Марина Журинская - Альфа и Омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью

• Название: Альфа и Омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью
• Автор: Марина Журинская
• Жанр: Эссе
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-485-00504-7

Книга М. А. Журинской (1941–2013), бессменного редактора православного журнала «Альфа и Омега», готовилась к годовщине смерти автора. В этот сборник вошли статьи, эссе, интервью разных лет. Марина Андреевна, искренний и открытый человек, рассуждает в них обо всем на свете: о вере православной, о жизни общественной и семейной, об искусстве и природе. Взгляды автора часто оригинальны. Книга будет интересна всем думающим людям.

---

О. А.: Если духовная жизнь подлинна, то это, так или иначе, не сможет не отразиться на том, что мы в связи с предыдущим рассуждением можем назвать вежественностью, как в случае с преподобным Силуаном или со старцем Иоанном с Валаама. Это даже неизбежно, потому что это отблески света, обретающегося в духовной жизни. Иными словами, если духовной жизни как таковой нет, то и вежливость никаких плодов не принесет, не откроет нам высоты духа. Но на обычном человеческом пути, закономерном, естественном, «нормальном», при сообразном внимании к душевному мы простираем свой путь и к духовному. При этом мы идем по ступенечкам, не прыгаем, потому что иначе можно споткнуться и упасть.

М. Ж.: Теперь, обратившись к частностям и конкретностям, хотелось бы предоставить слово в основном вам, потому что я рискую удариться в ворчливость, которая может сильно затянуться. вы – священник, настоятель, вы видите приход, разговариваете с людьми, и они с вами разговаривают. Вы видите, как они стоят в храме рядом друг с другом и при этом происходит какое-то общение, вольное или невольное. Пожалуйста, скажите, что вы считаете проявлением невежливости в нашей реальной богослужебной жизни?

О. А.: Именно в храме вежливость смыкается с вещами более духовными, например со смирением. Многие люди, и неофиты, и люди, укорененные в бытовой церковной традиции, любят делать замечания. Иногда это происходит «про себя», но чаще проговаривается: кто-то не так стоит, кто-то не то надел… перечислять можно до бесконечности. Либо это прокручивается в мозгу, либо мы дерзаем делать замечания вслух, – и это вместо того, чтобы внимать себе, чтобы принимать ближнего, покрывать его, как говорят святые отцы. А кто поставил нас отслеживать и исправлять других? Вот это, несомненно, вопрос вежливости, но с другой стороны – вещь более серьезная.

Что касается одежды, в которой мы приходим в храм, то для людей, условно говоря, церковных, это подчас оказывается просто альфой и омегой духовной жизни. Вопрос тонкий, потому что это проблема и этикета, и взаимной вежливости. Мне нередко рассказывают, что целые проповеди бывают посвящены тому, в чем приходить в храм, – одна из любимых тем. Но как часто это становится поводом для нелюбви друг к другу, и прежде всего к неофитам: пришел человек – и его тут же выставили за порог, а он, может быть, больше и не придет. Но с другой стороны – ты приходишь в дом Божий. Если мы идем, скажем, в мэрию, в милицию или в приемную комиссию вуза, то стараемся одеться сообразно: скромно, достойно, так или иначе в соответствии с моментом, не говоря уже о встрече, от которой в нашей жизни многое зависит. А тут мы приходим к Господу Богу, и это не может не проявляться в том, как мы выглядим. Но очень важно подвести людей к такому пониманию деликатно.

М. Ж.: Это чрезвычайно важно и открывает целый пласт рассуждений. Кстати сказать, абсолютно нет и не было деликатности в этикете дворцовых приемов; здесь в приглашении довольно жестко предписываются детали костюма: размер декольте, количество драгоценностей, даже тон платья, а для мужчин – такие же ограничения: цвет, фасон (фрак, смокинг или придворный мундир), предусматривалось даже, надеть ли ордена «по полному параду», на ленте через плечо, или удовольствоваться орденским знаком в петлице. Конечно, можно считать это ущемлением прав вольнолюбивых придворных.

А в церковных делах здесь нужна деликатность, хотя Бог и выше царя (и, наверное, именно потому): сначала следует объяснить людям, Кто такой Бог и что такое дом Божий, а уже потом, наверное, проблема одеяний будет решаться и проще, и более самостоятельно. Ну а если уж какая-нибудь несчастная женщина в трагическую минуту своей жизни влетит в храм без платка, абсолютно зареванная и с пламенным желанием припасть к источнику милости Божией – не надо ей делать замечания: она чувствует гибель над собой и спасается у Бога, а не у тех женщин во вполне корректных платках, которые при этом присутствуют.

О. А.: Внешнее является выражением внутреннего, поэтому действительно если объяснить про Бога и про дом Божий, то дальше понимание пойдет уже изнутри.

