Павел Астахов - Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

• Название: Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных
• Автор: Павел Астахов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-83143-2

Что сегодня делается в России для поддержки семей с детьми? Как получить помощь в лечении, если ребенок серьезно болен? Какие документы необходимо собрать для усыновления? Как получить помощь педагогов и психологов в трудной ситуации?

11 января 2010 года известный российский адвокат Павел Астахов заступил на должность Уполномоченного при Президенте РФ по правам ребенка. Эта книга – откровенный рассказ о том, что удалось сделать за прошедшие годы, как постепенно менялась ситуация и отношение к детям в российском обществе. С момента своего назначения Павел Астахов побывал в 1227 детских домах-интернатах, домах ребенка во всех 85 регионах Российской Федерации. Общее расстояние, пройденное в инспекционных поездках по России, составило более 550 000 км. В командировках по России за эти годы проведено более 1100 дней.

Всего в России сегодня живут более 27 000 000 детей.

Каждый из них нуждается в защите.

Об этом книга Павла Астахова.

---

В Ижевске очень хорошо было видно, что ситуация практически безнадежная. Сами посудите – двенадцать человек разрезали вены. Погром, бунт. Из-за чего? Директор не оставил этого Артура.

– А вы, – спрашиваю остальных, – из-за чего бунтовали?

Молчат. Начал с детьми разговаривать. Дети неохотно рассказывают, что там было, как их заставляли воровать, попрошайничать, алкоголь доставать. Постепенно немножко оживились и так слово за слово рассказали мне все подробно. Побеседовал с директором – понятно, что он занимался немножко не тем, раз допустил такое. Дальше – заседание правительства Удмуртии. Создали комиссию, которую я возглавил. И я тогда сказал, что, по моему убеждению, надо увольнять всех министров, которые за это отвечают. Сказать, что все там были в шоке, – это ничего не сказать. Надо же – приехал какой-то новый уполномоченный, месяц проработал и давай всех увольнять! Спустили проблему уровнем ниже, на уровень городского управления и всяких там комитетов, поувольняли людей. Начальников пока оставили в покое.

Но я это дело не оставил. Поднял вопрос на правительственной комиссии по делам несовершеннолетних, сходил к федеральному министру внутренних дел – тогда это был Нургалиев. После нашей с ним беседы министра внутренних дел Удмуртии уволили по неполному служебному соответствию, ну и еще кое-кого уволили. Но дело сейчас не в этом.

Важны были те выводы, которые я сделал. А выводы были просты: необходимо закрыть эту школу-интернат. Расформировать полностью. Это, знаете, как в армии – когда происходит по-настоящему серьезное ЧП, с убийствами или другими страшными преступлениями, воинские части расформировывают. Так я рекомендовал поступить и с ижевской школой-интернатом – настолько прочно поселилась там криминальная субкультура.

Артура арестовал Следственный комитет – выяснилось, что у этого восемнадцатилетнего мальчика было пятьдесят девять доказанных преступных эпизодов. Конечно, в комнате остались его вещи, кровать его опустела. И вот сейчас я вам наглядно объясню, почему надо смотреть комнаты ребят – по ним сразу все видно. Иной раз бывает как в тюрьме – у кого-то коечка поближе к окну, вещи какие-то совсем из другой жизни, и видеомагнитофон может на тумбочке стоять, и компьютер, и мобильный телефон есть. И сразу видно, кто здесь живет. Так и в Ижевске было. Так вот, как только Артур ушел – его забрали в следственный изолятор, – его место занял первый из подручных, парень, который был у него главным помощником. Даже его одежду надел. И стал как бы новым «Артуром». Сел на его кровать, надел его одежду, взял его вещи – и уже возле него стоят его собственные шестерки, которых он тренирует.

И вот когда я это увидел, понял, что бесполезно здесь что-то делать. Я привез из Москвы нескольких директоров детских домов, хороших, толковых. У нас есть коррекционная школа-интернат, возглавляет ее очень дельный человек. Привез психологов, целую комиссию. Они посмотрели и сказали:

– Да, психологический климат ужасный. Надо их разделить, разбить это криминальное ядро.

Там было пять человек заводил, которых нужно было разделить. Предложили это сделать. Но президент Удмуртской республики, который сейчас уже ушел в отставку, сказал:

– Нет, мы этого делать не будем, пусть учреждение дальше существует.

В итоге через девять месяцев все равно закрыли этот интернат. Говорил я об этом в феврале – и должно было пройти время, чтобы в конце сентября интернат расформировали.

Конец этой истории подтвердил, что я не ошибся. При этом я полагался даже не на свои ощущения – хотя они, конечно, были первыми, – но на мнение профессионалов, которые посмотрели на сложившуюся в интернате обстановку и сказали: бесполезно, здесь ничего не исправить, сложилась криминальная субкультура, здесь только преступников будут воспитывать за государственные деньги. И они оказались правы. Все равно к этому пришли. А можно было все раньше сделать и не тратить девять месяцев. Детей бы спасли. Силы и средства сэкономили бы. На ошибках, конечно, учиться можно – но только не в работе с детьми. Не в педагогике.

