Лева Воробейчик - Полуночное сияние звезд

• Название: Полуночное сияние звезд
• Автор: Лева Воробейчик
• Жанр: Современные любовные романы

Вы когда-нибудь писали письма? Подбирали ли такие слова, чтобы смысл их не терялся в веренице дней, чтобы стиль и события были поданы с ювелирной точностью, чтобы тот, кому это письмо было написано… запомнил такое письмо навсегда? Сумеете ли Вы, прочитав то письмо, остаться равнодушными? Успеете ли за полетом мысли влюбленного человека, увидите ли, как одна любовь способна изменить многие жизни вокруг? А, прочтя, зададитесь ли мыслью – умели ли Вы когда-нибудь писать настоящие письма?

---

Мать моя не стала даже слушать. Она ласково улыбнулась мне:

– Покажи им, Кристофер. Я посмотрел в последний раз на всех, кто стоял на площадке. Будто бы говоря всем – запомните меня таким, больше таким я никогда не буду. Я проглядел каждое лицо мельком, ты помнишь? Ты помнишь, как ухмылялся кто-то там, на склоне, когда я на него посмотрел, как неодобрительно хмыкнул твой отец, и как что-то пробурчал сосед по левую от тебя сторону, столкнувшись с моим сияющим лицом? Скажи, ты помнишь, как на тебе мой взгляд задержался дольше остальных? Оливия, моя Оливия… Во мне тогда не было места страху. Действительно. Я помню, как стоял там, преисполненный решимости, имея перед собой лишь одну цель – добраться до низу. И я сделал шаг вперед. Сразу же я чуть не упал. Видимо, кто-то сверху не хотел, чтобы я сразу потерял равновесие, поэтому я удержался на ногах. Я внимательно наблюдал за отцом, поэтому я постарался как можно скорее согнуть ноги в коленях и подать свое туловище немного вперед, чтобы ускориться. Я смотрел на приближающуюся фигуру отца, который размахивал руками и что-то кричал мне. Но я не слышал. Я летел по залитому солнцем океану, по просторной глади моей мечты, сформированной пятью минутами ранее. Я летел навстречу первому повороту, одновременно восхищаясь им и боясь его. Но я не упал. Ни тогда, ни потом. Каким-то образом я выстоял на ногах и уже снова мчался к приближающимся макушкам деревьев, которые становились все четче. Я запаниковал, но вспомнил то, чему научился от отца во время его спуска. Я начал поворачивать лыжи поперек спуску. Признаюсь, я не знал тогда, что это может быть опасным. Спуск был крутым, и, регулируя положение подъема стопы, я наконец-то смог остановиться. Еще бы чуть – чуть, и я бы въехал в одну из сосен, начинавшеюся не так уж и далеко. Я обернулся посмотреть на проделанный путь. Площадка находилась довольно высоко и я никак не мог понять, как мог преодолеть такое расстояние за столь короткий срок. Отец был уже почти наверху. Я знал, что он наблюдал за тем, как тормозил я, но убедившись, что все в порядке, продолжил свой путь. По склону катился какой-то человек. Он легко преодолевал поворот за поворотом, где нужно – прибавлял скорости, а где нужно – понижал ее. Я решил не задерживаться внизу и начал свой путь наверх. Солнце слепило мне глаза, снежинки ровным слоем ложились мне на щеки, а в голове приятный гул перемежался с откровенным ощущением радости.

Милая моя, ты помнишь, как влетела в меня, словно пуля, отбросив меня вниз, словно запоздалый снег? Я помню. Я лежал в снегу, пытаясь разлепить глаза и понять, что же такое со мной только что произошло. Очки мои улетели в сторону и на минуты, нет, часы, я был ослеплен. Сначала это был снег, который мне приходилось вычищать из глаз, рукавов, из-за пазухи. Ну а потом, конечно, была ты. И я ослеп уже не на минуты, а на годы, на долгие тринадцать лет.

Ты встала раньше меня, присвистнула, протянула мне руку. И своим нежным грудным голосом ты сказала мне, о милая, :

– Вы не ушиблись?

Я ответил, что нет, и что все в порядке. А потом ты мне улыбнулась. Той своей улыбкой, ради которой я готов пережить все те ужасы, что со мной случились позже. Ради которой готов я был бы предать все то, ради чего стоило жить, ради которой я готов буду отдать жизнь, увидав ее сейчас. Ты улыбнулась, моя милая, и сказала мне:

– Меня зовут Оливия.

