Сборник статей - Моховая, 9-11. Судьбы, события, память

• Название: Моховая, 9-11. Судьбы, события, память
• Автор: Сборник статей
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8242-0119-6

Во второй книге воспоминаний выпускников филологического факультета МГУ 1953 – 1958 годов (первая – «Время, оставшееся с нами» вышла в 2004 г.) авторы не стали ограничивать себя рассказом о студенческих годах. По-разному складывались судьбы однокурсников. Но что бы ни определяло их жизненные пути – внешние обстоятельства или личные устремления, судьба каждого по-своему интересна, так как отражает время.

---

Коллекция его состояла из 415 картин «всех художественных школ Европы» Но, видимо, эта демократическая идея опережала свое время – место для галереи не было выделено. Обо всём этом я написала в монографии «Евграф Тюрин, архитектор и коллекционер», вышедшей в 2005 году в Издательстве УРАО.

Отправляя меня и сестер учиться в Москву, мама говорила, что в Москве даже воздух дает образование. Я потом часто вспоминала её высказывание. Этим «воздухом образования» для меня, кроме МГУ, были сами москвичи, московская история, которой дышат улицы, храмы, дома, музеи, выставки, архитектура, экскурсии, даже мемориальные доски и брусчатка мостовых. Но прежде всего – друзья, однокашники. Общение с ними дарило самые различные открытия жизни.

Помню, например, Аню Масс, дочку известного театрального сценариста Владимира Масса. Она училась на заочном, мы познакомились и дружили. Она жила в знаменитом «вахтанговском» доме, в Левшинском переулке. Анна доставала мне билеты в Вахтанговский театр и рассказывала чудесные «Вахтанговские» истории из 20-х годов. Например, как в голодной и холодной Москве тех лет актрисы студии, боготворя своего режиссера Вахтангова и зная, что ему нравятся их наряды типа «черная юбка и белая блузка», ухитрялись каждый вечер кипятить в золе свои единственные белые кофточки, крахмалить их, а утром – гладить горячим чугунным утюгом с раскаленными углями внутри. Да что там блузки! Как рассказывала Анна – прикажи он только броситься из окна – все бы и бросились. Такое было отношение к кумиру.

Дочка известных кинорежиссеров-документалистов Марина Челакова, тоже заочница, рассказывала мне о киносъемках, водила на выставки импрессионистов – с тех пор это мое непреходящее увлечение. Про напившихся молодых людей Марина говорила: «натюрморт». Это выражение мне казалось словесным изыском, которым щеголяли истинные москвичи еще со времен по-своему раскованного Серебряного века. Хотелось тоже сказать кому-нибудь небрежно: «натюрморт». Но было некому.

Оксана Кручинина, моя одногруппница, приглашала в свою уютную, по-московски гостеприимную квартиру – они жили на Миусах, в Доме Композиторов. В этом доме всегда звучала музыка (тихая или – громкая, смотря на каком этаже играли).

Саша Балинов (из моей 6-й группы) неустанно агитировал нас посещать выставки, объясняя, что если пройти по студенческому билету – то почти даром. Расход вроде небольшой, а образовательный эффект – огромный

Света Митина приглашала в свой дом – рядом с кинотеатром «Ударник», позднее его называли «дом на набережной». Ее отец был известный академик философии. Их квартира поражала мое воображение своим масштабом, мягкой мебелью, обитой черной кожей, и огромными книжными полками. Строгость и громоздкость казенной мебели в их квартире напоминала мне интерьеры известных картин и фотографий на тему «Ленин в Кремле». Библиотека была огромна, и Света давала подружкам любую книгу домой. Правда, взрослые велели ей вести запись «абонентов». Ведь книги были в огромном дефиците, по Москве даже ходили стишки: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом. Тот безнадежный идиот, кто на дом книги раздаёт».

В их огромной квартире, по моде тех времен, кухонка была крошечная. Но – в ней стоял небольшой рефрижератор (диковинка тех лет! Я впервые такое увидела), а в нем – продукты из так называемой «кремлевки», и даже – готовые обеды оттуда же. По необычайно низкой цене – на всю семью и даже на гостей – хватало. Их брали по талонам из «кремлевской столовой», филиал которой находился здесь же, рядом, в подвале гастронома, кажется. Света угощала меня сервелатом, а это была уж подлинная диковинка.

Много позже, уже в 80-х, мой однокурсник Дмитрий Урнов расскажет мне, как он был на конференции любителей фантастического романа-предостережения Дж. Оруэлла «1984» и повести-предостережения «Скотный двор». На конференцию собирались, кажется, раз в пять лет – обсудить, что же сбылось в СССР из предсказаний писателя. Многое сбывалось, но в такую из ряда вон выходящую практику, как распределение продуктов, никто из иностранцев поверить не мог. Было непонятно, почему в XX веке какие-то люди на правительственных «чайках» или на более скромных машинах спешат в закамуфлированный, отделанный керамической плиткой подвал за финской колбасой и копченой рыбой, маринованными огурцами и краснодарским чаем? Ведь на Западе это без проволочек может купить каждый клерк?!. А здесь вот – на правительственных «чайках»… «Слетаются голодные чайки» – как однажды пошутил писатель Леонид Лиходеев.