Глава 2 «Административный ресурс»

До назначения на должность уполномоченного по правам детей я был в детском доме один раз. В коррекционном детском доме на проспекте Вернадского. Помню, тогда только-только вышли книжки из серии «Детям о праве» – и я их туда повез. Конечно, меня поразило такое количество детишек с умственной отсталостью. Дети все разного возраста. Пришлось, конечно, подыскивать слова, чтобы им рассказать. А «Детям о праве» – книги специфические. В серии их несколько: «Я и дорога», «Я и школа», «Я и улица», «Я и семья». И помню, когда мы все эти книжки туда везли, нас попросили:

– Не привозите книжку «Я и семья» в детский дом.

Собственно, это и понятно. Потом, когда мы уже объединили всю серию под одной обложкой, так, что не разделишь, мы их отправляли как есть.

Короче говоря, в тот раз, в 2008 году, я побывал в детском доме и запомнил, что вот есть такое Богоугодное заведение, но впечатление тяжелое оставляет. А с момента моего назначения 30 декабря 2009 года и выхода на работу 11 января 2010 года и по сегодняшний день я побывал в 1227 детских домах, интернатах, домах ребенка. Сюда входят и интернаты, и детские дома-интернаты (есть такие для умственно отсталых), и дома ребенка, которых у нас больше трехсот, то есть в общей сложности все учреждения детдомовского плана. Я их считаю, я их фотографирую, у меня есть все вывески. Это такой своеобразный отчет для себя: побывал – вот фото на память.

Слово «побывал», конечно, можно по-разному понимать. Для меня «побывал» – это значит: прошел по всем помещениям, попробовал еду, понюхал подушку, посмотрел простынку, одеяло, под которым ребенок спит. Особенно если это дом ребенка, где совсем маленькие. Когда меня назначили, моему младшему было четыре месяца. Поэтому я могу со знанием дела взять любого малыша на руки, понюхать волосики, посмотреть, свежий ли у него подгузничек, вычистили ли ему козявки из носа – или, может, он срыгнул и лежит в мокрой рубашечке, может, его надо переодеть, подмыть, памперс поменять и т. д.

У меня был такой случай в Красноярском доме ребенка: лежит крохотная совсем девочка, несколько месяцев, и захлебывается смесью. Няньки ведь часто как делают – приносят бутылки со смесью, втыкают детям соски в рот, бутылку пристраивают под углом, подпирают подушечкой и идут по своим делам. И все едят. А у этой девочки смесь пролилась, течет по щекам, по шейке. Я спрашиваю:

– А где медсестра?

Подходит девушка молодая. Я взял девочку на руки и ее щечку прислонил к щеке медсестры. Она так и шарахнулась:

– Что вы делаете?

Я говорю:

– Ну ты прижмись к ребенку просто. Она вся мокрая. Тебе самой так приятно будет?

В другом доме ребенка, в Карелии, я стал проверять соски. Говорю:

– Покажите, пожалуйста, пустышки мне. Дети сосут пустышки?

– Да, сосут.

– А кормите из соски?

– Из соски, да.

И вот меня заводят на кухню – а там в каждой группе есть маленькая кухня, – и там стоит на плите такая кастрюля, в которой варятся соски. Потому что из всех видов сангигиенической обработки у нас в большинстве домов ребенка – наверное, таких 99,9 %, – по-прежнему соски кипятят. При этом я с ходу могу назвать несколько детских учреждений, которые из этого ряда выбиваются, – в том числе детский дом-интернат для умственно отсталых детишек в поселке Ояш, в двухстах километрах от Новосибирска, где для младшей группы завели пластиковые бутылочки и специальные стерилизаторы. Директор этого детского дома-интерната мне рассказывала:

– Павел Алексеевич, я сама к этому пришла. Вот это кипячение, эти стеклянные бутылки, которые еще с советских времен остались, ну сколько же можно! А эти новые – они и прочнее, и в три раза дольше служат, и дешевле обходятся в итоге. Хотя если сравнить по цене покупки, пластиковая бутылка дороже стоит, но через некоторое время окупается.

Так вот, открывают мне кастрюлю, я смотрю – а там плавают резиновые соски, такие, знаете, уже все черные, заскорузлые, дырка вся разодранная. Я говорю:

– Это что, вы сейчас вот это вскипятите, а потом детям дадите?

– Да-да, сейчас будем кормить.

– Я у вас возьму две сосочки на память, ладно? – из кастрюли выловил и в карман убрал.

Ну и помимо этого я в том доме ребенка еще много чего нашел. Захожу, например, в ванную, а там какашки из горшка смывают прямо в ванну, где должны детей купать. То есть пришла нянька с горшком, как обычно, воды налила, вылила, сполоснула – а тут я, как нарочно, захожу. И главврач этого дома ребенка, очень пожилая женщина, к концу моего обхода поняла, что уже, видимо, пора ей идти на пенсию.

Но я этим ограничиваться не собирался. В самом деле, чего с главврача спрашивать? Прихожу на совещание правительства и спрашиваю министра здравоохранения республики – молодую женщину лет сорока примерно: