В. Виноградов - Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914

• Название: Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
• Автор: В. Виноградов
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91674-100-1

В 1683 году войска Турецкой империи осаждали Вену, а в 1914 году Турция встретила Первую мировую войну, будучи в Европе территориально прижатой к проливам Босфор и Дарданеллы. В 1684 году громадное большинство христианского населения Балкан пребывало в состоянии райа (скота по-арабски), а в 1914 году оно проживало в независимых государствах. Освобождение заняло более двухсот лет. И каждый шаг на этом долгом и мучительном пути делался с опорой на Россию в ее противоборстве не только с Османской империей, но и с Великобританией, Австрией и временами с Францией. Десять Русско-турецких войн, одна из которых, Крымская, вылилась в европейскую с участием в ней на турецкой стороне Великобритании, Франции и Сардинии, являлись своего рода вехами на пути Балкан к свободе. Великая миссия России, коей посвящена эта книга, была завершена.

---

Российский канцлер был опытным бойцом и широко прибегал к перлюстрации корреспонденции посольского корпуса. Сотрудник Академии наук, математик Хр. Гольдбах легко разгадывал тогдашние нехитрые цыфири (шифры), и перед императрицей выступали козни «дружественных дворов». И. Ж. Шетарди изобличили в нелестных отзывах о Елизавете, что она будто бы управляема. Француз писал и о ее амурных приключениях. Шетарди пришлось познакомиться со страшной Тайной канцелярией. Достаточно было появиться главному пыточному мастеру генералу А. Ушакову, чтобы «богомерзкий человек Шетардий» признался в том, что было и чего не было[91]. У него отобрали нежные елизаветины письма и портрет и под конвоем проводили до границы. А. Мардефельд покинул Петербург добровольно, не дожидаясь высылки. Принцессу Иоганну Елизавету Ангальт-Цербстскую выгонять с позором не пристало, поэтому ее снабдили на дорогу деньгами, а Петр Федорович даже послал в подарок тестю Христиану Августу бриллиантовые пуговицы на камзол и такие же пряжки на туфли.

Старший брат канцлера, посланник в Берлине М. П. Бестужев с 1743 года бил тревогу: «ежели сей заносчивый сосед (то есть Фридрих. – Авт.) немного усмирен не будет», его можно ожидать в Лифляндии. У Фридрихова деда войско насчитывало 20 тысяч человек, у его отца – 80 тысяч, у него самого – 140 тысяч, и двор его «играет договорами». Надо принять меры, соответствующие чести и достоинству императрицы[92]. Перелом в российской политике наступил в 1745 году, когда прусская армия, словно играя, разгромила саксонскую. Нависла угроза над позициями в Центральной Европе, дальше медлить было нельзя. Последовало заключение союзного договора с Австрией (22 мая 1746 г.). Стороны обязывались выставить по 30 тысяч войска, причем в тексте упоминалось, что акт вступит в силу и при нападении войск Высокой Порты на одну из держав: об основном стратегическом направлении внешней политики в Петербурге не забывали. (Характерно, что в 1753 году союз был подтвержден, причем в отношении Османской империи «навечно».)[93]. Кабинеты Лондона и Гааги домогались помощи России как единственного средства, способного привести к замирению. Бестужеву удалось заключить субсидную конвенцию (1747 год), которая предусматривала выплату России солидной денежной компенсации (300 тысяч фунтов стерлингов в год). Бросить вызов коалиции Фридрих не решился. Пруссия, писал он Мардефельду, «не имеет почти никаких средств», и пора менять львиную шкуру на лисью[94]. Душу он отводил в стихах, написанных по-французски, в коих русские именовались «роем варваров» и «надменных убийц».

В январе 1748 года корпус в 30 тысяч штыков и сабель под командованием П. П. Ласси отправился в поход, но до низовьев Рейна и Мозеля, до Бельгии не добрался – одна угроза его появления заставила французов пойти на переговоры. За ними последовали пруссаки и все прочие. По Ахенскому договору (октябрь того же года) Габсбурги сохранили свои владения, кроме Силезии и некоторых земель в Италии. Франц Лотарингский, супруг Марии Терезии, был признан императором[95]. Париж не получил ничего, галлы злобствовали и именовали Россию «наемной державой».

Ф. Д. Лаштенан справедливо полагает, что истинной целью «русского вторжения» являлось стремление застолбить за собой одну из ключевых ролей в Европе. Подобного же мнения придерживается Р. Михнева: «Появление экспедиционного корпуса России на немецкой земле сыграло решающую роль в утверждении дела Австрии, Англии и других союзников»[96]. Монархи наперебой льстили Елизавете, и, главное, Фридрих II, Людовик XV, Мария Терезия и германский сейм признали ее императорский титул.

