Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

• Название: Прорыв начать на рассвете
• Автор: Сергей Михеенков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-7779-3,978-5-4444-2740-8

Фронтовая судьба заносит курсанта Воронцова и его боевых товарищей в леса близ Юхнова и Вязьмы, где отчаянно сражаются попавшие в «котёл» части 33-й армии. Туда же направлена абвером группа майора Радовского, принадлежащая к формированию «Бранденбург-800». Её задача – под видом советской разведки, посланной с «большой земли», войти в доверие к командующему окружённой армии и вывести штабную группу в расположение немцев для последующей организации коллаборационистских формирований по типу РОА…

---

– Голодные обмороки и тому подобное начнутся через неделю-полторы.

– Что ж, будем есть коней. Пока не получен приказ на отход, надо держаться из последних сил. – И вдруг спросил: – Вы объехали все госпиталя, профессор?

– Нет, ещё не все. Завтра – последняя поездка. В сто тринадцатую.

– К Маковицкой?

– Да, к Маковицкой. Говорят, прекрасный хирург. Я был знаком с её мужем. Прекрасной души человек. Погиб прошлым летом в ополчении. Представьте себе, умница, профессор, любимец студентов – простым солдатом, в окоп. Ушёл добровольно. Восхищаюсь мужеством этих людей!

Однажды их разговор нарушил вежливый вопрос начальника особого отдела армии.

– Я слышал, вы совершаете свои объезды в одиночку? – спросил Камбург.

– Да, совершенно верно, – ответил профессор. – Не хочу отвлекать на охрану своей скромной персоны лишние штыки, которые сейчас, в это тяжёлое для армии время, нужны на передовой.

Он скользнул взглядом по лицу командарма. Тот одобряюще улыбнулся и молча, украдкой, как показалось профессору, кивнул ему.

– Штыки и не надо отвлекать, – тем же тоном продолжил Камбург, как всегда увлечённый чисткой своей трубки, что с некоторых пор стало раздражать профессора. – Достаточно двоих автоматчиков.

– Поверьте, Давид Ефимович, это, право же, лишнее. Дороги известны. Охраняются. Везде посты. Я вполне справляюсь. Не нуждаюсь я в ассистентах ни в виде охраны, ни в виде возниц.

И тут Камбург оторвался от своей медитации:

– Так вы даже без ездового путешествуете?

– Я, товарищ капитан, не путешествую, – ещё сильнее напрягся профессор, – я работаю. И, смею заметить, очень напряжённо. По шестнадцать часов в сутки.

– Да, профессор, без вас нам было бы тяжелее во стократ. – И командарм откинулся на спинку стула.

Начальник особого отдела больше не заговаривал на эту тему. А профессор, разозлившись на его реплики, приготовился сказать Камбургу следующее: да, каждый из нас, в любых обстоятельствах, даже за чаем, часть нашей профессии, но должны же существовать минуты покоя. Минуты тишины. Минуты свободы от этого безумия!

Но капитан больше не задевал его своими репликами. «И слава богу, – думал профессор, через час возвращаясь к своему ночлегу, – что не пришлось произносить этого глупого монолога. С Камбургом нужно быть особенно осторожным. Чекист, служака. И своего сдаст с потрохами. Не исключено, что и за командующим он присматривает».

А на следующий день произошло вот что.

Утро выдалось чудным. Солнце. Мороз. Но не особенно лютый, а такой, какой и в поле терпеть можно. Конь нёс лёгкие сани по ослепительно-белому полю, размашисто расписанному синими пятнами и линиями абстрактных теней. Давно он не видел такого живого, естественного ландшафта и таких непридуманных красок. Было время, когда он, почти всерьёз, увлекался живописью. Это был очень короткий период в его жизни, очень сумбурный. Но он оставил благодарную память. Увлечение живописью, дни и ночи упорной работы с кистью, поставили руку, каждое движение научили точности. Вот почему потом он так уверенно держал в руках скальпель. След остался и в душе: он тонко чувствовал природные краски, тона, изменения цвета, внутреннее настроение окружающего мира. И как жаль, что теперь он не мог вполне насладиться этой внезапно открывшейся ему прелестной картиной здешнего мира… Вокруг вместе с ярким великолепием зимнего утра, казалось, была разлита тревога. Профессор то и дело поглядывал на западный горизонт: в такую погоду жди самолётов, а в поле от них не скроешься. Как хорошо, что вскоре начался лес. Он вздохнул с облегчением и попридержал коня.

В лесу было тихо. Смолистый запах соснового бора бодрил. Профессор соскочил на дорогу и пошёл пешком. Ходить пешком он любил. Весьма полезно для организма. Он знал, что вступает в тот возраст, когда пешие прогулки на свежем воздухе должны стать непременной ежедневной необходимостью. Хотя возраста своего пока не чувствовал. Тяжесть лет… Нет-нет, пока никакой тяжести.

