Ирина Воронцова - Русская религиозно-философская мысль в начале ХХ века

• Название: Русская религиозно-философская мысль в начале ХХ века
• Автор: Ирина Воронцова
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7429-0370-3

В монографии впервые в контексте новейшей истории Русской Православной Церкви рассматривается эволюция и исторические связи движения за «обновление» церковного христианства («новое религиозное сознание»). К исследованию привлекались опубликованные (оригинальные сочинения, корреспонденция, публицистика, воспоминания, дореволюционная периодика) и неопубликованные документы 1901–1917 гг. из рукописных фондов (РГАЛИ, РГБ, ГАРФ: стенограммы и доклады Петербургского религиозно-философского общества, корреспонденция архиепископа Никона (Рождественского), митрополита Антония (Вадковского), архиепископа Феодора (Поздеевского), священников Г. Петрова и К. Агеева, профессоров Н.Н. Глубоковского, М.М. Тареева, А.В. Карташева, Д.С. Мережковского, монашествующих к В.В. Розанову и др.), позволившие раскрыть тему исследования и передать атмосферу назревавших в российском обществе перемен в области церковно-государственных отношений в начале ХХ в.

---

Младшим символистам (А. Блок, А. Белый, племянник Вл. Соловьева Сергей Соловьев) виделся мир, в центре которого для поклонения стояла «Богиня и Царица» – София Вл. Соловьева. После 1905 г. Д. Мережковский вновь подчеркнет, что считает русское декадентство «первой точкой нового сознания»[113]. И после 1910 г. он напишет в «Черных колодцах»: «Так называемое декадентство есть отражение в искусстве того, что происходит в жизни», «критика, глумясь над декадентством, проглядела его огромное значение»[114].

Тема необходимости «освящения культуры» пройдет красной нитью через учение, которым руководствовалось религиозное движение НРС в течение всех лет своего развития, и не раз еще прозвучит в русском зарубежье в 1920—1930-е гг. С этой темой связан основополагающий тезис «учения» – о равночестии плоти и духа.

Д. Мережковский, ПРФО (1901–1903) и проблема «плоти» и «духа»

Осенью 1901 г. 3. Гиппиус поставила перед Д. Мережковским вопрос: «Разве ты не видишь… разговоры ни к чему не ведут», ничего не меняется в отношениях «даже с Филоеофовым, который нам ближе других и больше понимает главную идею. Разве не стоял все время между нами страшный и нерешенный вопрос: а какое отношение она, эта идея, и вообще все это имеет отношение к действительности?»[115] Д. Мережковский соглашается: «Не думаешь ли ты, что нам лучше начать какое-нибудь реальное дело в эту сторону, пошире, и чтобы было в условиях жизни, чтоб были… чиновники, деньги, дамы»[116]. Д. Мережковский осознает, что и в религиозном отношении они беспомощны. «И ничего мы тут не знаем… чувствую, что чего-то очень важного мне не хватает»[117]. Не хватало системы вероучения, которая наличествует у любой мало-мальски организованной секты, не хватало единомышленников, которые могли бы развить идею реформы христианства, что-то подсказать. И Мережковские, Д. Философов, П. Перцов (издатель-редактор журнала «Новый путь», который стал выходить в 1901 г. с отчетами собраний, «наш содеятель», – писала Гиппиус[118]) хлопочут об открытии Петербургских религиозно-философских собраний. «Подлинность и святость исторической Церкви никем из нас не отрицалась, но вопрос возникал широкий и общий: включается ли мир-космос и мир человеческий в зону христианства церковного? Для этого нам нужно было услышать голос Церкви»[119]. С. П. Бельчевичен по этому поводу отмечает, что они «оставались в русле христианской традиции» и это «спасло их от перенасыщения своих произведений философско-схоластической проблематикой… усложненности терминов, которые требовали бы специальной трактовки… перевода на общепонятный язык»[120]. Заметим, что использование христианской терминологии еще не говорит о приверженности «христианской традиции». В. Сарычев заявляет, что собрания стали тем местом, где и были публично заявлены проблема «плоти и духа» и вопрос о «святой плоти». Исследователь пишет, что на ПРФС с самого начала «контрабандой» был внесен Розановым новый «догмат» о том, что «Троица имеет пол в себе». У В. Сарычева непонятно, какой точно доклад Розанова он имеет в виду, видимо, «Об адогматизме христианства», но цитирует Сарычев из книги «В мире неясного и нерешенного»[121]: «Вообще „Троица“… равна вовсе не арифметическим равенством… а имеет выпуклости, органическое сцепление, горы и пропасти в себе»[122]. Согласно профессору Сарычеву, это описание показывает то, какими писатель видел в Троице признаки пола.

В восприятии Д. Мережковского пол был так же сакрален, как и в восприятии В. Розанова. Мережковский понимал, что Розанов «в противовес аскетическому уклону исторического христианства защищает только святость брака»[123] и борется за «совершенно относительные преобразования брака как социального явления», что для «нового религиозного сознания» было не столь значительно и даже вторично. Но для мережковцев в НРС был ценен акцент В. Розанова на значении чувственной любви, для признания «святости» пола. От того и Д. Мережковский отстаивал «преображение пола» во Христе (тема андрогина) и писал: «Будущность пола – в стремлении к новой христианской влюбленности, а… не в идеале скопческого изуверства, как на то не устает указывать Розанов»[124].

