Вета Ножкина - Фломастеры для Тициана

• Название: Фломастеры для Тициана
• Автор: Вета Ножкина
• Жанр: Короткие истории

«Фломастеры для Тициана» – сборник рассказов о людях самых разных возрастов, профессий, конфессий. Сопоставление каждого рассказа с цветом – своеобразная игра, позволяющая читателю ощутить природу цвета, музыки – через слово. Выбери свой цвет. Рассказ, в котором он использован, спрятана твоя формула. Это рассказы-тесты. Они полны искренней правды о человеке, его понимании ежедневной жизни и выполнения назначения своего.

---

Сашка, кутаясь в плащик, пошёл на манящий запах. Невысокого роста мужчина нёс от машины к небольшому домику на огромном деревянном лотке вкусно пахнущие кирпичики хлеба. Сашка встал, как вкопанный, наслаждаясь запахом. В животе урчало от голода.

Мужчина бросил косой взгляд, отнёс ещё один лоток. А когда вернулся, протянул булку хлеба Сашке. Сашка, скрюченными от холода руками взял хлеб, поднёс его к лицу и заплакал.

– Эй! Тощий! – услышал Сашка хриплый голос и обернулся, – Это моя кормушка…

Сашка прижал булку к себе, отступил назад и остановился. Отломил сколько смог, а остальное протянул Хриплому.

Хриплый сощурился, откашлялся, кряхтя и хромая, подошёл ближе:

– Откель ты такой взялся?! И-и – тощий!

Хриплый не взял отломанный ломоть. Хитро посмотрел на Сашку и мотнул головой. Развернулся, опираясь на палку и пошёл куда-то за дом. Сашка стоял и смотрел ему вслед. Хриплый обернулся:

– Ну, чё встал? Айда за мной!

Хриплый привёл Сашку к своим. Своими он называл Петровича и Нинку. Хриплого все называли Батя. Но Сашка мало говорил, и для него Батя оставался Хриплым – таким, каким он его впервые услышал.

Подвал, в котором они расположились, был уставлен шкафами, перегородками. Какие-то шкафы были перевёрнуты и на них лежала куча тряпья, матрацы, подушки. Но главное, здесь было тепло.

Сашка прошёл поближе к трубе и, скрючившись, сел, отогревая руки.

Нинка сразу начала суетиться. Она порылась в сумках, достала из них всякую всячину – и замёршие кусочки из банок, и всякую другую всякость со шкурками и без.

– Петлович, – скосила взгляд беззубая Нинка в сторону третьего обитателя, – У тебя зе есть! Я видеда! Дотавай, не тылься!

Петрович хмыкнул, чего-то пробурчал и достал бутылку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью. Нинка подолом протёрла посуду и пододвинула к накрытому столу ящик, указывая Сашке – сесть.

Сашка нерешительно подсел, достал из-за пазухи остаток булки хлеба – тот, что он не съел по дороге и припрятал на чёрный день. Но здесь, он почувствовал – надо поделиться.

Всё это время Хриплый сидел, как царь, в низеньком кресле и докуривал окурок. Там, на верху, он был в перчатках. А здесь снял только одну и Сашка увидел, что одна рука у него ненастоящая. Сашка положил обе половинки хлеба на стол, присел на ящик и Петрович протянул ему кружку с жидкостью. Сашка отхлебнул, горло обожгло, но тепло покатилось внутри за грудью, и у Сашки на лице появилась улыбка.

– Как тебя звать-то? – принимая из рук Петровича свою норму горячительного напитка, спросил Хриплый.

Сашка улыбнулся, пожал плечами, но заплетающимся языком проговорил:

– Са-ашка…

Так началась новая жизнь Сашки. Днём он вместе с новыми друзьями ходил к хлебному магазину или дежурил во дворе. Нинка собирала остатки еды из мусорного бака – рядом с домом, в подвале которого они разместились. Петрович днём уходил по своим делам и всегда возвращался с новым горячительным напитком. А однажды Нинка устроила праздник и подарила Сашке тёплое одеяло. Ничего, что одеяло было маленькое, но зато на нём были нарисованы самолётики. Сашка, как увидел эти самолётики – припал к ним щекой, разглядывал близко, водил по ним пальцем и, как ребёнок, радовался обновке.

Петрович как-то настороженно воспринял приход Сашки:

– У-у! Нахлебник! – ворчал он вечерами на Сашку, который приходил с пустыми руками.

А Нинка усаживалась около Сашки, гладила его по голове и причитала: – Не лугай его, он ма-аленький…, – и подкармливала то конфеткой, то печенюшкой.

Только Хриплый никак не реагировал на Сашкины неудачи. А однажды, когда Петрович допил свою норму и уснул, рассказал о его непростой судьбе.

– Ты на Петровича зуб не точи… Хотя ты добрый, Сашок, у тебя зуб – молочный ещё… Петрович у нас – человек! Он был когда-то ого-го! И звали его Игорь Петрович! Он мастер был по каратэ… А как пришли годы тяжёлые – его и скрутили. Посадили его ироды. Он из тюряги когда вернулся, а жена бывшая уже с другим схлестнулась. Ну, он и того… жену чуть было не порешил, а она его в психушку сдала. А когда он вышел – ни квартиры, ни жены – говорят, в другой город уехала. Вот он и стал промышлять – сначала на базаре жил, а потом его оттуда местные попёрли. А потом он в теплотрассе обжился и даже туда книжек натащил. Но как-то уснул и свечку не затушил, али цигарку – и пожар случился. Мы вот с Нинкой тогда его и вытащили из пожара. И вот мы вместе – семья.

