Элли Флорес - Энкантадо

• Название: Энкантадо
• Автор: Элли Флорес
• Жанр: Научная Фантастика

Великая Амазонка, Матерь рек, хранящая тайны индейских племен, поющая о легендах подводных жителей – энкантадо. В чем ее секрет? Что скрывается в густой зелени сельвы? Здесь духи мертвых чувствуют себя, как дома, здесь рушатся иллюзии и гибнут близкие – но здесь же одинокая девушка-ученый, Элена Ривалду, находит друга и наставника, встречает странного раненого незнакомца и оказывается в самой гуще сражения между Высокими и Низкими богами.

Два биения сердца. Между ними – вечность. И только она.

---

– Сумку свою тащи в дом сама. Не надорвешься.

Я так и делаю.

Свист Мамиты прерывает мою дремоту. Малыш Тонто радостно толкает меня носом в бок, я отвешиваю ему легкого пинка и здороваюсь с его родительницей.

«Рада, Молодой»

«И я рад, Мамита. Ты кормила его?»

«Да. Можем отправляться на охоту. В реке появились новорожденные черепахи»

Я издаю возбужденный свист и хлопаю грудными плавниками. Мамита выразительно прищелкивает и делает пируэт.

«Самая вкусная еда. Вкуснее только пираньи, но сейчас не их время. Так, Мамита?»

«Так, Молодой. Идем, это недалеко от перекрестка»

Мы выплываем из пещерки, жмурясь и отворачиваясь от косых, жгучих солнечных лучей. Мамита оборачивается и велит Тонто остаться в убежище. Он капризничает, бодает ее хвост, возмущенно свистит и хнычет. Она мгновенно принимает позу строгого запрета, и малыш возвращается.

Она плывет рядом, всплывает одновременно со мной, вдыхает, ныряет и уже под водой выразительно поводит головой.

«Я избаловала его. Наверное, я плохая мать…»

«Ты отличная мать, Мамита. Лучшая из всех, что я видел»

«Много ты матерей повидал на своем веку, Молодой»

И она стреляет в мою сторону такой яркой мыслеволной, что я захожусь в беззвучном свисте-смехе.

«Эй, хватит. Мне надо сосредоточиться. Кто загонщик сегодня?»

«Ты. Я буду хватать»

Мы следуем по протоке мимо островка, доплываем до перекрестка – места, где Великая Мать бросает в сторону приток-руку, видим плывущих вдоль берега маленьких черепах с зелеными, еще не затвердевшими панцирями. Мой рот наполняется слюной, я набираю запас воздуха, ныряю на большую глубину и разгоняюсь. Миг – и черепашата остались позади, еще миг – я мчусь к поверхности и выпрыгиваю из воды. Они пищат и бросаются в противоположную сторону… где уже поджидает голодная Мамита. Она изящно убивает их меньше чем за полминуты.

Пока она лакомится своей долей добычи, откусывая маленькие кусочки, я наспех проглатываю свою. Мамита косится на меня, но не делает обычных замечаний насчет дикости и невоспитанности. Вот и хорошо.

В конце концов, я не виноват, что никогда не жил в семье. Некому было учить меня манерам…

Попрошу Мамиту рассказать легенду Начала о битве Высоких и Низких богов. Может, это ее отвлечет.

Мы не воюем, а мирно ужинаем в большой комнате. Мотыльки бьются об оплетенную металлической сеткой керосинку, подвешенную к потолку, падают на пол, неуклюже ползают по выскобленным доскам. Похоже на Джофре. Сам может ходить в грязном неделю, но дом содержит в чистоте и порядке. Зачем? Ради Марии. Ради женщины, погибшей давным-давно у водопада Сороре.

Ее фотография висит на стене – старая, выцветшая, в рамке, украшенной кусочками халиотиса и мелким речным жемчугом. Под ней стоит столик, на котором пылает неугасимая свеча. Прошлым летом возле свечи стояло старое бронзовое распятие. Теперь его нет.

Джофре ловит мой взгляд и усмехается.

– Я его не убирал. Так уж случилось…

– Все нормально, Джофре. Это твой дом.

Он прожевывает кусок рыбы, стирает соус с губ куском лепешки и облизывает пальцы. В который уже раз я поражаюсь величине его рук. Руки, плечи, голова старика могли бы принадлежать библейскому исполину. Но ростом он не вышел. Все вместе смотрится странно… но ни в коем случае не смешно.

Даже не знаю, найдется ли в Бразоамерике человек, достаточно смелый для того, чтобы посмеяться над Черным Джофре.

– Я, правда, не убирал. Я его швырнул.

Его серые холодные глаза не мигают. В них ни искорки смеха.

– То есть как… швырнул?

– В паршивую акулу. Она вздумала охотиться прямо у меня перед носом. Гнала рыбу и шумела. Целый концерт. Я крепко выпил и был зол, как вся преисподня.

– И швырнул распятием в акулу, – я кладу вилку и нож и облизываюсь. – Ты страшный грешник, Черный. Мне придется усилить молитву за тебя.

– Усиль, девочка. На том свете мне понадобится пропасть молитв, чтобы добраться хотя бы до порога чистилища.

