Фрэнсис Фукуяма - Конец истории и последний человек

• Название: Конец истории и последний человек
• Автор: Фрэнсис Фукуяма
• Жанр: Образовательная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-089637-0

«Конец истории и последний человек» – это одно из самых известных произведений философа и футуролога Фрэнсиса Фукуямы, ставшее международным бестселлером и переведенное на несколько десятков языков.

Капиталистическая либеральная демократия, убеждает Фукуяма в своей работе, есть конец истории в привычном нам ее направлении. Современные технологии все более способствуют гомогенизации различных культур, достижения индивидуальные превалируют над коллективными.

Результатом становится своеобразная «капиталистическая утопия» – идеальное общество потребления, прекратившее историческое развитие, замкнувшееся внутри себя и, следовательно, поглощенное лишь внутренними проблемами.

Какой же станет философия «последних людей»?

И не станет ли материальная утопия духовной антиутопией?

---

57

Там же.

58

Обзор этих различных школ советской экономики см. Aslund (1989), pp. 3–8, и Hewlett (1988), pp. 274–302. Репрезентативный пример советской критики центрального планирования см. в статье Гавриила Попова «Реструктуризация управления экономикой» в сб. под редакцией Афанасьева (1989), стр. 621–623.

59

Совершенно ясно, что и Андропов, и Горбачев до некоторой степени понимали размеры экономического застоя, когда занимали свой пост, и что ранние реформы обоих этих лидеров были продиктованы пониманием необходимости предотвратить экономический кризис. См. Marshall I. Coldman, Economic Reform in the Age of High Technology (New York: Norton, 1987), p. 71.

60

Почти все внутренние причины неэффективности и патологии централизованного планирования, вскрытые в ходе перестройки, были документально изложены в пятидесятых годах в таких книгах, как Joseph Berliner, Factory and Management In the USSR (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1957), основанных на беседах с эмигрантами. Предположительно, КГБ вполне был в состоянии провести аналогичный анализ для таких советских лидеров, как Горбачев и Андропов, после их прихода к власти.

61

В 1985 году Горбачев фактически восхвалял деятельность Сталина в целом; к концу 1987 года он (как ранее Хрущев) все еще одобрял действия Сталина в период коллективизации. И только в 1988 году он оказался готов согласиться с ограниченной либерализацией, которую отстаивали Бухарин и Ленин в период нэпа в начале двадцатых готов. См. упоминание о Бухарине в речи Горбачева на торжественном заседании, посвященном семидесятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

62

На самом деле существуют русские националисты правого крыла вроде Александра Проханова, поддерживающие антикапиталистическую и антидемократическую идеологию, которая все же не является марксистской. В таких склонностях обвиняют Александра Солженицына, но он в конечном счете является критичным сторонником демократии. См. его статью «Как нам обустроить Россию» в «Литературной газете» № 18 (от 18 сентября) 1990 года, стр. 3–6.

63

Я полностью подписываюсь под точкой зрения Джереми Азраэля (Jeremy Azrael), который считает, что перед русским народом следовало бы извиниться и его многочисленным западным хулителям, считавшим его неспособным выбрать демократию, и собственной русофобской интеллигенции.

64

Среди университетских советологов шел долгий спор относительно окончательного успеха тоталитарного проекта, а также о том, точен ли термин «тоталитарный» при описании режимов послесталинского СССР или любого из его бывших сателлитов в Восточной Европе. Датирование конца тоталитарного периода СССР сегодняшним днем поддерживает Андраник Мигранян в статье «Долгая дорога к европейскому дому», «Новый мир» № 7 (июль 1989), стр. 166–184.

65

Václav Havel e. a. The Power of Powerless (London: Hutchinson, 1985), p. 27. Этот термин также использует Хуан Линц (Juan Linz) для описания коммунистических режимов брежневской эпохи. Неправильно было бы говорить, что Советский Союз под управлением Хрущева и Брежнева стал просто еще одним авторитарным государством. Некоторые советологи, например Джерри Хоуг (Jerry Hough), считали, что видят возникновение «групп интересов» или «институционального плюрализма» в Советском Союзе шестидесятых – семидесятых годов. Но хотя некоторые переговоры и компромиссы имели место, скажем, между различными советскими экономическими министерствами или между Москвой и партийными лидерами провинций, подобные взаимодействия происходили в рамках очень жестких правил, определенных самим государством. См. сборник под редакцией H. Gordon Skilling and Franklyn Griffiths, Interest Groups in Soviet Politics (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1871) и Hough (1979), pp. 518–529.

66

Ху Яобан, бывший помощник Дэна, студентами воспринимался как сторонник реформ в Коммунистической партии Китая. Хронологию этих событий см. Lucian W. Pye, «Tiananmen and Chinese Political Culture», Asian Survey 30, no. 4 (April 1990b): 331–347.

67

Это предполагал Генри Киссинджер в статье «The Caricature of Deng as Tyrant Is Unfair», Washington Post (August 1, 1989), p. A21.

