Игорь Кульчицкий - Дневник Эриха Эйке. Часть 1. 1941

• Название: Дневник Эриха Эйке. Часть 1. 1941
• Автор: Игорь Кульчицкий
• Жанр: Исторический детектив

Частный коллекционер документов времен Великой Отечественной Войны случайно приобретает личный дневник немецкого офицера, который в июле 1941 года, во главе группы специалистов, ищет на территории Бессарабии след пропавшего амулета графа Потемкина-Таврического.

Для перевода дневника привлекается пенсионер – бывший работник спецслужб.

Перевод не только открывает интересные детали поиска амулета во время войны, но и создает множество неожиданных и неприятных проблем для коллекционера и переводчика.

Оказывается, содержание дневника интересно не только им двоим.

---

Полчаса работы в фоторедакторе – коррекция параметров освещенности, контрастности, игра с шумами и резкостью в итоге сделали текст более или менее читаемым. Распознавание в FineReader дало значительное количество ошибок в буквах, которые пришлось править вручную, сравнивая результат с оригиналом. Впрочем, были страницы, распознавание которых не составило проблем.

Переводил я фрагментами, по абзацам, чтобы в результате понять смысл полученного текста и вернуть логику его содержанию, ведь компьютерный переводчик иногда выдает такие результаты – просто бред чистой воды. Только к четырем часам утра удалось получить логичный и законченный фрагмент дневника, точнее, той его части, в которой были упомянуты знакомые фамилии и дата.

Где-то я это уже читал…

Да… Передо мной была вольная интерпретация знакомого текста. Еще раз пробежав его глазами, я взял с книжной полки «Фаворит» Пикуля. Так и есть. Текст на экране ноутбука и текст в книге по содержанию очень схожи друг с другом, лишь язык изложения событий разный. Странное совпадение, если это не какой-либо документ, который цитировали Пикуль и автор дневника, каждый – в свое время. Теперь предстояло найти первоисточник.

Жена несколько раз звала меня спать, раза два или три приходила кошка Маруська, садилась у моих ног и, мяукая, смотрела на меня умоляющими глазами.

В дневнике немца, как выяснилось, цитировались воспоминания Кнорринга[5] и Стогова[6], скомпилированные в одно целое, и поэтому они отличались от Пикуля, взявшего за основу только Кнорринга.

Пробравшись в спальню, я спугнул кошку, потревожил, залезая под одеяло, вздохнувшую спросонья жену, и растянулся на кровати. В голове крутился вопрос: зачем этому немцу описывать смерть Потемкина?

Эпизод 1. Пересечение времен

Когда я проснулся – шел снег.

Солнца не было, серый свет, проникающий сквозь шторы, мягко освещал спальню. Жена еще спала, Маруська, скрутившаяся калачиком у нее в ногах, подняла голову, посмотрела на меня мутным взглядом и опять улеглась. Стараясь как можно меньше шуметь, я пробрался в кухню и заварил себе кофе. Ноутбук по-прежнему лежал на кухонном столе.

Вчерашний перевод не давал покоя. Все 498 файлов, каждый из которых был страницей дневника, стали вдруг настолько интересными для меня, что захотелось начать переводить их немедленно, однако мое «знание» немецкого обещало месяцы работы. Почему эти американцы не перевели все на английский?! Такое они иногда практиковали. Тогда можно было бы читать и записывать перевод прямо с листа.

Отпивая кофе мелкими глотками, чтобы не обжечься, я начал листать страницу за страницей, выискивая в тексте что-то знакомое – вчера Кирилл говорил про Кишинев, Дубоссары. Наверняка будут и другие населенные пункты, а если внимательно просмотреть все, тогда, может быть, станет понятна география событий. Что же касается дат, то в тексте они были – дни и месяцы.

Я принялся выписывать в блокнот сначала номера страниц, затем (напротив) встречающиеся на них названия населенных пунктов и даты, но, спустя какое-то время, бросил это занятие, ограничиваясь просмотром текста. Даже незаконченный список получился достаточно длинным, и стало понятно, что вся папка действительно относится к Бессарабии, охвачен период с 1941-го по 1944-й год, однако, при этом в документе присутствовал временной разрыв в два года. Согласно датам, после записей августа 1941 г., следовали записи за март 1944 г., а последняя из них была сделана в конце августа того же года. Куда пропали 1942-й и 1943-й? Странно. Нумерация страниц в дневнике не нарушена.

Три часа пролетели незаметно. К 10 утра я закончил просмотр и, захватив телефон, вышел на лестничную площадку.

От первой сигареты кружится голова. На площадке между этажами, где мы с соседями обычно курим, было тихо, и мне казалось, что гудки в телефонной трубке слышны как минимум на этаж вверх и вниз. Не знаю, сколько их было, этих гудков, но, наконец, я услышал сонный голос Кирилла:

– Алло…

– Привет, это я, Игорь.

– Блин! Ты что, с ума сошел? Что такое?

– Где ты взял этот ролик? С немцем?

