Сергей Кривовичев - Наука верующих или вера ученых: век XX

• Название: Наука верующих или вера ученых: век XX
• Автор: Сергей Кривовичев
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4438-1036-2

Современная российская действительность характеризуется все возрастающим влиянием религии на общество и государство. Вырвавшись из тисков советского атеизма, Православная Церковь набирает все больший вес и голос Ее звучит все влиятельней и громче. Но является ли уходящее в глубины истории церковное мировоззрение подходящим для современной технологической цивилизации? Нет ли противоречий между новейшими научными достижениями и древними истинами христианской веры?

В этой книге профессор Санкт-Петербургского государственного университета, лауреат премии Президента РФ в области науки и технологий для молодых ученых, Президент Международной Минералогической Ассоциации диакон Сергей Кривовичев рассматривает эти вопросы на примере верующих ученых XX и XXI веков. Как они – в эпоху бурного развития науки и техники – совмещали свои научные исследования с религиозными представлениями? Влияли ли сделанные ими научные открытия и изобретения на их религиозные убеждения?

---

В другом месте ученый отмечает:

«Мне кажется, что у нас являлась мысль, что проклятие действует»[18].

Александровская эпоха наложила свой отпечаток на род Вернадских. «Дед был масон, и масонство не осталось без влияния, как я позже понял, и на отце»[19], – отмечал ученый. Семейная обстановка была мало религиозной, но не чуждой вере и церкви.

«Отец только, когда заметил из разговоров со мной несколько больший интерес к церковности (но не церковной службе), своими разговорами направлял мою мысль. От него я узнал – мальчиком – до переезда в Петербург (1876) о существовании исторической критики “Евангелия”. Он особенно любил “Евангелие от Иоанна”, но едва ли признавал его подлинность. Очень любил “Страсти” и всегда бывал на эти службы[20] – но меня никогда не брал. <…> Мать была неверующая – во всяком случае, в церковь не ходила, постов не исполняла. Я не помню, чтобы она говела[21]. Отец говел. Кажется, от чиновников это требовалось. <…> В гимназии, мне кажется, нянюшка Александра Петровна – очень богомольная – меня водила в церковь. <…> Мать стала верующей и исполняла обряды – когда осталась одна после выхода замуж моих сестер – и жила одна. Но со мной она об этом не говорила»[22].

Духовная восприимчивость В. И. Вернадского (видимо, унаследованная от прадеда, служившего у престола) имела особый характер и отражалась в видениях и особого рода галлюцинациях.

«Моя психическая жизнь ребенком и молодым – да и в старости – была своеобразная. Я был лунатиком – боялся пространства – темноты. Лунный свет на меня действовал странным образом. Я ходил и будил своим отчаянным криком… помню, как перепугал няню, с которой спал в одной комнате; ночью, проснувшись, я стал уверять ее, что ее брат, который недавно умер, стоит тут, в углу и грозит мне».

Галлюцинации не оставляли ученого и в его старости – вот записи 1941-го года:

«…яркие галлюцинации в самом начале декабря или начале января – из стены у постели вышли и через меня перешли человеческие фигуры, но не детского роста, одетые в древнюю (как на картинах) темную одежду»[23].

Визионерство, особенная чуткость психической и духовной жизни, были одними из наиболее существенных свойств духовного облика Вернадского, которое в научной деятельности придало его духу силу научного прозрения за горизонты современной ему науки.

В ранние годы его научного творчества отношение В. И. Вернадского к религии было достаточно скептическое. «Не есть ли вся религия – недоразумение?» – спрашивает он в рукописи 1880-х годов, посвященной вопросам этики[24]. Грандиозные социальные и политические потрясения, связанные с Первой мировой войной, февральской и октябрьской революциями и последовавшими хаосом и гражданской войной заставили многих русских интеллигентов пересмотреть свое отношение к вере – по крайней мере, к ее роли в установлении морально-этических норм человеческого поведения. В захваченной большевиками Полтаве в феврале 1918 года В. И. Вернадский записывает в своем дневнике:

«Чем больше я думал эти дни, тем для меня все яснее и яснее становится значение этого движения (религиозно-церковного. – С. К.): здесь находится возможность внеклассового общения на почве подъема глубочайших человеческих переживаний. Вместо того духа социальной мести, розни, стремления к грабежу, насилию, наживе, которое практически вытекло и вытекает из социалистических, в частности большевистских, внушений массе – подымается чувство общности, мысль об общечеловеческих основах жизни, духовное единство и любовь. Вместе с тем основа вековая общенациональная. Религиозный подъем есть один из величайших элементов очищения (подчеркнуто В. И. Вернадским. – С. К.)»[25].

Вот более поздняя запись (апрель 1919 года):

«…Набожных теперь много среди интеллигенции – мой сын и дочь… Церкви переполнены молящимися. Большие хвосты идущих к плащаницам, стоят и на улице. Киевляне говорят, что такого наплыва к церквам они не видели»[26].