Но Урнов, зная, что именно эти из ряда вон выходящее подвалы с продовольствием «для избранных чиновников» существуют в СССР – на фоне пустых прилавков в обычных магазинах – ждал дискуссии. Ждал с ужасом, ибо, по Пушкину (см. письмо Вяземскому, май 1826 г.): можем сами ругать отечество, но нам досадно, когда это делает иностранец. Помощь пришла, откуда он и не ждал. Самый яростный из нападавших иностранцев вдруг громко заявил: «Такого не может быть. Это, наверное, единственное, в чем Оруэлл ошибся!» Вот как бывает.

Друзья приглашали нас в общежитие на Стромынке, на концерты артистов Большого театра. Это было незабываемо.

На сцене студенческого клуба на Моховой играли актёры Вахтанговского театра и театра им. Моссовета. Блистали легендарные Мансурова и Марецкая.

Здесь же я увидела первый в моей жизни капустник, очень смешной для наших пятидесятых: сюжетом его был. не удивляйтесь. советс-кий стриптиз!

На сцену выходила симпатичнейшая, по русской моде – русая и крепко сбитая (коня на скаку остановит), девушка. Все, как положено, – валенки, телогрейка, шапка-ушанка.

Звучала несколько развязная музыка. Девушка одаряла зал обаятельной, неотразимой, но всё же – извиняющейся улыбкой, на ходу делая несколько скованных па. Правда, с небольшим, но – тоже извиняющимся, намеком на развязность.

Затем, как бы нехотя, она скрывалась за ширмой. Музыка звучала всё призывнее и все громче. Публика видела, как эта невидимая стриптизерша вешала на кромку ширмы, один за другим, элементы своей одежды. Саму девушку не видать. Только – свешиваются ватник, шарф, ушанка. С краешка ширмы, на полу, невидимая рука артистки выставила валенки. Музыка гремит. Это – кульминация. Затем так же невидимо происходит одевание. Зрители – в курсе процесса, так как вещи исчезают в той же невидимой последовательности.

Наконец – заключительные аккорды и улыбающаяся, обаятельная стриптизерша, в полной прежней амуниции, выходит из-за ширмы. Она удаляется все с той же привлекательно-призывной улыбкой и скованно-несмелыми па, не лишёнными претензий на отчаянную смелость.

С тех пор и я научилась делать капустники.

А в 1957-м году знаменитый французский актер Жерар Филипп (вечно молодой Фанфан-Тюльпан) приехал в Москву, в составе кинематографической делегации Франции, на фестиваль французских фильмов. Какие очереди за билетами мы выстаивали, чтобы посмотреть на Даниэль Дарье, на Симону Синьоре и, конечно же, на него, на неповторимого, божественного Фанфан-Тюльпана! А он… Он побывал в ЦУМе, удивился нашему «ширпотребу», накупил грубоватых женских ночных рубашек и другого сногсшибательного женского белья, рассчитанного на наши морозы и еще – на послевоенную нашу бедность. А потом устроил в Париже выставку всего этого. О, напрасно и неосмотрительно он это сделал!

Да откуда же ему было знать о разящем русском народном юморе? Вспомним гоголевское: выражается крепко русский народ. Вот народ и выразился: с тех пор самая теплая принадлежность дамского таулета, рассчитанная на тридцатиградусные морозы, с начесом из байки, называлась у многих московских дам ни много ни мало «жерарами». («Вот вчера купила себе в ГУМе жерары»). Правда, время подобных товаров – ушло, как вздох. А блестящее имя блестящего актёра оказалось прикованным к высмеянным им шедеврам советского «десу».

Помню ещё, как однажды в клубе на Моховой был вечер, на который все стремились попасть. Это был визит редакции французской коммунистической газеты «Юманите». В составе делегации были Эльза Триоле и Луи Арагон, а сопровождала их таинственная Лиля Брик, вошедшая в наши сердца вместе со строками Маяковского: «Лиличка! Вместо письма» и еще – «Если я чего написал, если чего сказал, – тому виной – глаза-небеса, любимой моей глаза: круглые да карие, горячие до гари. Я почти ничего не слышала, о чем говорили, все разглядывала Лилю Брик. Помню только один вопрос из зала: «Почему в Вашей коммунистической газете «Юманите» так много, по буржуазному образу и подобию, – рекламы?» Помню и ответ: «А потому, что надо кушать». Это было мало понятно в те времена: «Разве можно, – думали мы, – желание «кушать» осуществлять путём печатания пошлого рекламного буржуазного текста?» Но как все изменилось – реклама нас теперь буквально преследует.