Бризин Корпс - Ничто

• Название: Ничто
• Автор: Бризин Корпс
• Жанр: Русское современное

Воспоминания являются причинами людских действий. Но что если твои воспоминания – не твои вовсе? Что если ты запрограммирован поступать как-то определенно? Что если ты не живешь, а только существуешь в качестве чьего-то вымысла? И что если ты – ошибка Вселенной, чья-то разыгравшаяся фантазия?

---

Никто.

И именно это вселяло в Марию крохотную надежду на чудо. На странную фантазию о сверхъестественном, нереальном. Ей до дрожи во всем хрупком теле хотелось очутиться в центре развития какой-то новой сказки, стать новой Красной Шапочкой, попасть в какую-то книгу. Этой маленькой девочке так хотелось, чтобы глядя на нее, люди перешептывались и говорили, что это – она, та самая Маша, та, та, та!..

– Ты идешь? – донесся приглушенный голос Лизы от двери. Пока Маша витала в облаках, мечтая о тех днях, когда она станет известной всем и каждому, когда ее имя возвеличится, приобретет другое звучание, будет произносится с гордостью, Лиза пребывала в реальности, крепко стоя ногами на полу, понимая со всей отчетливостью и ясностью, что никаких чудес и никаких экстрасенсорных проделок не может существовать в этом полном обыденности, заключенном в определенные грани мире. Она прекрасно знала, что за дверью – не портал в неизвестность, а просто-напросто коридор. Дальше – комнаты. И все. И никто не издавал никаких звуков. И ничто не тревожило ночную идиллию. Все спали. Никаких иллюзий, никаких несуразностей – одна рациональность, одна конкретность, обоснованность и понятность.

Да, Лиза все понимает, но сейчас она встала с кровати и взялась за ручку двери не просто так, верно? Не ради променада туда-обратно – это ясно. Но тогда ради чего?

Наверное, она в тайне надеялась, как и ее сестра, на существование чего-то невозможного. Она заранее знала, что ничего из этого не выйдет, но глубоко в подсознании все-таки хранила мечту на разрушение всех своих предположений и предчувствий.

Маша быстро встала и подошла к Лизе. Сердце в груди билось неистово, так быстро, словно готово было вырваться и пронзить стрелой рассеянную за окном ночь. Тишина была нестерпимой: казалось, что сам воздух состоит из невидимых, длинных нитей, похожих на лапшу, что тянутся с неба до земли, обволакивая собою пространство человеческих судеб. И эти нити были натянуты до предела, так, что сердце, бившееся под ребрами, отбивало по ним неровную дробь, превращающуюся в удивительную мелодию, сравнение с которой невозможно по своей сути.

Ручка, скрепя, повернулась, обнажая жадным детским глазам сереющие контуры предметов в коридоре: комод, дверной проем в родительскую комнату, угол…

Трудно было разглядеть что-то точнее, тем более заметить маленькие игрушечные фигурки за стеклом комода, рисунок обоев – все те детали, которым в любой другой раз не придашь ровным счетом никакого значения и на которые даже и внимания-то никакого не обратишь, но с потускнением, исчезновением которых внутри возникает неприятное чувство дискомфорта, недовольства. Недовольства сродни того, что чувствуешь при лицезрении незаконченного произведения искусства.

Вся квартира сейчас была объята сумраком, казалась непохожей на ту квартиру, в которой они жили. Мрак, тени – все это словно скрывало что-то, утаивало в себе то знакомое, что было всегда перед глазами.

Маша почувствовала, как мурашки холодной чередой поднимаются по ее позвоночнику, как в жилах остро кололо, а пульс бился с такой силой, что отдавался даже в кончиках пальцев.

Что-то должно быть на кухне. Что-то непременно должно там быть. Иначе все эти переживания, этот дикий ритм сердца – все это будет просто смешно.

Вот уже виден поворот в комнату с вызывающими обильное слюноотделение запасами провизии – угол, за которым скрывается правда. Что там – монстр, приведение? Что-то невозможное? О, определенно что-то невозможное! Что-то, что перевернет скучные страницы Машиной биографии и напишет то, что покроет все прочитанное, заставит удивляться этой маленькой девочке и ее невообразимым, невозможным приключениям.

За углом – лишь пустующая кухня, объятая ночной серостью, как покрывалом. Может, если включить электричество, в дальнем углу они увидят чудовище?

Лиза уже щелкнула по выключателю: яркий свет залил собой пространство, будто это был не свет вовсе, а тягучий мед, медленно проникающий в каждый, даже самый дальний, самый незаметный, угол. И, как только луч от люстры проскальзывал в подобный угол, у сестер перехватывало дыхание в наивной надежде на то, что там всенепременно кто-то есть. И, как только этот самый луч от люстры представлял угол полностью освещенным, достаточно ярким, чтобы убедиться, что он совершенно обыкновенен и пуст, – тогда девочкам казалось, что внутри у них рвется что-то, похожее на веру в сказку.

Наверное, так же себя ощущаешь, когда осознаешь, что не существует ни Деда Мороза, ни Бабы Яги, ни кого-либо сказочного вообще.

Маша села на диванчик напротив стола и невидящим взглядом, необоснованно полным грусти, уперлась в противоположную стену. Можно было подумать, что от того, найдут две девочки на кухне нечто нереальное или нет, зависела вся их жизнь. Или, как минимум, жизнь Маши, потому что именно разочарование во всем окружающем выражало ее лицо. А Лиза, то ли потому, что была старше на два года и, соответственно, умнее, то ли от того, что не ожидала от этого мира чего-то, чего он себе позволить не может, была абсолютно спокойна. Пока ее младшая сестренка заполняла свой детский мозг всевозможными мыслями, Лиза доставала масло из холодильника и хлеб из шкафчика.

– Ты же с черным хлебом ешь, да? – уточнила она, на мгновение бросая взгляд на Машу. Та сидела все так же, сдвинув брови и думая о чем-то крайне важном для нее. Слегка мотнув головой, она повернулась к Лизе и машинально кивнула, после чего ее брови вновь сдвинулись, направляя мысль в прежнее русло. – Забавно, – отрезая кусочек черного хлеба, проговорила старшая сестра. – Мы с тобой, оказывается, такие разные.

Она замолчала. В ночной тишине нельзя было уловить ни звука, кроме еле слышимого скрипения не заточенного лезвия ножа о ржаную корку и легкого смешка, заставившего Машу оторваться от ее бессмысленных рассуждений о скучности и безграничной неинтересности окружающей среды.

Лиза заметила молчаливый вопрос, отразившийся в глубине карих глаз младшенькой, и пояснила:

– Ну, начать издали… Я, – она показала свободной рукой на свои волосы. – Светло-русая, а ты, – она махнула рукой в сторону Маши. – Шатенка, даже почти брюнетка. У меня – серые глаза, а тебя – кареватые. И вот теперь – смотри! – Лиза показала ножом на продукты на столе. – Даже еда, которую мы едим, разная. Ты любишь черный хлеб с растительным маслом и солью, а я, – девочка ухмыльнулась, обнажив здоровые детские зубы. – Я предпочитаю белый хлеб со сливочным маслом и сахаром! – Закончив объяснение, Лиза вновь сосредоточила свое внимание на приготовлении полуночного сверхкалорийного перекуса.

Да, подумала Маша, они и вправду разные.

Конечно, они двоюродные, а не родные сестры, но ведь должно же быть что-то похожее между ними, должна же быть какая-то общая черта? Ведь все-таки их отцы были братьями, до ужаса походящими друг на друга. Внешне. Не внутренне.

Но они-то с Лизой не походят друг на друга никак вообще – ни так, ни эдак. Начиная от волос и заканчивая пристрастиями в еде – все разнится.

Маша лишь улыбнулась подобному умозаключению. Чего еще можно было ожидать от сего дня (точнее – от сей ночи), как не тотального разрушения всего построенного в сознании до этого?

Крепкий, казалось бы, фундамент, замешанный из ясных и вполне конкретных истин, просто-напросто треснул, показав наивно верящему в прочность построения ребенку всю правду-матку. В один момент все так быстро и так глупо рухнуло, что это казалось таким неправильным и таким невозможным.

Маше так странно было вдобавок ко всему прочему еще и узнать, что один из наиболее близких ей людей не имеет ничего общего с ней самой, кроме непосредственной родственной связи. Неужели только благодаря тому, что она и Лиза родственники, они общаются? Не являйся они друг другу сестрами и встреться они однажды просто так, случайно, как встречаются обычно люди, каков шанс того, что они подружились бы, стали бы так близки, как сейчас?

А они вообще близки?

В детстве все происходящее слишком поверхностно – ребенок не придает значения тому, что или кто его окружает. Просто это есть, и не стоит излишне много спрашивать, по какой причине что бы то ни было происходит. В юном возрасте так глупо забивать свою голову вопросами о смысле того или иного. Детство – это пора беззаботности и ветра в голове. Пора спокойствия, ничегонеделания и ничегонедумания.

И вот в эту самую ночь, в свои девять лет, Маша впервые серьезно задумалась над всем, что происходит. И с этой самой ночи Маша начала слишком о многом себя спрашивать, слишком много чего оспаривать и слишком много чего ставить под вопрос.

Воспоминание 6

В больничной комнате, рассчитанной на троих человек, лежала только Маша. В сотый раз разглядывая давно изученный потолок, окрашенный старой-престарой краской, она бесцельно что-то считала, желая себя хоть чем-то занять.