Рашида Стикеева - Ключ

• Название: Ключ
• Автор: Рашида Стикеева
• Жанр: Повести

Как прожить жизнь счастливо? Где найти ключ к этому счастью и есть ли он? Героиня повести уже отчаялась, но в один день она получает три ключа.

---

Отец в трудах и заботах не заметил рождения Гришеньки. За всю последнюю беременность жены ни разу не приласкал женщину. Всё больше отмалчивался. Не помнил, как тот вырос. Не горюя, проводил во взрослую жизнь, и, не скорбя, расстался с ним навсегда. После поступления в военное училище младший сын ни разу не приехал в родительский дом.

Надо сказать, родные не переживали и не обижались на него за это. Общения хватало благодаря многочисленному составу семейства. На редкие застольные праздники, когда бывшие дети теперь уже со своими разросшимися семьями накатывали домой, Григорий присылал длинное тёплое послание, адресованное матери, где поименно передавал привет всем своим братьям и сестрам, племянникам и племянницам, а также внучатых родственников не забывал. Адрес, а позднее и телефон всегда обещал выслать позже, после некоторых уточнений.

Письма были искренние, добрые и весёлые. И родственники, обманутые в очередной раз, оставались довольными его отговорками. Служба военного – работа секретная, что тут поделаешь! Никто не был в претензии.

Мать по простоте недоумевала, отчего такая благость?! Отчего такое внимание, избранность, забота со стороны младшенького. Счастливо грелась в лучах этого внимания. Черпала пригоршнями редкую радость и набиралась весёлого здорового духа.

***

Мария принимала ухаживания Григория, не видя подвоха. Счастливо бегала на свидания и весело кокетничала, не допуская вольностей. Опомнилась, когда Григорий, крепко обняв её, объявил: завтра в загс, не забудь паспорт взять и подружку в качестве свидетельницы.

– А как же мама? – ахнула Маша. – Я не могу вот так… без родительского благословения.

– Ну, хорошо! Мама так мама! Завтра в загс… заявление, и сразу в поезд, в Казань, к тёще.

– Гриша, постой, не торопись! Ты любишь меня? – Маша ждала немедленного ответа.

– Ну, конечно! А как же без этого?! – засмеялся Григорий.

Свадьбу сыграли там же, в Москве, позже, тихую и скромную. Несколько значимых приятелей Григория и две незначительные подружки Машеньки, отобранные им же, Григорием, для столь судьбоносного мероприятия. Из родителей только тёща – Ираида Африкановна, да и та по природе своей была молчалива. Зятя приняла, сдержанно понимая, что её мнение не повлияет на ход событий. Глядя на дочь, скупо улыбалась, предполагая, что дочь не вышла ещё из поры нежного девичества. Как солдатик подчинилась приказу этого сильного строгого человека: замуж так замуж. Слава богу, что человек он положительный, домашний. А там моя девочка привыкнет, куда денется, все так живут.

Была Ираида Африкановна из глубоко верующей семьи. На все Машенькины просьбы рассказать про деда с бабкой отмахивалась и отнекивалась, только по вечерам истово крестилась за упокой души невинно убиенных. Кто были ее родители, откуда и как она оказалась в Казани, вернее, на её окраине. Как удалось окончить медицинское училище? Как попала работать в детскую инфекционную больницу медсестрой? Дочь не знала. Отца Маша тоже не знала и не помнила. Ираида рано осталась вдовой с годовалой Машенькой на руках.

При больничке была бельевая, а при бельевой маленькая утеплённая терраска. Вот в этой бельевой – терраске и жили мать с дочерью. Не строя планы на будущее. После окончания школы Маша поступила в техникум. На чертёжницу. Училась хорошо. Весело. Подруг было много. Ребят – друзей всегда хватало. Матушка всё больше помалкивала да по вечерам читала свои молитвы. Жили дружно, без сложностей. Маша любила мать простым понятным чувством на том простом основании, что это был единственный родной человек. А что ещё должно связывать родных людей – только искренняя привязанность и бескорыстная любовь.

Сколько себя помнила Маша, родительница всегда работала в одной и той же больнице. На краю города. И главный врач у неё был всегда один и тот же – Сан Саныч Седой. Весь серый и унылый от хронической усталости и недосыпа. С остатками пепла дешевых сигарет на рукавах вечно мятого пиджака. Был он одинок, своей заурядной внешностью – впалыми щеками и тяжелым плохо выбритым подбородком – женщин не привлекал. Работал сутками. Нехотя уходил на выходные и праздники.

Никогда Машенька не слышала от матери сетований и жалоб на тяжёлый труд или на неустроенность быта. Утро начиналось с тихого бормотания молитвы, так же день и заканчивался. Днём жили открытым домом: каждый мог зайти, забежать, заглянуть. Вечером терраска закрывалась на нехитрый крючок.

