Алексей Смирнов - Резиновая чума

• Название: Резиновая чума
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Русское современное

В фантастической повести «Дуративное время» рассказано о контакте инопланетного разума с земным недомыслием. «Резиновая чума» – корпоративный детектив, повествующий о зловещих преступлениях на фабрике лечебных стелек.

---

Медовик почесал в затылке.

– Я ведь соврал пилоту, когда сказал, что все дураки у нас переписаны, – сказал он доверительно. – Многие, но не все. Ты, капитан, создашь оперативную группу по их активному выявлению и взятию на учет. Работай многими бригадами, а бригады набирай из уже обработанных дураков. Пирамида, смекаешь? Своих ресурсов нам не хватит. Фиксируй сначала самых отъявленных. Работа предстоит неимоверная, но глаза страшатся, а руки делают. И ноги делают.

Балансирову пришла в голову блестящая мысль:

– Может быть, под флагом диспансеризации? Явятся прямиком в кабинет! А там уже машинка жужжит.

Медор отступил и смерил его оценивающим взглядом:

– Все-таки ты не зря получаешь жалованье. Скоро и дырочку вертеть! Мне, – уточнил он. – Конечно! Кто же у нас еще потянется на диспансеризацию? Самый контингент и потянется!…

– Вот только что мы им скажем после машинки? Про бога?

– Найдем, что сказать, – сурово сказал Медовик. – И про бога. И про остальное. Кино покажем! Документальное. Как их, баранов, ведут строем в тарелку! Как в щели утягивают! Дадим послушать, какие вопли оттуда потом несутся, после обещанной сладкой жизни – все, все записано! И как тарелка горела – записано! И как инопланетянин горел! И как этот Эренвейн горел!

Быть очевидцем столь впечатляющих и драматических событий нелегко даже майору, и Балансиров не стал указывать на разницу в причинах, по которым вопили похищенные и горел Эренвейн.

Медор Медовик присел. Он промокнул ярость платком и начал медленно превращаться в прежнего, доброго толстяка, отца и дядю неустановленных лиц.

– Значит, оперативные группы, – подытожил он уже спокойнее. – Направишь людей в поликлиники, школы, вузы, на собрания. Фиксируй всех, кто ходит на юмористические концерты, на массовые сеансы к колдунам. Пусть твои соколы покатаются в транспорте. Они там очень многих возьмут на карандаш.

Балансиров ничего не записывал, такие записи запрещались. Он запоминал.

– Это колоссальная работа, – предупредил он озабоченно.

– Ничего. Для начала обработаем тех, кто уже значится в списках, а там и твои подтянутся. Начинаем с тоненькой струйки. На первых порах нам вполне хватит одного кабинета. В первом потоке назначим лидера. Потом развернемся, организуем повсюду первичные ячейки… Объясним опасность, понесем ее в массы… Возникнут дружины, домовые комитеты…

– А может быть, не нужно их объединять? Поводим машинкой – и гуляй под подписку о невылете. Осведомлен и предупрежден. Вроде прививки.

– Во-первых, это жестоко, – заметил Медор. – Живет себе человек, и вдруг узнает про себя такие вещи. Во-вторых, у тебя нет чувства перспективы. Настанет время, когда их научатся умыкать силком. А они – уже целая партия. Или армия. Ну-ка, подступись? Исчезновение целой, скажем, фракции – это не шутка! А нашим гостям шумиха ни к чему. Это только нам можно. И потом: они могут как-нибудь перестроить свои параметры на умных. Умных начнут хватать.

– А умные-то им зачем? И богу их не жалко. Не вижу смысла.

– Умный человек тоже нигде не будет лишним. Распробуют и войдут во вкус. Но мы их переиграем на ход вперед. Понадобится общественная сила для понижения в обществе накала ума… В целом, понимаешь? Опять же и перед богом отличимся. Укрепим свои позиции. Изольется любовь или не знаю там, что; явится кто-нибудь… на небе или в церкве…

– Ну, ясно, – Балансиров не стал продолжать.

– Ясно, что ничего не ясно, – строго поправил его Медор. – Не надо передо мной темнить. Мне самому не все понятно. Кроме одного: не сидеть на месте и заниматься своим делом. Вот что главное. Каждый должен не сидеть на месте и заниматься своим делом. Или, в крайнем случае, сидеть на месте и заниматься делом чужим.

Глава 7

Балансиров довольно легко вышел на Петра Клутыча. Ведь тот работал в метро. А метро и все, что с ним связано, всегда находилось под особым контролем у службы, в которой участвовал Балансиров. И если кто-то в это не верит, он может не ждать приглашения и попроситься к Балансирову в список людей, рискующих быть обманутыми и похищенными. Итак, Балансиров, памятуя о том, что из всех искусств для него самое главное – метро, назначил список его работников приоритетным. Он ознакомился с личными делами и мгновенно узнал, за что и при каких обстоятельствах уволили Петра Клутыча

Тот доедал яичницу, когда зазвонил телефон.