Сашка слушал Хриплого и всё пытался вспомнить – а он-то сам откуда… Нет, не получалось! Только голос: – Сашка… Сашка…

Сжился он со своими приятелями, со своей семьёй. Петрович каждый вечер ругался, что Сашка ничего не добыл. Хриплый как-то принёс старый изодранный полушубок и отдал его Сашке. С тех пор Нинка стала брать Сашку с собой на баки, искать продукты.

Зима начала киснуть, стекая ручьями в котомку земли, и всё больше оголяя мусор на детских площадках и тротуары.

Где-то во дворе завыла собака. Петрович вздрогнул и проснулся:

– Развылась… Не к добру это. Вот у нас прошлой зимой Хилый помер. Помнишь, Нинка?

Нинка кивнула головой. Петрович стал искать – что бы ещё выпить. Он опрокидывал в кружку пустые бутылки горлышком вниз:

– Говорят, даже собаки плакали, когда его ели…

– Фу на тебя, фу на тебя… – замахала руками в воздухе Нинка, – Злой ты, Петловить! Вот я знаю, что дауно-дауно люди были птисами и умели летать… как самолёты… угу…

Сашка услышал слово «самолёт» и уставился на Нинку внимательным взглядом. А Нинка покивала головой и добавила:

– И вот када у них все пелья выпали, они пелестали летать… Да!

…Картонка всё ещё летала по двору. Ветер подбрасывал её и отпускал. А когда подбросил в очередной раз – Сашка поднял глаза в небо и увидел самолёт. Настоящий самолёт летел, рассекая голубые просторы, махал крыльями. Сашка впялился в небо, приложив ладошку к бровям, и долго смотрел вдаль, пока точка совсем не растворилась далеко-далеко. Ветер почти прекратился, и картонка лежала совсем рядом. Сашка поднял её, прижал к себе и поплёлся к дому.

У дома его встретила Нинка:

– Саска… помоги вытаскать сумки. Сёдни на улисэ занотюем. Там у них эти – санпидстанция, дихлофос сыплют.

Сашка помог Нинке вытащить баулы, спрятали всё это в кустах подальше от глаз людей, там же соорудили приспособление для стола. А тут уже и Петрович пришёл, и Хриплый. Когда совсем стемнело, Хриплый развёл костёр. Сашка лёг на своё одеяло с самолётиками, обнял картонку и уставился в звёздное небо.

– Мне сегодня подфартило, – начал хвастаться Петрович, он всегда любил прихвастнуть, когда выпьет, – Иду я, значит, ну там, по проспекту около речки, а около мене, прикинь, Батя, тачка крутая тормозит. Окошко-то открылось, а оттуда окликают меня… Игорь Петрович, говорят, это вы? Ну, я остановился. И узнать не могу… Да меня ж много кто знает! Ну, я и говорю ему, мол, ежли признал, одолжи, говорю, стольник. А он мне вот это протягивает.

Петрович достал из внутреннего кармана свёрнутый зелёный рулон.

– Сунул в руки, сказал «ос!» и уехал. Он думает, что Петровича можно вот так купить! Да я эти зелёные, – у Петровича задрожал голос и затряслись руки, – Я эти зелёные… – и он кинул рулон в костёр.

Нинка встрепенулась:

– Ты тё? Сдулел? Это з миллион! – и полезла руками в костёр.

– Не трожь! – заверещал Петрович неистовым голосом.

– От дулень! От дулень! – причитала Нинка, и утирала нос.

Посидели в тишине. Послушали хруст костра и далёкие чьи-то разговоры. Крик женщины:

– Лёшка! Домо-оой!

– Ща, мам, ещё немного поиграю!

– Домой, сказала!..

Потом Нинка как бы опомнилась:

– Саска! Тё ты не ес?

– Отстань, баба, от него, – взъерепенился Петрович, – он сёдни ничё не заработал. Я видел, как он дурака валял, за картонкой гонялся! И теперь, ишь, обнял её, лежит, в небе чего-то рассматривает… Поэт… Картонку-то надо бы сжечь, а то костёр потухнет…

Петрович потянулся к Сашке и потащил картонку на себя. Сашкина рука неестественно отпала в сторону. Петрович отпрянул:

– Никак помер?…

Нинка встрепенулась, упала на карачки и подползла к Сашке:

– Саска… Саска-аааа, – завыла она, – Помёл Саска-ааа…

Хриплый докурил окурок, поплевал на пальцы.

– Говорят, кто помрёт с открытыми глазами – тот с собой ещё кого-то уведёт… – глядя на смотрящего в небо Сашку, сказал Петрович, и отвернулся.

– Саска-ааа… – выла Нинка.

– А вот ежли кто с открытым ртом помрёт, значит, душа его вампиром будет, – продолжал рассуждать Петрович, и поднял глаза в небо…

Хриплый поднялся с места, подошёл к Сашке, наклонился. Теперь он был перед Сашкой вместо неба. Хриплый вздохнул глубоко:

– Да, не-е… дышит он… вон и моргнул дажа…

Одной рукой Сашка прижимал к себе картонку…, и виделись ему корабли, самолёты и летающая на ветру картонка.

Коза