– Ну, там же…

– Слушай, у него странная маркировка на титульном листе – не такая как обычно. Куча штампов.

– Да мало ли, что там написано. Ты просил нечто интересное, я обратился к своему человеку… И – на тебе. Что не так?

– Да все так! Хороший ролик. Но почему его нет в описи? Я специально сверялся.

– Там много чего нет. Вот про карты я тебе говорил вчера? Их тоже нет… но они есть. Что непонятно?

– Ты хочешь сказать, что эти документы в свободном доступе отсутствуют?

– Ну, да. Я о чем говорю!? Радоваться надо!

– Все, вопросов не имею.

– Ну, ладно тогда, давай…

– Погоди. У тебя есть переводчик вменяемый?

– Да есть кое-кто, только дерут по 10–12 баксов за страницу. Дорого.

– Это точно! Других вариантов нет?

– Нет. А что, много переводить?

– Да ролик вот этот, дневник, надо бы полностью. Все 498 страниц.

– Ха! Это сколько получается? У тебя что, есть лишние 5 штук баксов?! С ума сошел?

– Ну, хотя бы частями. Фрагментарно. Выберу самое сложное, это – на перевод, а с остальным сам поковыряюсь.

– Ну, дерзай. Кстати, есть место, где можно попробовать поискать переводчика. Не факт, конечно, но… Сейчас удивишься… Знаешь магазин «Нумизмат» на Таганке?

– Нет.

– Пиши: угол Гончарной улицы и Гончарного проезда. Метро там недалеко – найдешь. Место это, в общем-то, заметное – постоянно народ толпится. Люди разные, занимаются не только монетами. Сходи, присмотрись. Там разберешься. Ну, все, я спать, хотя, какое там?.. Весь сон сбил! Все, пока!

– Пока!

В коридоре, сидя столбиком в метре от двери, терпеливо ждала Маруська. Увидев меня, она снялась со своего «поста» и направилась на кухню, оборачиваясь, иду ли я следом?

Накрошив ей в миску сырой телятины и заварив свежий кофе, я решил никуда сегодня не ездить, а попробовать перевести еще несколько страниц, чтобы хотя бы понять, какое дело погнало этого немца в Бессарабию, и зачем в дневнике цитируются воспоминания Кнорринга и Стогова.

К часу дня я успел обработать еще несколько страниц. Большое количество ошибок при распознавании текста затрудняло работу, а их правка вручную отнимала много времени. Однако самое главное было впереди – перевод. Жена проснулась и, занявшись наведением порядка, гоняла меня из кухни в комнату и наоборот, обвиняя в бездельничестве. При этом мне напоминали о неоконченном ремонте, о необходимости съездить на рынок за продуктами и, вообще, пробежаться по магазинам. Оказывается, «…у нас кончилось то, заканчивается это, и вообще холодильник пуст, а еще надо бы присмотреть плитку для ванной комнаты и сантехнику…». В общем, достаточно быстро я сдался – чтобы обеспечить себе свободный вечер, необходимо было удовлетворить большинство озвученных желаний, и мы поехали по магазинам.

Конечно, все успеть невозможно. Это просто нереально. Когда мы вернулись, перегруженные пакетами с едой и впечатлениями от предстоящих затрат на ремонт, уже темнело. Разделив обязанности на кухне, вместе приготовили ужин, покончили с ним, и я, наконец, получил возможность продолжить работу.

Время пролетело незаметно, и ближе к часу ночи, удовлетворенный результатом, я получил следующее.

5 октября 1791 г.

«Ехали шагом. За несколько верст от ночлега стало рассветать. Княжья карета остановилась. Сопровождающие выскочили из экипажей и окружили карету. Больной держал в дрожащих руках святую икону, везде и всегда его сопутницу, лобызал ее, обливал слезами, рыдал, взывая:

– Боже мой, Боже мой!

Несколько успокоившись, пожелал выйти из кареты и лечь на траву.

Его уложили на ковер, подложив под голову кожаную подушку. Князь лежал, ничего не говорил, стонал, но казался, однако же, покойнее. Смерть и тогда еще никому не пришла на мысль. Так лежал он на траве, на чистом утреннем воздухе, под открытым небом. По небу бежали облака, что-то говорили окружившие его люди. Браницкая плакала, склонившись к голове князя. Рядом находились генерал-поручик Голицын, генерал-майор Львов и обер-кригскоммиссар Фалеев, доктора Тиман и Массот, штаб-лекарь Санковский.

Так прошло три четверти часа…

Князь поднял взгляд на лекаря и прошептал:

– Спаси меня, я полцарства дам тебе.

Лекарь поднес к губам икону:

– Вот твое спасение…

Скоро затем, крепко и сильно вздохнув, князь вытянулся всем телом. Наступила полная тишина. Казак из конвойных первый сказал, что «князь отходит, и закрыть бы глаза ему». Графиня Браницкая, бросаясь на него, старалась уверить себя и всех, что князь еще жив, старалась дыханием своим согреть охладевшие уста.