большинства русских и русскоговорящих жителей центральноазиатских и закавказских республик особенно болезненным не только из-за сокращения возможностей его применения в качестве языка межнационального общения, но и потому, что тем самым подтверждался факт их превращения в национальные меньшинства; для русских это вообще стало особенно болезненным ударом, поскольку свидетельствовало об утрате ими престижного в их глазах статуса главной государствообразующей нации;

– резкое снижение уровня жизни, сильно ударившее по городскому русскоязычному населению, не имевшему иных источников дохода, кроме заработной платы, которая часто вообще не выдавалась в условиях наступившей общей хозяйственной разрухи и массовой остановки предприятий.

Оказавшись перед реальной перспективой превратиться в изгоев и маргиналов, эти люди, не доводя дело до крайности, были вынуждены уезжать. Они покидали места обитания нередко с большими материальными и моральными потерями. Россия в этой ситуации служила для большинства из них естественным центром притяжения.

Важно отметить, что чем усерднее местные элиты и националисты разных мастей старались «вытолкнуть» из своих суверенных государств «пришлое» русскоязычное население, тем хуже – по крайней мере до тех пор, пока не удалось наладить торговлю сырьем, – шли дела в экономике. И это понятно, поскольку после массового отъезда специалистов и высококвалифицированных рабочих на предприятиях даже в условиях благоприятной конъюнктуры во многих случаях стало некому работать. В отсутствие бюджетных поступлений, важным источником которых раньше служила промышленность, приходили в упадок другие отрасли народного хозяйства, усиливалась нищета среди местного населения. Неудивительно, что уже вскоре к уезжавшим русскоязычным стали столь же массово присоединяться представители титульных народов стран Центральной Азии и Закавказья.

В результате в 90-е годы возникают миграционные потоки, в которых в Россию могли одновременно следовать и «обиженные», и их «обидчики» – многочисленные пары потенциально конфликтующих друг с другом этносов. Причем это необязательно были пары с участием русскоязычных в общепринятом смысле слова: это могли быть, например, таджики и узбеки, таджики (или узбеки) и турки-месхетинцы, изгнанные ими из Ферганской долины, или же такая всем известная пара, как армяне и азербайджанцы. Иначе говоря, это могли быть пары этносов с высоким конфликтогенным потенциалом, для каждого из участников которых Россия не была исторической родиной, но теперь должна была выступать в роли третейского судьи и миротворца.

Профессор Л. Рыбаковский и его коллеги, подробно исследовавшие миграционные потоки, возникшие на постсоветском пространстве, приводят статистику, свидетельствующую об их масштабном характере. Так, за 1989–2003 гг. из Закавказья в Российскую Федерацию приехали 451 646 русских и 458 487 кавказцев, а всего – 1 351 686 человек. В 1995–2005 гг. из стран Центральной Азии прибыли 2 млн. 421 тыс. человек. В том, что конфликтный потенциал этих масс приезжих мог быть действительно большим, не приходится сомневаться. Более того, он мог усиливаться по мере продвижения этих миграционных потоков непосредственно по территории Российской Федерации, где их могли дополнять новые пары конфликтующих этносов.