Сохранившиеся стенограммы собраний говорят, что оживленное обсуждение проблемы «плоти и духа» началось 18 апреля, после доклада Д. Мережковского «Гоголь и о. Матфей», в котором ставился вопрос об отношении Церкви к культуре. С темы «освящения культуры» как «плоти» мира начал свой путь в общественном сознании вопрос об отношении Церкви к миру и его ценностям.

Основными выступавшими по докладу были А. В. Карташев и В. А. Тернавцев[125]. Через месяц обсуждали схожий по теме доклад Мережковского «Н. В. Гоголь и Православие». «Плотью» в докладе автор обозначил созданные культурой интеллектуальные ценности. Участвовавший в обсуждении доклада священник И. Филевский[126] сказал, что для пастыря нет противоречия в вопросе о святости такой «плоти», он освящает ее благодатью Божией. Священник М. Лисицын[127] заметил, что Церковь не может относиться отрицательно к искусству, т. к. сама воспитала его и освятила использованием в храме. Иерей П. Левашев[128] уточнил: культура самостоятельного значения в храме не имеет, т. к. неприменима для спасения. В. Успенский ушел от понятия «плоти» как культуры и сказал, что в современной богословской науке «плоть» имеет свое значение, она рассматривается только как орудие духа, а это неполно. А. Карташев присоединился к этому мнению, считая, что распространенное в православии «аскетическое» отношение к плоти слишком односторонне. Священник И. Егоров[129], архимандрит Антонин (Грановский)[130] и профессор-протоиерей С. Соллертинский сказали, что тело не было для аскетов чем-то отрицательным, помогало «восходить духом» самому и служить ближним. При обсуждении второго доклада Д. Мережковского всем становится ясно, что автор имеет в виду реальную плоть, – тот аспект его религиозной концепции, который ляжет в основу его «религии».

Собрания Религиозно-философского общества в Петербурге были разрешены обер-прокурором Святейшего Синода К. П. Победоносцевым. Открылись они в зале Географического общества, и рассчитанный на 200 человек зал всегда был переполнен. Официально председательствовал на них епископ Ямбургский Сергий (Страгородский)[131]. По неофициальной договоренности председателем на каждом собрании избирался тот, кто по профессиональной деятельности был более компетентен в вопросе. Протоколы собраний сохранились в машинописном виде в архиве РГАЛИ в небольшом количестве[132] и показывают, что значительная часть выступлений принадлежала не духовенству, а литературно-философской среде. Членами-учредителями Общества стали епископ Сергий (Страгородский), Д. Мережковский, В. Миролюбов, В. Розанов, В. Тернавцев (казначей Собраний). Из этих пяти человек составился совет. Членами-учредителями также считались священник И. Альбов, 3. Гиппиус, Е. Егоров (секретарь Собраний), А. Карташев, В. Успенский[133], Н. Минский, М. Новоселов, П. Перцов, В. Скворцов[134], Д. Философов, А. Бенуа. На заседаниях бывали А. Блок, В. Брюсов, И. Репин, Н. Бердяев и др. Из-за полуофициального характера Собраний на них отсутствовал полицейский, обязательный на публичных собраниях, царила атмосфера искренности и свободы суждений (хотя и случались в ходе прений ехидные замечания), горячий и жесткий тон обсуждений. Допускались не все желающие[135], но студентам духовных академий присутствие было разрешено. Всего состоялось 22 заседания: первое – в ноябре 1901 г., последнее – в марте 1903-го. Стенограммы Собраний разрешено было печатать в журнале «Новый путь», были опубликованы стенограммы 20 заседаний. Отпечатанные и отредактированные, они были сброшюрованы в 1908 г. и прошли цензурную обработку.

Внешне общей темой собраний был один вопрос: как усилить влияние православия в жизни российского общества, прикровенно – тема «неба и земли», «духа и плоти». Эта тема возникла уже в первом докладе, сделанном чиновником особых поручений при обер-прокуроре Синода В. А. Тернавцевым. «Для всего христианства наступает пора… делом показать, что в Церкви заключается не один лишь загробный идеал. Наступает время открыть сокровенную в христианстве правду о земле» [136]. «Строго говоря, – комментирует его речь протоиерей Георгий Флоровский, – это была тема Владимира Соловьева, поставленная… резче. Церковь проповедует небесное, но небрежет о земном. Интеллигенция же вся в земном, в общественном служении. И вот Церковь должна это служение религиозно оправдать и освятить»[137]. Наступает время открыть сокровенную правду о земле, здесь обнищавшая духом интеллигенция должна найти себе новое дело, которое безуспешно искала, – говорил Тернавцев. – Я верю в новое откровение, я его жду»[138]. (Вместе с ним ждали новых откровений Н. Бердяев, Мережковские, Д. Философов, А. Мейер и А. Белый и верили, что Россия – та страна, где явится новое откровение о земле, они видели себя его пророками.)