– Прекрати ругаться на ночь глядя. И вообще… неужели ничего другого не нашлось?

– Сказал же, пьян был. Купил хорошей кашасы, чистое «сердце».

Мы молча смотрим друг на друга. Я сдавленно фыркаю и утыкаюсь в ладони. Меня просто распирает изнутри.

Его твердые, перечеркнутые шрамом губы слегка растягиваются. Для Джофре это равнозначно нормальному человеческому смеху.

Вытерев слезы, я иду на кухню и залезаю в шкафчик со спиртным. Ни следа кашасы или рома. Ясно. У старика покаянный период, наступающий сразу после очередного запоя. Скорее всего, через пару недель шкаф будет полон. А пока придется довольствоваться своими запасами.

При виде бутылки шардоне Джофре поднимает бровь. Протягивает лапу и нежно сворачивает стеклянную шею. Наливает в подставленные мной рюмки и делает первый глоток. Выражение его лица становится почти благоговейным.

– Попка младенца.

Я давлюсь своей порцией и кашляю.

– Перестань, Черный. Просто пей и дай выпить мне. Сегодня мой первый день на Реке.

– Свежескошенная трава, – он задумчиво побалтывает жидкость в рюмке и делает еще глоток. – Коровы со сливочно-гладким выменем, позванивающие большими колокольцами. Снег и огонь в очаге.

Он отхлебывает еще.

– За тебя, девочка. За Реку. И снова за тебя.

Я улыбаюсь и чокаюсь с ним.

– Старый вредный романтик. Твое здоровье.

После трех рюмок я плотно затыкаю пробку и уношу пузатенькую искусительницу в свою комнату. Джофре провожает ее мечтательным взглядом.

– Франкары не дураки. Одно время я думал поселиться там, а не в Бразоамерике.

– Отчего же не поселился?

Джофре перебирается на свой любимый продавленный диванчик, устраивается со вкусом. Я отказываюсь от предложенной сигареты и делаю разрешающий жест. Он закуривает и прищуривается на меня.

Говорить он не расположен и всем своим видом показывает это. Джофре – это Джофре. Старая устрица, не желающая раскрывать свои каменные створки. Чуть-чуть приоткрылись они год назад, в мой первый приезд, и сразу захлопнулись.

Я не лезу никому в душу против воли. Друзья говорят, это одна из моих самых привлекательных черт. Кристобаль всегда добавлял – после глаз.

…проклятье! Забылась, расслабилась, отвлеклась – и вот результат…

Я желаю ему спокойной ночи и иду к двери в спальню.

– На твоем месте я бы не пил ночью.

Его негромкие слова ударяют мне в спину, как выстрел. Я потрясенно оборачиваюсь.

– А если захочется, тогда лучше разбуди меня.

Я заставляю себя захлопнуть рот и отправляюсь спать.

Глава 2

У высокого берега притока есть одно местечко, которое мне очень нравится. Уютно-округлое, заросшее кувшинками, с почти прозрачной водой, которая пенится и кипит там, где три струи – одна широкая, две узкие – падают сверху. Здесь великое множество маленьких жирных угрей и пугливых придонных рыбок-пепит, славно хрустящих на зубах и оставляющих во рту привкус незлой горечи.

Я ловлю их, раскапывая носом ил, и на несколько минут вода темнеет от поднявшейся наверх мелкой взвеси. Для меня это не имеет значения, охота идет нормально, с глазами или без них… но видеть все же так приятно! Всплываю на поверхность и замираю, дожидаясь момента, когда все успокоится.

Утренние лучи не обжигают – ласкают и нежат мою макушку, целуют дыхало, скользят по спинному горбу и в конце концов убегают в сторону, растворяясь в зеленом сумраке сельвы. Я поворачиваю голову к противоположному берегу и слышу шум. Кто-то издает странные чокающие звуки, ветви трещат и скрипят, густая завеса лиан медленно раздвигается. Двуногий.

Нет, двуногая! Молодая темнокожая самка. Она замирает, увидев меня. Ее глаза блестят, черные пряди падают на плечи, прилипая к мокрой шее, губы удивленно приоткрываются. Пламя ее жизни вспыхивает, пульсирует, наливаясь золотисто-розовым, и я незаметно для самого себя приближаюсь к берегу.

Я никогда еще не видел такого прекрасного пламени. Оно завораживает меня своим неистовым вихревым движением-танцем. Проходят минуты или часы… мое сердце бьется часто и громко, я забываю об осторожности, забываю обо всем.

Она садится на корточки и протягивает ко мне руку – медленно, робко, мягко округлив тонкие слабенькие отростки… пальцы, Мамита называла их пальцами. Я мог бы откусить их так же легко, как конечности взрослого краба. Она что-то говорит, но из-за низкого, тревожного звона в ушах я ничего не могу разобрать. По позвоночнику пробегает сильная судорога. Я разеваю рот и издаю слабый приветственный свист.

Ее пальцы касаются моей головы, и я освободившейся пружиной бросаюсь прочь, уходя из притока, из омута ее глаз, из огня, в котором мне суждено сгореть – вместе с ней.