68

Ian Wilson and You Ji, «Leadership by ‘Lines’: China’s Unresolved Succession», Problems of Communism 39, no. 1 (January-February 1990): 28–44.

69

Разумеется, общества такого типа весьма различно рассматриваются в таких отдельных дисциплинах, как «синология», «советология» или «кремлинология», которые обращают внимание не на широкие просторы гражданского общества, но лишь на политику ее предполагаемого суверена, а зачастую на политику группы десятка или дюжины людей у власти.

70

Dokumente zu Hegels Entwicklung под редакцией J. Hoffmeister (Stuttgart, 1936), p. 352.

71

Обзор этой перемены дан, в частности, в статье Sylvia Nasar «Third World Embracing Reforms to Encourage Economic Growth», New York Times (July 8, 1991), p. A1.

72

По поводу переосмысления легитимности революционных диктатур, которое произошло за последние десять лет в Латинской Америке, см. Robert Barros, «The Left and Democracies: Recent Debates in Latin America», Telos 68 (1986): 49–70. Пример замешательства, в которое события в Восточной Европе повергли левых, см. Andre Gunder Frank, «Revolution in Eastern Europe: Lessons for Democratic Social Movement (and Socialists?)» Third World Quarterly 12, No. 2 (April 1990): 36–52.

73

James Bryce, Modern Democracies, vol. 1 (New York, Macmillan, 1931), pp. 53–54.

74

Принимая поправки Шумпетера к определениям демократии в восемнадцатом веке, мы можем вместе с ним сказать, что демократия есть «свободная конкуренция между кандидатами в лидеры за голоса электората». Joseph Shumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper Brothers, 1950), p. 284. См. также дискуссию об определении демократии у Хантингтона – Samuel Huntington, «Will More Countries Become Democratic?» Political Science Quarterly 99, no. 2 (Summer 1984): pp. 193–218.

75

Расширение избирательного права в большинстве демократических стран, включая Англию и Соединенные Штаты, было постепенным процессом; многие современные демократии достигли всеобщего избирательного права достаточно поздно, в двадцатом веке, и все же их можно было назвать демократиями еще до этого. См. Bryce, vol. I (1931), pp. 20–23.

76

Вслед за восточноевропейскими революциями 1989 года началось движение за демократизацию в различных странах Ближнего Востока, таких как Египет и Иордания. Но в этом регионе мира сильным барьером на пути демократии оказался ислам. Как показали алжирские муниципальные выборы в 1990 году или на десять лет раньше иранские события, большая степень демократии не обязательно ведет к большей либерализации, поскольку приводит к власти исламских традиционалистов, желающих установить нечто вроде народной теократии.

77

Хотя Ирак и исламская страна, партия БААС Саддама Хусейна – откровенно светская арабская националистическая организация. Попытки Хусейна примерить на себя мантию ислама после вторжения в Кувейт были лицемерием в свете его прежних усилий выставить себя защитником секулярных ценностей от исламских фанатиков в Иране во время войны с этой страной.

78

Конечно, он может бросить вызов либеральной демократии бомбами и пулями террористов – вызов значительный, но не губительный.

79

Предположение, что либеральной демократии нет жизнеспособной альтернативы, высказанное в моей исходной статье «Конец истории?», вызвало множество возмущенных откликов от людей, указывавших на исламский фундаментализм, национализм, фашизм и многие другие возможности. Но никто из этих критиков не считает, что эти альтернативы выше либеральной демократии, и во всей совокупности возражений на статью никто, насколько мне известно, не предложил альтернативной формы социальной организации, которую лично считал бы лучше демократии.

80

Разнообразные отличия такого сорта указаны в статье Robert M. Fishman, «Rethinking State and Regime: Southern Europe Transition to Democracy», World Politics 42, no. 3 (April 1990): 422–440.

81

Эта таблица с некоторыми модификациями основана на таблице, приведенной в работе Michael Doyl, «Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs», Philosophy and Public Affairs (Summer 1983a): 205–235. Условия Дойла, при которых страну можно считать либеральной демократией, включают рыночную экономику, представительное правление, внешнеполитический суверенитет и юридические права. Исключаются страны с населением меньше миллиона.

Включение многих из этих государств в список либеральных демократий может, вполне вероятно, оказаться непоследовательным. Например, Болгария, Колумбия, Эль-Сальвадор, Никарагуа, Мексика, Перу, Филиппины, Сингапур, Шри-Ланка и Турция исследовательской корпорацией Freedom House названы лишь «частично свободными» – или из-за сомнения в честности последних выборов, или из-за неспособности государства защищать права отдельных людей. Был и обратный ход: Таиланд перестал быть демократией с 1990 года. С другой стороны, многие государства, не вошедшие в список, стали с 1991 года демократиями или решили в ближайшем будущем провести свободные выборы. См. обзор «дома свободы» Freedom at Issue (January-February 1990).