Он ел яичницу не потому, что так уж остро желал съесть именно ее, а просто вспомнил Висюна, и Висюн, не допрыгивая до высших слоев сознания, слился с людьми вообще, которые питаются яичницей, и он, Петр Клутыч, не хуже других; он будет есть, как люди едят.

– Слушаю вас, – сказал Петр Клутыч почтительным тоном.

– Это из поликлиники звонят, – раздраженно и властно сказала женщина. Она была агентом Балансирова и очень искусно притворялась регистратурой. – Вам нужно явиться на диспансеризацию. В четыреста десятый кабинет. С полотенцем.

– Хорошо, – сразу согласился Петр Клутыч.

Регистратура отключилась.

Он нисколько не усомнился в диспансеризации: если надо, то он пойдет, хотя ничем значительным не болеет. Петр Клутыч всегда приходил, куда его звали: в поликлинику, жилконтору, милицию.

Он даже не подозревал, до чего это вовремя, потому что внеземные силы твердо постановили соблазнить его в ближайшую ночь, украсть и приложить к остальным. Механизированный образ и подобие, смутившийся паричком, был демонтирован, после чего восстановлен и соответствующим образом искажен. В программу ввели требование плевать на парички. Но было поздно.

Петр Клутыч оделся и, немного волнуясь, вышел. Он считал – руководясь, правда, иными причинами – что идет по важному делу.

Висюн, завершивший прогулку с собачкой, пытался отпереть дверь. Он похмелился, и у него это понемногу получалось. В утреннем порыве он прочувствованно и тихо поделился своим якобы негодованием, в тот момент вполне искренним:

– Тяжело быть во дворе… вчера из обоих домов, изо всех окон только и раздавалось: «Убью тебя, блять! убью тебя, блять!»

– Это кино шло, – успокоил его Петр Клутыч.

– Нет! изо всех окон, живые! «Убью, убью тебя, блять!»

На самого Висюна в его квартире никто не кричал, что он блять и что его убьют. Потому что он, в общем-то, был мирный и безобидный. Ему это говорили на ухо или за чаем.

Печальная седая собачка, тертый калач, стояла и кивала.

Петр Клутыч заспешил вниз по лестнице, прислушиваясь. Он решил, что Висюн наговаривает на людей, везде было тихо. На улице стоял некий шум, но не бранного свойства, хотя откуда нам знать, о чем поют птицы? Петр Клутыч, держа под мышкой кулек с полотенцем, деловито свернул к автобусной остановке. Автобус хотел ехать, но посочувствовал бегущему Петру Клутычу и притормозил.

– Успел! – сообщил о своем достижении счастливый и виноватый Петр Клутыч. Салон промолчал.

По дороге Петру Клутычу пришла в голову приятная мысль: должно быть, водитель признал в нем коллегу, бывшего машиниста. Мысль побродила по пустынному пыльному коридору, задерживаться не стала и вылетела со сквозняком.

Автобус тряхнуло.

– Вы меня на людей толкаете, на преступление почти что! – закричала кондукторша.

Петр Клутыч свалился в неохотно и тяжко освободившееся место. Он кротко повел глазами, готовясь солидно и благонравно убить время. Одновременно он прислушивался к зашевелившимся пищевым фантазиям.

…В квадратную поликлинику, напротив которой остановился автобус, стекался народ, просачиваясь обратно редкими каплями.

Петр Клутыч, как в бане, перекинул полотенце через плечо, чтобы обозначить свою готовность к диспансеризации. Он прогулялся по коридору третьего этажа и, наконец, присел возле кабинета. Время тянулось ужасно медленно. Петра Клутыча не приглашали; он несколько раз заглянул в кабинет через щелочку. С посетительницей, которая там застряла, творились метаморфозы. С каждым разом она, добиваясь своего, разбухала сильнее и сильнее, становясь розовой, потом – алой, багровой. При этом она раздувалась в целлулоидный шар. Напруженной жилой бился хоботок, доктор же усыхал и сморщивался.

«Будете пить феколезин, – бормотал он, из последних сил царапая что-то в рецепте и вяло потирая место, где присосалось щупальце. – Полный курс омолаживания кишечника.»

– У меня были ягодичные роды, – предупредил шар, и доктор лопнул.

– Что такое ягодичные роды? – завизжал он. – Вы когда-нибудь рожали? Может быть, хотя бы рожали вас?…

Прием катился к концу. Петр Клутыч сообразил, что ошибся дверью.

Он-то, по старой привычке, возвысился до круга, в котором обитали участковые терапевты. А надо было подняться выше, на четвертый этаж. Но что же там, на четвертом этаже? Этого Петр Клутыч не знал. Он помнил только, что там стоит рентгеновский аппарат – и все.