Дмитрий Ефременко - Политическая наука № 2 / 2012 г. Идеи модернизации в политической науке и политической практике

• Название: Политическая наука № 2 / 2012 г. Идеи модернизации в политической науке и политической практике
• Автор: Дмитрий Ефременко
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2010
• ISBN: 2010-2

Рассматриваются развитие концепций модернизации и связанные с ними современные дискуссии в политической науке. Анализируется использование идей модернизации в политической практике и государственном управлении в различных социокультурных контекстах. Особое внимание уделяется проблематике модернизации в условиях посткоммунистических трансформаций.

Для политологов, социологов, историков.

---

Все прошедшие десятилетия стратеги европейского единства следовали (как предлагал в свое время первый президент ЕЭС Вальтер Хальштейн) «логике интеграционных процессов», которая подчинялась реальным экономическим и политическим интересам членов Европейского сообщества. Однако с окончанием эпохи противостояния блоков эта логика постепенно начала обретать собственную динамику, причем такую, которую сложно было обосновать логически. В годы противостояния блоков идеология лишь обслуживала реальную политику, в 90-е же годы, когда ЕС в беспримерном геополитическом прыжке рванулся на восток Европы, на какое-то время верх над политическим реализмом взяли стереотипы холодной войны и миф о «русской угрозе». Когда «головокружение» от успехов прошло, ЕС, обогатившийся новыми, экономически бедными, но политически своеобразными и гордыми собой восточноевропейскими членами, увидел себя на развалинах своей Конституции, а у новых восточных и юго-восточных границ стояли новые желающие и требовали продолжения той «логики интеграционных процессов», которая обосновывала расширение. Действительно, чем они были хуже принятых в Европу? В политическом багаже их элит был тот же стандартный набор: образ «русского врага» и стремление примкнуть к Западу.

Однако, поддавшись стремлению расширяться на восток, Евросоюз попал в ловушку. Он не мог остановить процесс расширения, не отступив от выработанной в 90-е годы «логики интеграционных процессов». Он не мог отказать государствам, географически относящимся к Европе, в четкой европейской перспективе, не продемонстрировав своей идейно-политической несостоятельности. Ведь именно полифоничность «европейской идеи», перманентная незавершенность европейского процесса способствовали его политической привлекательности. Установив границы, Евросоюзу пришлось бы распрощаться с сослужившим ему добрую службу имиджем открытого, демократического сообщества государств и признать себя чисто утилитарной структурой с неоимперскими замашками. Но даже приняв эти государства, Евросоюзу не избежать идейной несостоятельности – экономические и политические трудности, связанные с новой волной расширения, неизбежно повлекут за собой очередной общеевропейский «кризис жанра», не только на внешне-, но и на внутриполитическом уровне.

Вопрос политических границ остается важнейшим для «постлиссабонской» Европы. Останься европейское сообщество экономическим, не претендуй оно на то, чтобы стать «все теснее сплачивающимся союзом», о чем было сказано уже в преамбуле Римских договоров, оно еще могло бы позволить себе «безграничность». Однако, назвавшись Европейским союзом, оно вступило на путь политической интеграции. И чем бы оно ни мечтало стать в конце своего пути – федеративным государством, федерацией государств, «государством государств и народов» или же sui generis беспрецедентной структурой, не определяемой привычными понятиями политической лексики, оно никогда не консолидируется, если в основу его будет положен принцип «безграничности». Тот, кто не в состоянии отграничить себя от окружающего пространства, не сможет стать субъектом мирового политического процесса.

Чаще всего предлагается совместить политические границы с географическими. Как утверждают сторонники такого подхода, «других границ, позволяющих объяснить, почему именно здесь остановлено расширение, просто не существует» [Kiеlmansegg]. Но соотнести географические границы Европы с политическими границами стремящихся в нее государств не всегда представляется возможным. С реально-политической точки зрения Евросоюз предпочел бы держать эти государства в качестве «буфера» между собой и нестабильным миром. С этой целью несколько лет назад и была разработана и введена в действие «политика соседства»3. Однако лишить «соседей» европейской перспективы, категорически заявить, что на их границах «заканчивается Европа», – значит дестабилизировать эти страны, нанести удар по их прозападным элитам, держащимся у власти главным образом за счет обещаний привести свои народы в цивилизованный и благополучный Евросоюз. Одной из причин расширения ЕС было стремление стабилизировать ставшее «ничейным» после развала СССР пространство на Востоке Европы. Именно перспектива вступления в ЕС оказалась наиболее действенным инструментом демократических структурных преобразований в этих странах. Те политики, у которых «душа болит» за «пропадающие» для Европы территории на постсоветском пространстве, считают «исторической ошибкой» отказ дать Украине четкую европейскую перспективу и упрекают Евросоюз в «новом, западноевропейском изоляционизме» [Umland].