Казалось, никого Ираида не боялась и ничего не боялась. Со всеми могла договориться, по крайней мере, она так говорила. Малого роста, аккуратного сложения. Обыкновенные карие глаза, курносый нос и острый подбородок. Внешность бледновата, конечно, но зато всё ещё блестящие рыжие волосы выбиваются из-под косынки. И часто ловит взгляды Сан Саныча на своём милом лице. Поймав, отворачивалась. Неразговорчивая, но улыбчивая. Похожа была скорее на воспитанную девочку из профессорской семьи.

Удивлялась дочь только одному незыблемому больничному правилу: сообщать о смерти ребенка, что случалось нечасто, родителям или отнести труп умершего ребенка в центральный городской морг на вскрытие доверяли только Ираиде. Однажды вот так и столкнулась с ней на мосту. Мать шла с отрешённым лицом, глазами внутрь себя, еле шевеля сухими губами и истово прижимая к себе большой не то кулек, не то свёрток. Маша не решилась окликнуть её, и та тенью прошла мимо.

Как-то раз в воскресное утро Ираида, вернувшись после ночного дежурства, прилегла. Маша трудилась с тяжёлым утюгом над больничным постиранным хозяйством, была такая договоренность.

Дверь распахнула молодая нянька Зойка. Вертлявая и быстроногая:

– Ираида Африканна, там… привезли… совсем плохая… бегите, зовут вас.

Ираида как всегда молча, без вопросов, быстро накинула белый халат и кинулась вслед за Зойкой, которой уже и след простыл.

В приемном покое шёл осмотр больной. Девочка горела скарлатиной. Металась в бреду, обмётывая языком иссохшие губы. Рядом топтались потерянные родители, по виду простые колхозники.

– В бокс её, Ираида, в бокс. Родителей вон… в коридор. На педикулез… Зоя! Направление проверила? – главный врач Седой Александр Александрович был суетлив и недоволен. Он всегда, казалось, был, недоволен при поступлении тяжелобольных. Нервничал, переживал, нарочито громко и грубо давал указания.

– Да вы что, Сан Саныч? Какой педикулез? К ней подойти… сгоришь, – Зойка на всякий случай сделала страшные глаза.

– Я всё сама сделаю, вы идите. Давайте вещи и ждите в коридоре, – Ираида глянула на девочку, украдкой перекрестилась, кивнула главному и толкнула каталку в полутёмный бокс.

Три дня в бокс никто не входил, кроме Седого. Выходил он в настроении хуже некуда. Шёл к себе в кабинет, запирался и курил так, что весь коридор наполнялся тяжёлым запахом вонючих сигарет. Ираида и вовсе не выходила. Знали только, что девочка в бреду без сознания мечется, а та при ней сиделкой, вроде как молитвы читает и лекарством потчует.

На четвёртый день, вызвав к себе в кабинет родителей, Сан Саныч объявил готовиться к худшему. Мать девочки, не сходя с места, заголосила так, что все ходячие больные повыскакивали из своих палат. Из бокса выползла почерневшая за последние дни Ираида. Взглядом заткнула голосившую тетку и велела убираться прочь… в церковь или в мечеть… куда там хотите… за здравие, слышите, за здравие ставьте… молитву читайте!..

На следующее утро в боксе Сан Саныч застал следующую картину: бледную, но живую девочку с лихорадочными глазами, водившую худым пальчиком по стеклу замершего окна, что-то бормоча себе под нос, и спавшую у неё в ногах Ираиду. Такую же худую и серую.

Девочку перевели в отделение выздоравливать. Ираиду отправили отдыхать.

Вся больница ненадолго впала в изумление. Ираида чувствовала шёпот и разговоры – за ней наблюдают, кто-то с усмешкой, кто-то с восхищением. Родителей, явившихся с подарками в знак благодарности, Ираида развернула, не дав и порог переступить: Всевышнего благодарите, а не меня!

Маша после этого случая стала внимательней относиться к матери, с интересом, что ли, словно пыталась какой-то секрет в ней разгадать, о котором она до сих пор и не догадывалась, прожив с матерью больше шестнадцати лет.

***

После регистрации брака молодожены сняли у полусумасшедшей четы старых партийных, изрядно потрепанных в ссылках и ГУЛАГе, но всё еще идейно стойких ленинцев Левковичей комнату на улице Кирова. Григорий занёс два чемодана в тесную и тёмную комнатку, похожую на пенал, и Машенька счастливо засмеялась.

– Ну, вот, Маруся, и у нас свой угол.

– Не Маруся… Маша, Маша, я! И не угол, а дом. Настоящий маленький, но дом. Свой дом.

Москвы Маша за те недолгие годы так и не увидела. Красоты столичной не разглядела. Театрами, выставками, магазинами не прельстилась. За продуктами Маша ходила в ближайший гастроном. А платья и кофточки сама себе строчила, благо ткани всегда можно было купить в столице свободно.