Питер Мейл - Еще один год в Провансе

• Название: Еще один год в Провансе
• Автор: Питер Мейл
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10371-9

За две-три недели в Провансе вы насладитесь теплом и солнцем, увидите виноградники и прославленные оливковые сады, побродите по местным рынкам, вдоволь надышитесь чистым деревенским воздухом… Но если вам захочется узнать о Провансе немного больше, то книга Питера Мейла окажется как нельзя кстати. «Еще один год в Провансе» написан спустя одиннадцать лет после «Года в Провансе», первой книги Мейла о французской провинции, ставшей международным бестселлером. В книге «Еще один год…» автор делится с читателем своими новыми впечатлениями и весьма ценными сведениями. С любовью и юмором рассказывает о тонкостях выбора провансальского вина, хлеба, сыра, оливкового масла и черных трюфелей. Рассуждает о пользе сиесты и великолепного фуа-гра, паштета из гусиной печени. Уверенно развенчивает миф о вреде жира и открывает секреты долголетия мадам Кальман, прожившей 122 года и ставшей символом живительной атмосферы Прованса. За одиннадцать лет, конечно, Прованс изменился, но покой и тишина, столь редкие в современном мире, здесь все еще не являются дефицитом – уверен Питер Мейл.

---

Неплохая философия, ее стоит усвоить и приезжему, ибо жизнь в Провансе полна чудес, порой необъяснимых, а национальный причудливый гений никогда не удаляется надолго. Какая-то необъяснимая логика, вероятно, существует в его поступках, но умом ее не постичь, аршином общим не измерить. Наглядный пример – деревенская мусорная свалка. Она разумно размещена, регулярно очищается, предназначена для приема всевозможного бытового мусора, только что не отбегавшего свой срок автомобиля. Кажется, ничего здесь не улучшить. Но бросается в глаза вывеска над мусорными контейнерами, которую можно перевести следующим образом: Крупногабаритные предметы принимаются на второй день после последней среды каждого месяца.

Заметив ее впервые, я на некоторое время застыл на месте, полагая, что неправильно прочел, неверно понял, что подвел меня мой корявый французский. На второй день после последней среды каждого месяца… А почему не в последнюю пятницу каждого месяца? Какое-нибудь умствование верхов? Идиотская казуистика брюссельских бюрократов? Может, они додумаются сменить название пятницы на что-нибудь более функциональное и с политической точки зрения более захватывающее? В целях усвоения бюджета и прославления своей политической динамичности. Как раз двухтысячный год на подходе, надо же отметить какими-то эпохальными преобразованиями… Пока я предавался размышлениям, подкатил небольшой фургончик, из него вышел водитель и присоединился ко мне, созерцая эту же табличку. Он посмотрел на меня. Я посмотрел на него. Он снова перевел взгляд на мудреную надпись, покачал головой и пожал плечами.

Вывеску эту вскоре убрали. Мне сказали, что никто на нее внимания не обращал, все выбрасывали старые холодильники, велосипеды, телевизоры, когда удобнее, не придавая значения инструкции. Французское пристрастие ко всякого рода вывескам компенсируется способностью французов эти вывески игнорировать.

С этой способностью неплохо сочетается другая национальная черта: стремление удержать свои деньги как можно дальше от алчных конечностей администрации. Оба упомянутых качества проясняют проблему парковки. В каждом городе Прованса имеются площадки, на которых вы можете оставить автомобиль вне проезжей части. Эти автостоянки четко обозначены, их легко найти, но мало кто ими пользуется. На улицах же творится нечто невообразимое. Автомобили взбираются двумя колесами на тротуар, втискиваются в узкие проходы, так что между бортами и стенами остаются считаные миллиметры. То и дело случаются заторы, требующие навыков фигурного вождения, чтобы из них выбраться. Вспыхивают споры, гудят клаксоны, и все из-за чего? Из-за того, что муниципалы имеют наглость протянуть руки загребущие к пяти франкам в час за пользование официальной стоянкой.

Но, как подробно разъяснил мне мой приятель Мартин, постоянно пристраивающий свой автомобиль в самых невообразимых местах, дело не столько в деньгах, сколько в принципах. Платная стоянка, le parking payant, – оскорбление национальной гордости и морали, нетерпимое явление, которому следует оказывать противодействие. Даже если ради этого придется полчаса колесить по городу, чтобы обнаружить место, куда приткнуться. Время-то бесплатное. Однажды я наблюдал, как некий предприимчивый господин загонял свой небольшой «пежо» в витрину выпотрошенного перед началом ремонта магазина. Завершив процедуру и собираясь отправиться к месту назначения, он обернулся и с явным удовлетворением оценил, насколько четко вписалась его малолитражка в проем. Человек и машина, объединившись, одержали, судя по его сияющей физиономии, значимую победу, покорили еще одну вершину жизненной горной гряды.

С моей точки зрения, детали повседневности определяют стиль жизни Прованса не в меньшей степени, чем история и ландшафт. Если вдуматься, каких моментов из жизни этой части Франции мне более всего недоставало в Штатах, пожалуй, стоит назвать обычный сельский рынок. Ничего особенного, лотки, палатки, будки, еженедельно сбегающиеся на одну из площадей городов и местечек от Апта до Вэзон-ля-Ромэна.