Особенно проблематична в этом контексте ситуация с Турцией. Отказать ей в приеме, ссылаясь на географию, – значит свести на «нет» все многолетние усилия интегрировать эту важнейшую с геополитической точки зрения страну в европейскую сферу влияния. История Турции прошедших веков была историей ее борьбы с Европой – именно поэтому Европа не может позволить себе сейчас потерять «прирученную» обещанием европейской перспективы Турцию. Да и с остальными странами, стучащимися в европейскую дверь, ситуация не лучше: отказать им – значит оставить их в мире, где господствуют отношения, основанные на балансе сил (balance-of-power policy), где соперничают национальные государства, где заключаются и распадаются временные альянсы. И если Европа откажется от этих стран, они либо сами со временем превратятся в региональные центры силы, как Турция, либо попытаются присоединиться к другим, более сильным акторам глобального политического процесса, скорее всего к США или к России.

В «постлиссабонской» Европе политикам предстоит подумать о том, как «экспортировать» в соседствующие с ЕС пространства европейскую стабильность, но без того, чтобы раздавать обещания членства в ЕС. «Политика соседства» сможет оправдать себя лишь после окончательного определения границ. После этого Евросоюзу предстоит найти адекватное соотношение между «политикой соседства» и внешней политикой.

Одной из важнейших проблем «постлиссабонской» Европы по-прежнему остается формирование пусть не подлинно единой, но хотя бы совместной внешней политики. Евросоюз давно уже мечтает стать реальной силой мирового политического процесса, «говорить одним голосом» (еще одно крылатое выражение). Однако, несмотря на создание соответствующих институтов, именно в вопросах внешней политики говорить «одним голосом» не удавалось, поскольку это измерение деятельности Евросоюза не входило в компетенцию Комиссии. Внешнюю политику определяли государства – члены ЕС, поэтому в ответ на внешнеполитические вызовы Евросоюзу вместо одного голоса чаще всего (особенно после расширения) звучала разноголосица.

Лиссабонский договор старается решить эту проблему путем создания новых институтов. Вводя пост Высокого представителя ЕС по внешней политике и политике безопасности, являющегося одновременно вице-председателем Комиссии, Лиссабонский договор кладет конец малополезному сосуществованию постов комиссара по внешним связям и полномочного по внешним сношениям, сводя их воедино. Новый пост президента (или председателя) Европейского совета, избираемого на 2,5 года (раньше председательство в Совете менялось каждые шесть месяцев), также должен способствовать более последовательному представительству интересов ЕС на международной арене. Разумеется, внешняя политика останется межгосударственным делом, да и президент Европейского совета будет влиятелен лишь настолько, насколько это позволят члены Совета. Евросоюзу не нужен сильный руководитель, ему нужен опытный посредник между государствами-членами, поскольку сила ЕС – не в полномочиях отдельной личности, а в единстве составляющих его сил. Потому-то «закаленный» сложными реалиями бельгийской внутренней политики Ван Ромпей и стал лучшим кандидатом на этот пост.

Созданная согласно параграфу 27 договора новая Европейская служба внешних сношений, подчиненная Высокому представителю по внешней политике, пока что занимается преимущественно организационными вопросами, учитывая, что она будет насчитывать более 7000 сотрудников и располагать немалыми средствами. Впрочем, уже до ее создания ЕС имел за рубежом 130 «делегаций» («представительств»), занимавшихся вопросами торговли, политикой развития и «политикой соседства». Эти «делегации» будут преобразованы в «посольства». Однако где именно будут проходить границы между национальными дипломатическими корпусами и общеевропейской дипломатией, пока не ясно. Правительства членов ЕС хотели бы, чтобы эта служба, официально стоящая в подчинении Высокого представителя по внешней политике, была независима от Комиссии и от парламентариев, а те, в свою очередь, хотели бы попытаться подчинить ее если и не своему влиянию, то хотя бы своему контролю. Новой общеевропейской внешней политики можно ожидать лишь после решения организационных вопросов и окончательного распределения компетенций. Демократическая легитимация этой политики будет, разумеется, не «общеевропейской», а национальной.