Константин Исааков - Один

• Название: Один
• Автор: Константин Исааков
• Жанр: Эротика

Это не традиционный роман, предполагающий эпичность действия и обычную хронологию развития сюжета. Мир главного героя заведомо субъективен. По лабиринту жизни его влекут эмоции, порой на ходу придуманные страсти.

---

Днём, когда она спала или просто лежала в постели, он обычно сидел в старом, с потёртой обивкой кресле, держа на коленях очередного Жюль Верна. Но только при Билке почитать редко когда получалось. Она обычно не могла уснуть – просто лежала, так грустно уставившись в потолок, что сердце маленького Одина, поглядывавшего на неё искоса, кровью обливалось. А порой – с этим же, «перевёрнутым» взглядом – просила: «Лёш, посиди со мной, а…». Бабушка чаще всего в это время крутилась по хозяйству на кухне. И он пересаживался на краешек дивана.

По-русски Билка говорила с сильным акцентом, и это её «посыди са мной» его как-то особенно трогало. Вот и сейчас он отложил в сторонку капитана Немо.

– Погладь, может быть, мою голову, – неуверенно сказала Билка. – А то меня никто не любит.

Он был явно не готов к такому повороту. Попробовал возразить:

– А мама, а братья?

– Мама всегда не дома, а браться злые – они мне больно делают, – … и поёжилась, будто и впрямь от боли.

Он неуверенно протянул руку к её чёлке, погладил лобик.

– А ещё можно погладить? – попросила она как-то очень жалко.

Весь этот час он тихонько гладил её волосы, плечи, руки в розовых диатезных разъединах. В те времена диатез был почти у всех детей – наверное, от недостатка витаминов. А она, привычно сдерживая слёзы, говорила, какие её братья недобрые, как они все время кладут её на диван и больно бьют по попе, «наказывают – как будто я что-то плохо сделала, а я же ничего не делала, да…». А потом, будто решившись на что-то, с нажимом добавила:

– Они мне в разных местах делают больно.

Билкины проблемы с русским языком придавали её словам какую-то особую, щемящую странность, которую 12-летнему мальчику, пусть даже очень «книжному», скорее всего, оценить было невозможно, но… это было так трогательно… Теперь он, взрослый, увенчанный многодесятилетним читательским опытом, мог бы, наверное, разглядеть в ней удивительную, почти жертвенную доверчивость и ещё много чего, тогда же… тогда Лёше было просто очень жалко девочку.

Хотя нет, к этому примешивалась ещё и с трудом осознаваемая нежность, которая, по сути, была радостью отзыва: ты гладишь – тебе в ответ улыбаются.

Билка вскоре привыкла к этим его выпрошенным и вполне невинным ласкам и действительно каждый раз благодарно улыбалась. Ему же именно эта благодарная её улыбка доставляла самое большое, до конца ещё не осознаваемое, но невыразимое удовольствие. Он прикасался к её коже бережно, будто боясь нарушить тонкий покров.

– Ты хорошо делаешь, ты добрый, ты не как братья, – повторяла она. И подставляла то щёчку, то ушко, то спинку.

При этом ему ни разу не пришло в голову поцеловать её – поцелуи явно не входили в «условия игры». Но сама игра заходила всё дальше. Он уже гладил её животик, и это ей очень нравилось, а в какой-то момент, поддавшись невнятному, но неудержимому влечению или… просто любопытству, он приспустил её трусики. На тоненьких девчоночьи бёдрах эти трусики выглядели какой-то неуместной тряпочкой. А Билка, ничуть не смутившись, несколько секунд продолжала всё так же тихо улыбаться. Потом задала как бы сразу два вопроса:

– А ты мне больно не сделаешь?

– А твоя бабушка не войдёт?

Он не ответил ни на один. Тогда она совершенно по-женски (как подумал бы взрослый Лёша!) стянула трусики на одну ногу и с удивительной грацией раскинулась на постели, представляя собою образ полнейшего, безоговорочного доверия. Он прикасался к этому чуду с тем благоговением и трепетностью, на которые только способен 12-летний мальчишка, ещё не познавший женщину да и не готовый к этому познанию.

«Там, оказывается, когда гладят, бывает совсем не больно, а приятно, – говорила она ему, – и ты не бойся, потому что я не боюсь. А братьям я больше не разрешу там трогать – кричать буду, на весь дом…».

Прошло лето, наступило 1 сентября, Билку отдали в 1-й класс, в её школе была продлёнка, и от бабушкиных услуг отказались.

А лет через пять старенькая уже его бабушка вдруг сообщила Лёше заговорщицким тоном, что встретила на улице Билку.

– Такая красавица стала! Обещала завтра ко мне часам к 6-ти заглянуть. Приходи – повидаетесь. Вы ведь… дружили…

Он не пришёл. Испугался.