Неожиданная командировка в окружённую группировку, особенно в первые дни, несколько угнетала. Жаль было покидать относительно безопасные Износки, госпиталь, налаженный быт. Но он умел владеть собой, и никто из бывших тогда рядом не заметил его подавленного состояния. Напротив, он старался казаться собранным, сосредоточенным на главном – выполнить поставленную задачу. И свою задачу, как показало время, он выполнил достойно. Иначе бы генерал не привечал его с таким благодарным теплом. Он видел глаза генерала. Глаза не могли лгать – командующий доволен его работой. А это ему поможет в будущем.

Профессор умел строить отношения с нужными и влиятельными людьми. Участие сильных мира сего, нужные связи не раз спасали и его, и его родных и близких от всякого рода неприятностей, помогали одолеть очередную ступеньку наверх. Нужные люди в нужный момент подхватывали его буквально под руки и подсаживали выше. Потом, обустроившись на своей высоте, он, в свою очередь, помогал тем, кто в своё время оказывал услугу ему. Вот он, снова и снова убеждался профессор, вечный движитель любой системы, любого общества! Так просто!

В сущности, в жизни он уже преуспел. Всё у него было. Стремительная карьера. Любящая, преданная жена, образованная и умная, со старыми связями, оставшимися от некогда влиятельных родителей. Хирургию он знал превосходно. Профессию свою любил. Практиковал много и охотно. Вытаскивал людей буквально с того света. Чувствовал себя счастливым, видя, как радуются возвращённой жизни его пациенты. Переезд из губернского города в столицу. В Москве о нём уже говорили: «этот профессор творит чудеса». Кафедра в престижном московском институте. Обожание студентов. Всё шло хорошо. Война… Но и тут благодаря связям удалось кое-что уладить. Он не попал под Вязьму осенью прошлого года, где погибли десятки тысяч, а сотни тысяч попали в плен. Его направили на фронт много позже и уже в наступающую армию. Всё складывалось хорошо. Госпиталь – это тыл. Кроме всего прочего, армейский госпиталь – это хорошее, регулярное снабжение. И, как он вскоре понял, новые полезные знакомства, новые связи, а значит, новые возможности.

Но под Вязьму он всё же угодил. Более того, угодил в самое пекло – в «котёл». Из которого, впрочем, спустя какое-то время он мог вылететь. Но время ещё не пришло.

Впрочем, с годами профессор научился извлекать пользу и из неудач, из обстоятельств, казалось, самых невыгодных. Вот и здесь, в окружении, он находился всё же в относительной безопасности, в тылу. Всегда рядом с командармом. Когда всё будет позади, когда эта проклятая мясорубка насытится кровью своих жертв и наступят мирные дни, он, профессор, главный хирург 33-й армии, в самые трудные дни прилетевший на самолёте в окружённую группировку к своему храброму генералу…

Профессору показалось, что его кто-то окликнул. Кто здесь, в лесу, может звать его? И окликнули не по имени, не по фамилии, а именно так: «Профессор!» Именно так он иногда мысленно обращался к себе. И в первые мгновения подумал, что, видимо, стареет или просто устал и начал страдать весьма распространённым среди людей пожилых то ли недугом, то ли чудачеством – желанием вслух поговорить с самим собой. Видимо, всё так и начинается, с желания окликнуть самого себя. Любимым именем.

– Профессор! Постойте! Да остановитесь же вы, наконец!

Нет, это был голос извне. И он испуганно оглянулся.

По наезженному санному следу шёл человек в белом полушубке и кавалерийской портупее. На плече, диском вверх, автомат ППШ. Точно такой же, какой лежал у него в санях на соломе. Профессор покосился на свой автомат. Но незнакомец упредил его движение:

– Не стоит, Профессор. Я не причиню вам зла. Пусть эта штуковина лежит себе там, где лежала.

То, как незнакомый лесной кавалерист обращался к нему, сам строй его речи и интонация, пугали и завораживали. Он ещё не знал, что сейчас, в эти минуты, и произойдёт то, что на многие годы разрушит его построения, что опрокинет его жизнь, и смыслом всех дней, недель и месяцев, станут вначале жажда выжить, буквально сохранить жизнь, иногда любой ценой, а потом, долгие годы – попытка оправдать эти недели и месяцы ужаса. Оправдать… И перед собою самим, и перед теми, кто, вопреки всему, останется жив, а значит, будет таить в себе опасность свидетельствовать в той правде и кривде, которая выстроит свой прихотливый и ветвистый сюжет событий зимы и весны 1942 года под Вязьмой в окружённой Западной группировке 33-й армии. Окрик незнакомого кавалериста на лесной дороге переломил его жизнь надвое. Всё лучшее оставалось в прошлом. Честь, достоинство, спокойный сон… Всё сейчас рухнет, обвалится в пропасть прошлого, как снег с высокой сосны. Но ему всё же великодушно оставлялось большее – жизнь. А какой химерой в ней является совесть, предстояло ещё испытать. Тогда он об этом не думал. Он просто выбрал жизнь. Почти машинально, как зачастую и выбирает человек, да и любой живой организм, попадающий в гибельные жернова внезапных обстоятельств.