М. Ж.: Замечательно четкая формулировка касательно соотношения внешнего и внутреннего, но ведь это внутреннее должно быть. А если не будет не только что полного (это невозможно, как известно), но хотя бы вменяемого представления о Боге, то все правила поведения в храме останутся внешностью, в некотором смысле ложью, а это негоже.

О. А.: Истинное представление о Боге можно получить только в Царствии Небесном, встретив Его там. Но необходимо, чтобы развивалось правильное о Нем представление, равно как и о духовной жизни, о соразмерности всех проявлений человека, в том числе и внешности. Мы опять приходим к уместности и полезности понятия благообразия (недаром это слово любил Достоевский).

Идеал – это гармоническое сочетание духовного роста, душевной культуры и благообразного нашего обращения среди людей и с людьми, что включает и вежливость, и одежду.

М. Ж.: Как мне кажется, из нашей беседы следует, что не нужно учреждать кружков и семинаров по вежливости. Инструкций выпускать тоже не надо, а надо благовествовать людям Христа Спасителя.

О. А.: И призывать к тому, чтобы светом Божией любви просвещалась и интеллектуальная сфера нашей жизни, и душевная, и чтобы даже в быту это сказывалось. Этому не противоречит душевное и материальное; перечеркнув их, мы никуда не вознесемся.

М. Ж.: Но ведь бывает, что нарочитая грубость считается признаком нарочитой святости, прозорливости и т. д. Как вы к этому относитесь?

О. А.: Это такая ферапонтовщина, по «Братьям Карамазовым». Очень гармонирует с представлением о священниках, создававшимся в советскую эпоху. Но нужно различать этот гротеск и традицию юродства.

М. Ж.: Однако был прецедент и до революции: расстрига Илиодор Труфанов, который культивировал нарочитую грубость вплоть до брани. Кончил, однако, плохо[10].

О. А.: Немножко попахивает гностицизмом: необходимо грешить, чтобы каяться, или здесь желание показать, что мы выше этого; скорее второе. Но вот что касается традиции юродства, то ведь юродивый ведет себя не как все, даже нарушает какие-то нормы. Но он тем самым пытается разбудить нашу мещанскую успокоенность, чисто внешнюю приглаженность. Это очень актуально в традиционном христианском обществе, в традиционном христианском быту, который, однако, у нас был разрушен «до основанья».

Я думаю, что нам, может быть, не стоит идти по пути восстановления чисто внешней бытовой религиозности, но и приоритеты наши – не в том, чтобы взорвать бытовую успокоенность, разрушить ее, чтобы достучаться выше, а в том, чтобы достигать гармонии, сообразовывая духовное, душевное и материальное.

М. Ж.: Если уж речь зашла о внешнем, то можно вспомнить, что в соловьевских «Трех разговорах» антихрист предлагает православным, искушая их, полный набор внешнего благолепия: сарафаны, поддевки, иконы старого письма, старопечатные книги. А они отказываются, и старец Иоанн говорит: «Нам от тебя ничего не нужно. Прославь Христа». И тут антихрист в гневе и ужасе показывает свою сущность.

О. А.: Да, «Три разговора» – замечательный философский трактат, и действительно, главный критерий – это Христос, все свои действия и поступки, все свои взгляды следует соотносить с Ним. Во Христе мы увидим и красоту, и благообразие, и найдем в Писании ветхозаветные слова, подтвержденные Новым Заветом: «Не делай другим того, чего не хотел бы для себя». Это одновременно и минимум, и максимум.

М. Ж.: А для меня драгоценные места в Евангелии – это когда Спаситель разговаривает с женщинами. Он при этом говорит с какой-то особенной теплотой, хотя может и немножко «подколоть», как в разговоре с сирофиникиянкой (см. Мк. 7, 25–30), которую Он в общем-то сравнил с собакой, но ведь знал, с кем говорит, и знал, что иногда с женщинами нужно попроще, а иногда, напротив, более торжественно (дерзай, дщерь – Мф. 9, 22). Но ведь всегда обращал внимание на то, с кем говорит, и с каждой говорил так, как ей это было надо. Это и есть высшая вежливость, когда дело не в том, «на ты» или «на вы», а в том, чтобы каждый получил то, что ему нужно.

О. А.: Вежливость, конечно, не самоцель, но это некое пространство, которое позволяет нам обратиться к ближнему, увидеть ближнего, почувствовать его, а в конечном итоге – учиться любви.

Может быть, это не единственная дверь, но главная, если можно так сказать, по крайней мере, одна из главных. Еще раз скажу, что это не самоцель, но возможность дальнейшего совершенствования.

М. Ж.: Теперь давайте мы с вами рассмотрим ту мещанскую мудрость, с которой начали. В ней чувствуется какая-то правда, но наряду с ней наличествует еще непонятно что. Ведь если подумать, то действительно ли вежливость обходится нам очень дешево?