Не следует думать, что Османская империя осталась совсем в стороне от войны на далеком севере. Со Швецией ее связывал оборонительный союз (1740 год), резидент Э. Карлсон снабжал Высокую Порту информацией о мнимых победах шведов на поле боя. Французы хлопотали об учинении набега крымских татар, чтобы спровоцировать новое российско-турецкое столкновение. Об их интригах разузнал резидент A. A. Вешняков, который обзавелся в штате реис-эффенди неким «подьячим», снабжавшим его информацией о переписке со французским двором. Козни провалились, Высокая Порта сохранила нейтралитет. Она сделала парижскому МИДу замечание: нечего баламутить всю Европу с целью помешать России прийти на помощь Марии Терезии. И главное, полагал Вешняков, «туркам было не до Европы, они трепетали за Азию», ожидая с часу на час нашествия грозного шаха Надира. В фермане, появившемся в январе 1742 года, говорилось: «Порта не должна ни прямо, ни косвенно втягиваться в дела европейские, а… поддерживать мир с Россией и Австрией»[97].

Летом того же года Надир-шах развязал войну, и Вешняков сигнализировал из Стамбула: хаос наступил неописуемый, казна пуста, дефицит достиг 50 тыс. кошельков, или 25 миллионов курушей, пограничные провинции опустошены, «султан не намерен нарушать мир с соседями и разорять страну ради капризов безбожников»[98].

Ахенский договор не удовлетворил никого, кроме Фридриха II, и не привел к длительному миру. Французы, провоевав 8 лет, не приобрели ничего и с трудом удержали колонию Квебек в Северной Америке. Мария Терезия не желала мириться с утратами: «Без Силезии австрийская корона мало чего стоит», – молвила она[99]. Разработкой нового внешнеполитического курса монархии занялся молодой чешский аристократ, стремительно взбиравшийся по иерархической лестнице, – посланник в Риме, Турине, посол в Лондоне и Париже, обергофмейстер и, наконец, канцлер граф Венцеслав Антон Кауниц. В 1749 году он представил двору объемистый, на 126 страниц доклад-меморандум. Цель Австрии – возвращение Силезии и низведение Фридриха II на полагающееся ему место. Следует готовить силы для предстоящей борьбы[100].

Фридрих собирался поднять перчатку. Он считал Силезию скромным прологом к будущим завоеваниям и свидетельствовал в своем первом политическом завещании (1742 год): если дом Гогенцоллернов породит великих принцев, если дисциплина в армии будет поддерживаться в нынешнем состоянии, необходимо соблюдать строгую экономию в мирное время, с тем чтобы нести расходы во время войны, и тогда «Пруссия возрастет и возвысится и станет со временем одной из могущественных держав Европы». Далее – многозначительное предупреждение: «Надо притворяться и скрывать свои мысли, извлекать пользу из событий, терпеливо ждать наступления благоприятных обстоятельств, когда же они наступят – действовать со всей энергией». В качестве объектов экспансии намечались Байрейт, Саксония, занятая шведами часть Померании и польские земли на побережье Балтики[101].

Россия в списке не значилась – пока что не по зубам. Напротив, Фридрих жаждал сотрудничать с ней в польских делах, перед нею надлежало выступать в образе лиса. Но само появление быстро крепнувшего государства, являвшегося придатком к армии, на содержание которой уходило 80 % средств бюджета, означало появление угрозы всей системе международных отношений. Отпор прусским притязаниям, полагал Кауниц, должен объединить всю Европу. Решение споров с Францией надо отложить. Но сближение с Парижем следует осуществлять осторожно, чтобы не перепугать его вечного антагониста, Сент-Джеймский кабинет. Российская политика тоже подвержена личным и переменчивым импульсам. И с этим союзником надо держаться в высшей степени тактично.

Когда граф Венцеслав закончил свой доклад, Мария Терезия протянула ему руку для поцелуя. Присутствовавшие сочли этот жест знаком одобрения.

Кауниц зря сомневался в твердости российской позиции. Елизавета умела извлекать уроки из прошлого, канцлер А. П. Бестужев не зря слыл убежденным сторонником сотрудничества с Габсбургами. Следовать поговорке «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», терпеливо ждать возрастания угрозы со стороны Пруссии в Петербурге не собирались. Конференция при высочайшем дворе полагала: необходимо «короля Прусского до приобретения новой знатности не допускать, но паче силы его в умеренные пределы привести и, одним словом, уже неопасным для здешней империи сделать»[102].

* * *

Взорвали хрупкий баланс сил в Европе англичане, заключив в январе 1756 года с Пруссией так называемую Вестминстерскую конвенцию. На поверхностный взгляд документ представлялся невинным и миролюбивым: стороны заверяли друг друга в стремлении избавить континент от бедствий, связанных с войной, и с этой целью обязывались объединить свои усилия в случае нападения кого-либо на Германию. Иначе истолковали конвенцию в Париже, где она встретила взрыв возмущения. Уже вовсю шла англо-французская война в Северной Америке, британцы собирались прибрать к рукам Канаду, на морях господствовал флот его величества, острова Альбиона были недоступны для армии, на знамени которой красовались королевские лилии. Но на сухопутье у Сент-Джеймского кабинета существовало уязвимое место. Король Георг II одновременно являлся курфюрстом Ганноверским. О сохранности немецких владений монарха следовало заботиться и подумать о защите Ганновера, который сам по себе представлял для французов легкую добычу. По сути дела, Вестминстерской конвенцией Георг нанимал своего племянника Фридриха II, сына своей сестры Софии Доротеи, охранять курфюршество, и, разумеется, не даром, а за солидную субсидию.