14. Тото

Толик и Тоня были второгодники. К тому же, из другой школы. В его 9-м «В» они появились не 1 сентября, а только через неделю после начала учебного года. Ходили разговоры, что в «А» и «Б» классы их почему-то не хотели принимать, и только добросердечная их классоводша Аннсильна сжалилась над двойняшками. Да, Толик и Тоня были двойняшками. Или близнецами. В те времена Лёшка не очень понимал разницу.

Но похожи они были умопомрачительно. Оба – худощавые и плоскогрудые, хотя о последнем качестве, конечно, можно было говорить применительно к Тоне. Она хоть и была на год старше своих новых одноклассниц, но, в отличие от них, школьное форменное платье сидело на ней абсолютно равнинно, не возбуждая мальчишеского любопытства, а то и желания ненароком прогуляться ладошкой по соблазнительным бугоркам.

К концу восьмилетки пацаны в их «В» -классе как-то вдруг резко вытянулись и, судя по всему, не только ввысь. На уроках физкультуры они пялились на выпуклости девчонок, норовя как бы случайно толкнуть, прижаться или просто дотронуться до какой-нибудь особо «высокоразвитой» одноклассницы. Была, что и говорить, в этом грубоватом, подчас на грани хамства проявлении зарождавшегося желания та самая любопытствующая тяга к женскому естеству, которая с годами у одних сформирует подлинную способность любить, причём не только тело и не только телом, а у других, коих большинтво, так и затормозит на уровне недоразвитого желания полапать.

Но плоская Тонина грудь не вызывала ни малейшего мальчишеского любопытства. Зато попа у неё была великолепна! Это проявилось как раз на уроках физкультуры, когда стройная сверху и выдающаяся снизу Тонечка выбежала вслед за остальными девчонками из раздевалки, встав самой первой, в соответствии с ростом, в шеренгу по одному. И пока она бежала, все пацаны провожали ошалелым взглядом её вздыбленный, как у породистой лошадки, задик в чёрных спортивных трусиках. Позже, поездив по миру, Лёша узнает, что это и есть так называемая «бразильская попа», хотя, конечно же, никакой бразильской или иной экзотической крови в Тоне и Толике не было и быть не могло.

Впрочем, и после этого открытия мальчишки не решались приставать к Антонине – даже «методом случайного касания». Потому что рядом с нею всегда был Толик. Не сказать, чтобы Анатолий был грозен на вид – такой же, как и сестра, узкоплечий и нескладно длиннорукий. Но он всегда был при ней – неразлучно: что на уроках (близнецы неизменно сидели за одной партой), что после них. И потому любой потенциальный обидчик понимал, что дело будет иметь не с одним, а сразу с двумя ответчиками. И то, что придётся ему при этом несладко, видно было по жёсткому, с серебринкой взгляду этих двух пар каких-то очень светлых, почти прозрачных, голубовато-серых глаз.

Случилась, к тому же, в самом начале учебного года история, которая мигом отвадила от этой парочки всех шутников и задир. У Тони и Толика была вообще-то действительно странная, даже неприличная фамилия – Пипикины. И когда на первой же перекличке Аннсильна дошла, читая список в журнале, до этой их фамилии, то, сами понимаете, после слов «Пипикин Анатолий» – «Я!» и «Пипикина Антонина» – «Я!», класс, на секунду изумившись, загоготал. На перемене же один из классных непререкаемых «умников», подойдя к мирно стоявшим у стеночки близнецам, громко – чтобы все слышали – «пошутил»: «Пипикины, а у вас пипики – разные или тоже одинаковые?» На что Толик с отсутствующим лицом – только серебринка в глазах блеснула – коротким движением ткнул шутника в солнечное сплетение. Тот скорчился, присел на корточки и долго ещё не мог прийти в себя, опоздав в результате на следующий урок. С тех пор на фамильную честь Пипикиных никто не покушался.

Хотя, на самом деле, в той неуклюжей шутке была, как водится, лишь доля шутки. Потому что похожи были Тоня и Толик, повторимся, совершенно невообразимо – сейчас бы сказали: как клоны. Их «одноликость» усугублялась тем, что Тонечка, как и её брат, неизменно стриглась очень коротко – как тогда называли, «под мальчика». Да, брат с сестрой были, что называется, на одно лицо (как-то учитель физики РомРомыч незло назвал их «двое из ларца, одинаковых с лица», процитировав популярный в то время мультик, и близнецы на это вовсе не обиделись, даже как-то гордо переглянулись). Это «одно лицо» Толика-Тони было, наверное, простоватым. Но безумно обаятельным. Густые брови над глубокими глазницами. Широкий, почти «картошкой», нос. Абсолютно гладкие, бледные щёки, лишенные мучивших большинство их ровесников прыщей. И потрясающие, губы какой-то необычной, крылатой формы!