3. Курорт под названием Церматт

Ты знаешь, я помню тот день ярче всех остальных в своей жизни. Правда, помню. В тот день что-то внутри меня изменилось, закончилось одной фазой и трансформировалось в другую, будто бы случился тот робкий момент, меняющий день на ночь, зиму на весну, а век меняющий уже веком следующим. Мой отец и моя мать стояли где-то там сверху, наблюдая за сыном, не делая попыток вернуть его наверх, словно понимая, чем все это может закончится. Я стоял и не мог позволить этому счастливому мгновению закончиться, помнишь? Я был робок с тобой, как мальчишка, но ты, казалось мне, все понимала. Вот я снова закрываю глаза и вижу тебя в бледно – синей дымке, окутавшей нас наступающими тогда сумерками. Солнце светило уже не так сильно, а ты стояла и выжидала, улыбаясь и говоря без умолку, давая шанс мне разглядеть тебя, как никого другого! Ты стояла рядом, а я был еще слишком глуп, чтобы наслаждаться этим – ведь для меня ты была просто еще одной красивой девушкой, которую я не мог тогда заинтересовать. Но в то же время мне было понятно и кое-что еще: таких, как ты, моя Оливия, белый свет еще не видел. Ты стояла передо мной, богиня солнца, лета и пахнущих травами леса, улыбаясь, словно жизнь твоя – лишь игра, а наше знакомство – непреклонное ее правило. Твои темные волнистые волосы выбились из под шапки, спадая длинными прядями на скрытые плечи, обозначая границу дозволенного. Твои губы (ты помнишь?) кривились в усмешке и расплывались в широкой улыбке, обнажая ровные белые зубы, а. лицо с оттенком недавнего загара освещали последние блики уходящего дня. Я закрываю глаза в выкупленной мною недавно квартире, на секунду отрывая пальцы от пишущей машинки, и вижу тебя в полузабытом мире прежних лет. Переношусь вместе с памятью в 1937-ой, на курорт под названием Церматт, что находится на юге страны, из которой я родом. Я вижу, будто бы вчера, как на фоне отеля «Перрен» мы стоим с тобой, не сводя глаз друг с друга, под разрастающееся веселье на горнолыжной трассе «Теодульглетчер». Ветер завывает над Маттерхорном, с высоты в 4,5 тысячи метров слетает на нас и обдает нас ледяным дыханием, утверждая свое господство над всеми нами. Там, в этом дивном воспоминании ты, ты, которая стоишь и ежишься, а потом говоришь мне игриво:

– Кристофер, может, поднимемся наверх? Я улыбаюсь и говорю, что сам давно хотел это предложить тебе. Мы начинаем наш первый путь вверх, дорогая моя. Первый из многих путь, единственный путь, что увенчался успехом. Снег хрустел под нашим весом, дыхание делалось частым и прерывистым, и мое громкое сопение начинает уже долетать до твоего слуха. Но несмотря на это я предложил понести твои лыжи, помнишь? Ты согласилась, и вот уже ноша твоя в руках моих, и ты легко обгоняешь меня на полпути к верхней части горнолыжной трассы. Изо всех сил стараясь, я поддерживал разговор как мог, а ты, словно парящая птица, все щебетала и щебетала в предзакатном мареве Юго-восточных Альп. Мы продолжали подъем под аккомпанемент легкой вьюги и того нежного чувства, что начинало зарождаться у меня в груди – и в этом нет ничего удивительного… Сейчас я до сих пор не могу понять, за какие такие качества ты выбрала именно меня, правда. Кого именно ты увидела, поднимающегося из снега? Паренька из небогатой семьи, выросшего в Винтертуре, небольшом швейцарском городке, или же нечто большее? Может ты увидела того, в кого стоит влюбиться самый свой первый раз? Я не уверен точно, и тем более не уверен сейчас, когда все случилась так, как и должно было. Но я знаю, знаю, знаю, что встреча эта произвела не была той роковой случайностью, что происходит на каждом шагу более или менее обычного человека, которым был я, Оливия! Что уж тут говорить обо мне?!

Я невольно перевожу взгляд от одной бездушной вещи (которая помогает мне писать это письмо) к вещи другой, той, о которой ты, наверное, уже и не вспомнишь. В моей (нашей) старой квартире сохранилось памятное фото с Церматта, датированное шестым апреля 1937ого года. Ты помнишь его, моя далекая? В минуты грусти и печали оно помогало мне, давало мне сил и множило уверенность мою, уверенность в том, что наша встреча была райским подарком, написанным на скрижалях наших судеб – и что тесно переплетенная нить наших историй не прервется никогда… На том фото мы стоим рядом, уставшие, рука моя лежит на твоем плече, а твой взгляд… Видно, что ты по-настоящему счастлива. Я вижу также и себя, взлохмаченного и слишком пока еще молодого парня, лицо которого так и светится. Темные волосы средней длины торчат в разные стороны, улыбка перекрывает синяк под глазом и ссадину на левой щеке. Кажется, нас тогда фотографировал мой отец, но это не имеет значения. Имеет значение лишь то, что мы на том фото стоим рядом, мы вместе, и нам не хочется расставаться. Но вернемся к шестому апреля. Мы поднялись уже на площадку, но не увидели никого вокруг. Только ты и я на вершине мира, помнишь? Восторг, смешанный с удивлением – и гулко забившееся сердце, когда я наконец понимаю, что происходило прямо тогда, на том склоне, где еще полчаса назад я был простым пареньком из Винтертура, а, увидев тебя, стал совершенно другим. Стал заложником твоего взгляда, пленником любви, подкравшейся и нахлынувшей на меня незаметно! Я удивленно присвистннул, и, кажется, сказал тебе следующее:

– Похоже, нас тут забыли, – надеясь, что родители не выбегут из-за угла и не испортят это мгновение.