Эти рынки мгновенно притягивают взгляд, зачаровывают своим многоцветием, обилием фруктов и овощей, рукописными вывесками и ценниками. Лотки пристраиваются к старым платанам, к еще более древним каменным стенам, как будто предлагая себя для съемки фотографу-любителю. Они кажутся летним украшением города, однако на зиму их никто не убирает на склад реквизита, в январе здесь так же оживленно, как и в августе, круглый год они предлагают хлеб и масло местных поставщиков. Турист здесь явление мимолетное и незаметное, лишь еще одна ложечка джема на внушительный деревенский бутерброд. Хотя и желанное.

Продавцы и покупатели друг другу не чужие, акт покупки сопровождается оживленным общением. Новые зубные протезы старины Жан-Клода сияют в улыбке, он обстоятельно выбирает подходящий к зубам сорт сыра. Бри – слишком вязкий. Мимолет слишком твердый. Лучше взять бофор, пока зубы не притерлись. Мадам Дальмассо погружена в сомнения. Причина – помидоры. Для местных слишком рано. Значит, привозные. Откуда? Почему место рождения не обозначено на ценнике? После ощупывания, обнюхивания, поджимания губ мадам Дальмассо решается отбросить сомнения и приобрести полкило. Бородатый продавец возвращается к своему прилавку со стаканом rosé в одной руке и бутылочкой детского питания в другой. Детское питание предназначено для усыновленного бородачом крохотного кабанчика, sanglier, почуявшего молоко и беспокойно дергающего черным рыльцем. Цветочница отсчитывает моей жене сдачу, после чего ныряет под прилавок, вытаскивает два только что отложенных яйца, художественно заворачивает их в старую газету. На другой стороне площади постепенно заполняются столики перед кафе. Шипение и бряканье кофеварки-эспрессо перекрывает бодрый голос диктора «Радио Монте-Карло», захлебывающегося новостями об очередном состязании. Где они берут этих уникумов, которым не нужно прерывать поток речи, чтобы втянуть воздух в легкие? Четыре старика спокойно сидят на невысоком каменном пристенке, ждут закрытия рынка. Когда площадь опустеет, они смогут сыграть в boules. Рядом с ними пристроился пес, сидит так же терпеливо и спокойно. Нахлобучь ему на голову плоскую chapeau[7], и, пожалуй, не отличишь его, столь же терпеливого и морщинистого, от соседей.

Продавцы начинают сворачивать торговлю, в воздухе повисает предвкушение. Пришло время перекусить, и, разумеется, на свежем воздухе, погода сегодня отменная.

Наше пребывание по ту сторону Атлантики повлекло за собой два нежелательных для нас следствия. Первое – нас полагали знатоками всего заокеанского, то и дело обращались за консультациями, разъяснениями и толкованиями всего, что происходит в Вашингтоне и Голливуде. Сейчас различить эти два места становится все труднее. Почему-то считалось, что мы закадычные друзья кинознаменитостей и политиканов. Второе – на нас возлагали ответственность за распространение тлетворного американского влияния, так что мсье Фаригуль то и дело припирал нас к стенке указующим перстом и укоряющим взглядом.

Мсье Фаригуль считал себя заступником чистоты французской культуры, в особенности языка. Он мог вскипеть от любого словца или реалии, начиная от le fast-food и кончая les casquettes de baseball[8], появляющихся на прежде лишенных головных уборов французских головах. Но в этот осенний день его беспокоило нечто более серьезное. Я сразу заметил это, как только он соскочил с табурета у стойки бара и припер меня к стенке.

– C’est un scandale![9] – Так он приступил к своей филиппике против губительного влияния заокеанского импорта на деликатную материю французской сельской жизни.

Фаригуль ростом невелик, почти миниатюрен; когда взбудоражен, то и дело подпрыгивает, настолько переполняют его эмоции. Просто сгусток энергии. Будь он собакой, то непременно терьером. Я осведомился, в чем причина его возмущения, пытаясь уследить за его прыжками, мотая головой вверх-вниз.

– Алёуинь! Алёуинь! – выкрикнул он. – Нам это надо? Страна, давшая миру Вольтера, Расина, Мольера, страна, отдавшая американцам Луизиану… И что они дают нам взамен? Алёуинь!

Я так и не понял, о чем речь, но, судя по его тону, по распиравшим его эмоциям, речь шла о катастрофе национального масштаба типа появления филлоксеры на виноградниках или открытия «Евро-Диснея» под Парижем.

– Я, кажется, не заметил, – промямлил я неуверенно.

– Как? Это везде! Les potirons mutilés![10] В Апте, в Кавайоне – повсюду!

Изуродованные тыквы проясняли ситуацию. Изуродованные тыквы могли означать лишь одно: Хеллоуин. 31 октября, День Всех Святых. За Микки-Маусом и томатным кетчупом во Францию нагрянул Хеллоуин, с точки зрения мсье Фаригуля – еще один гвоздь в гроб национальной культуры.