Годы учебы в Санкт-Петербургском университете, лекции Менделеева, Бекетова, работа с Докучаевым, заграничные командировки и последующая работа в Московском университете, избрание в Петербургскую Императорскую Академию наук, разнообразная научная, преподавательская и организационная деятельность постепенно подводили Вернадского к главной теме его жизни – к учению о живом веществе. В 1920 году во врангелевском Крыму он тяжело заболевает тифом. Во время болезни его духовные переживания обостряются, и он испытывает ряд видений о своей будущей жизни и творчестве.

«Это не был вещий сон, так как я не спал – не терял сознания окружающего. Это было интенсивное переживание мыслью и духом чего-то чуждого окружающему, далекого от происходящего… Я стал ясно осознавать, что мне суждено сказать человечеству новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое предназначение, моя обязанность, наложенная на меня, которую я должен проводить в жизнь – как пророк, чувствующий внутри себя голос, призывающий его к деятельности. Я почувствовал в себе демона Сократа. <…> В двух областях шла работа моего сознания во время болезни. Во-первых, в области религиозно-философской и, во-вторых, в области моей будущей судьбы в связи с научным моим призванием. Кажется, в начале и затем в конце брали верх религиозно-философские переживания <…> одна из основных идей религиозно-философского характера заключалась в указании на необходимость ближе ознакомиться с концепцией мира английских христианских натуралистов начала XIX столетия. Они видели во всей Природе проникновение Божества и тот элемент божественного духа, который они с последовательной христианской точки зрения признавали в каждом дикаре, принимая равенство его личности личности всякого самого высокообразованного человека – они искали и во всей окружающей Природе. В ее предметах они видели творение Божие, каким является и человек, и потому относились с любовью и вниманием к окружающим их животным, растениям, явлениям неодушевленной природы. Признавая в ней выявление божественного творчества, они боялись исказить виденное и точно передавали в своих описаниях эти проявления божественной воли. Этим обусловлена чрезвычайная точность их естественнонаучных описаний и их внимание к окружающей природе. Мы имеем здесь любопытную религиозную основу точного научного наблюдения (курсив мой. – С. К.). <…> Я не могу сейчас ясно это выразить, но в моих мечтаниях я испытывал большое чувство удовлетворения, что мне удалось ясно понять, что эти достижения английских христианских натуралистов, по существу, представляют ту же концепцию природы, как представление о материи, состоящей из свободно движущихся мельчайших элементов. <…> Несомненно, о той загадке, какую представляет из себя так называемое материалистическое представление о материи, состоящей из молекул, одаренных вечным движением, я думал последнее время. Ибо вопрос о вечном движении молекул, причине инерции, неизбежно приводит к нематериальной причине и легко мирится с идеей Божества – точно так же и их “беспорядочное” движение».

В своих видениях Вернадский видел в подробностях свой отъезд за границу, работу в Британском музее естественной истории, потом переезд за океан и организацию на атлантическом побережье США «нового огромного института для изучения живого вещества», работа которого виделась им в малейших деталях.

«Так шла жизнь почти до конца. Я как будто бы стал во главе Института, когда мне было 61–63 года и оставался им до 80–84, когда ушел из него и поселился доживать свою жизнь в особом переданном мне здании с садом, не очень далеко. Здесь я всецело ушел в разработку того сочинения, которое должно было выйти, после моей смерти, где я в форме отдельных мыслей и отрывков (maximes) пытался высказать и свои заветные мысли по поводу пережитого, передуманного и перечитанного, и свои философские и религиозные размышления. <…> Я помню, что некоторые из этих мыслей имели характер гимнов (которых я никогда не пробовал раньше писать), и в одной из мыслей я касался в переживаниях, мне думалось очень глубоко, выяснения жизни и связанного с ней творчества как слияния с Вечным Духом, в котором сливаются или которые слагаются из таких стремящихся к исканию истины человеческих сознаний, в том числе и моего. <…> Умер я между 83–85 годами (Вернадский умер в возрасте 82 лет. – С. К.), почти до конца или до конца работая над “Размышлениями”».

После болезни и сопровождавших ее видений Вернадский полностью погрузился в разработку учения о живом веществе, за которое марксистские критики называли его «мистиком» и «идеалистом». Но «пророческое призвание», охватившее его, давало ему дерзновение высказывать весьма неортодоксальные для современной науки мысли, основные из которых мы попытаемся здесь привести. Живое вещество как совокупность организмов, существующих на Земле, коренным образом отличается от вещества косного, т. е. неживого. Вернадский называл это положение «принципом Гюйгенса», который в своем последнем труде «Космотеорос» сформулировал его так: «…жизнь есть космическое явление, в чем-то резко отличное от косной материи». Это отличие, по Вернадскому, непереходимое, и происхождение жизни не может быть объяснено исходя из бездушных материальных сил. В одной из своих последних работ, законченной в 1943 году – за два года до его смерти, Вернадский писал: