Конн Иггульден - Война роз. Троица

• Название: Война роз. Троица
• Автор: Конн Иггульден
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-82038-2

1454 год. Английский трон занимает Генрих VI – душевнобольной король, не способный самостоятельно донести ложку до рта, не то что управлять державой. Реальную власть жадно рвут друг у друга из рук его жена, королева Маргарита, и Ричард Йорк, лорд-протектор, «Защитник и Радетель королевства». На стороне обоих – многочисленные лорды, графы, бароны и герцоги, только и ждущие повода во славу короля поквитаться за старые обиды или прибрать к рукам чужие владения. Мелкие стычки неминуемо ведут ко все большей и большей крови. Над страной, пылающей пожаром междоусобной войны, взвились знамена Алой и Белой роз…

---

Впору было лишь рот раскрыть от изумления. На красной, в оспинах физиономии Траннинга в эту минуту читалась доподлинная нежность. Сказать, что видеть такое Томасу было в порядке вещей, значило не просто преувеличить. Это было бы прегрешением против истины не меньшим, чем, скажем, видеть, как солнце от западного горизонта вновь устремляется в зенит – вот такое же ощущение небывалости. И тем не менее он был у Траннинга налицо, этот проблеск нежной приязни к краснорожей солдатне, что сейчас с пьяной задушевностью горланила какую-то похожую на стон песню. А завтра эти же самые молодцы в бараний рог тебя согнут, стоит тебе лишь усомниться в том, что в них есть что-то помимо алнвикской крови, плоти, костей и присяги господину. Томас резко кивнул, и отцов мечник удалился. За все время этого изъяснения Траннинг ни разу не поглядел на него прямо. Все его слова адресовались как бы в воздух, словно они вдвоем стояли не друг напротив друга, бок о бок возле одной канавки для ссанья.

Те, кто ранен, от костров помещались в стороне. После ухода с поля боя Траннинг в первой же встречной деревне «нашел» несколько телег, и их на шесть десятков раненых оказалось, конечно же, недостаточно. Старший мечник Перси выстроил всех увечных и, переходя от одного к другому, лично осмотрел, бесцеремонно ощупывая и вынося вердикт: «телега» или «ходячий».

С полдесятка стоящих были, считай, уже при смерти – раны их обескровили, сделав мертвенно-бледными и пожухшими. Перед каждым из них Траннинг останавливался, оглядывал темными глазами и покачивал головой. О своей участи они догадывались не хуже его. И он все же пустил бедняг на телеги, чтобы умерли с миром.

Тот первый вечер мог легко перерасти в пир, будь у них из съестного что-нибудь помимо жгутов вяленого мяса в сумках. Когда на небо взошла зеленоватая луна, Траннинг решил, что гулянью пора угомониться, и выйдя из темноты, гаркнул весельчакам-полуночникам, что пора на боковую, чтобы сберечь хоть немного сил на завтра. Томасу тогда подумалось, не обозначатся ли со светом на виду следопыты Невиллов. В темноте все наихудшие страхи, казалось, готовы были обрести свое воплощение. Существовала вероятность того, что Солсбери, едва добравшись до своей цитадели, немедля снарядит в погоню внушительную силу. Только время могло явить, каким числом солдат располагает граф для немедленного броска. Нехитрой правдой было то, что Томас метнул копье в свирепого старого вепря и, черт возьми, промахнулся. Или того хуже: ранил и тем самым лишь разъярил его.

Однако ратники Невилла не объявились ни назавтра, ни после. Траннинг выставлял часовых и сам каждую вахту проверял посты, как будто и не нуждаясь во сне, кроме какого-нибудь получаса дремы, и снова с бодростью вперед, вдоль всей оконечности их небольшого расположения. Всего неделю назад общая численность воинства Перси составляла семь сотен. Сейчас их вместе с ранеными осталось двести сорок, ковыляющих пешком и едущих верхом обратно в Алнвик.

Странным было их приближение к крепости на исходе третьего дня: ни юных барабанщиков впереди, ни гордых знамен над головами. Проход войска, понятное дело, заслышали горожане и повысыпали из домов смотреть. Подтыкая юбки, бежали к дороге женщины, тревожными глазами высматривая в свете закатного солнца, возвратились ли их мужчины. Мимо толпы зевак Томас ехал, стиснув губы и поджав челюсть. Уши у него, безусловно, воском залиты не были, и он слышал тревожную перекличку: жены со все растущей тревогой расспрашивали про своих мужей, маленькие дети начинали хныкать, а затем и выть по пропавшим отцам. Вид квелых тел на телегах вызвал среди горожан великое стенание. Что и говорить, раненые действительно представляли собой жалкое зрелище, особенно сейчас: одни метались в жару, другие уж и не дышали. А были и такие, кто вот уже два дня как умер, и их раздуло от трупных газов и гниения.

Томас, не оглядываясь по сторонам, с нарочито прямой спиной сидел на Балионе. Проезжая под надвратными бойницами лучников, он невольно поежился. Сегодня здесь работали строители. Со своих тщедушных мостков они помещали на стены новые камни, крепя их толстым слоем строительного раствора.

Заметив, что костлявая кляча Траннинга бочком норовит его обойти, Томас слегка наддал пятками, отчего Балион пошел рысью. На пробурчавшего что-то себе под нос мечника Эгремонт не оглянулся. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь посмел въехать домой, в Алнвик, впереди его. Такое просто недопустимо: это он сын Перси, он барон Эгремонт. Несомненно, сейчас из окон верхнего этажа на него смотрел отец. Томас приподнял подбородок, чувствуя, как на макушке тотчас жарко запульсировал шрам, и под скорбные завывания толпы у себя за спиной въехал в проход главной сторожевой башни.

Здесь ему навстречу метнулись слуги, принимая поводья боевого коня; безмолвный до этой минуты внутренний двор огласился звонким стуком и шумом. Въезжающие следом рыцари были мрачны и несловоохотливы; в ответ на расспросы они по большей части лишь покачивали головами. Сердце в груди у Томаса рванулось и замерло: наверху башни он увидел закутанного в меха старого ворона, неотрывно смотрящего вниз.

– Траннинг, – окликнул Томас, – присмотри за людьми. А я сообщу отцу вести.

Солсбери ехал, сжимая поводья так, что ныли пальцы, приумножая боль от ушибов. Быть вынужденным бежать от ненавистного Перси – это унижение жгло его тяжелой злобой, так ярко, что затмевало мысли. Неделю назад барон Кромвелл собрал, считай, весь Таттерсхолл, порадоваться и напутственно помахать его племяннице Мод, что покидала город в компании своего новоиспеченного мужа и двух сотен солдат. И вот спустя всего шесть дней они прихрамывая ковыляют обратно – меньше половины из тех, что уходили, и с неимоверным количеством ран, обмотанных заскорузлым тряпьем. Теперь Солсбери предстояло объяснить происшедшее барону и заверить, что его племянница в целости и сохранности. Представляя себе реакцию Кромвелла, Солсбери лишь тихо зарычал, подергивая головой (каждое подергивание – горький отзвук мучительного стыда).

Держа путь на юг к Таттерсхоллу впереди своего побитого воинства, он буквально спиной чувствовал на себе взгляды жены и сына. Впереди стремглав неслись местные мальчишки, разнося по городу весть о его возвращении. Поделать с этим ничего было нельзя, и Солсбери лишь тихо рычал, по-бычьи наклонив голову и делая ноздрями резкие вдохи. Он знал, что любой отрицательный оборот событий всегда переживает крайне мрачно. В этом они сильно рознились с отцом: тот гнетущие мысли просто стряхивал с плеч и шел себе дальше, просыпаясь наутро бодрым и способным рассмеяться над своей вчерашней мрачностью. Иное дело он, Ричард, граф Солсбери – человек, сотканный явно из более темной и тяжелой материи. Знавал он в своей жизни и великие радости, но даже моменты торжества у него всегда были исподволь обвиты более темными нитями, скрытно пронизывающими своей мрачностью тело и душу.

Город располагался севернее кирпичного замка, что красным наконечником высился на холме, которому под него была специально придана квадратная форма. Солсбери невидящим взором смотрел мимо потрясенных лиц горожан всех сословий, что стояли вдоль всего пути и, перебрасываясь глухой зловещей скороговоркой, покачивали головами и испуганно крестились. Им всем предстояла работа, неприятная и в высшей степени нежеланная, но сделать ее было необходимо. Дело в том, что Солсбери не сумел убрать с поля тела тех, кто сражался и погиб за Невиллов. Для спасения себя самого и оставшихся в живых он приказал отступать. Кое-кто из раненых, видя, что он отходит, кричал, не в силах поверить своим глазам. Они воздевали руки, словно он, увидев их беспомощные взмахи, повернул бы назад; будто им стоило лишь поманить, и граф Солсбери вернулся бы на помощь страждущим. Все это сейчас горело в нем, переполняя и перехватывая грудь, как какая-нибудь жгучая кислота, вот-вот, казалось, готовая хлынуть горлом, прожигая дыры в окровавленном гамбезоне.

Ярость. Он уже давно – годы – не ощущал ее в себе по-настоящему: очищенную, белокаленую, укрепляющую руку и возвышающую в человеке уверенность до опасного предела. Скача, Солсбери изыскивал в себе спокойствие, необходимое для выстраивания замысла и подготовки, но найти его никак не мог. Ярость переполняла его, словно вода кувшин. Он соберет своих людей; соберет целое войско, и на его глазах твердыни Перси обратятся в дымящиеся руины. Эти клятвы он, молча ворожа губами, приносил себе, в то время как впереди, близясь, взрастал Таттерсхолл.

Никто не испытал удивления, когда на подъезде к холму из главных ворот замка показались всадники, размашистой рысью одолевая крутой склон, отделяющий саму крепость от города. Безопасность своей племянницы Кромвелл вверил главе клана Невиллов. И сейчас барону приходилось ожидать самых разных, в том числе и самых мрачных, новостей.