Глеб Пудов - Представления (сборник)

• Название: Представления (сборник)
• Автор: Глеб Пудов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9905927-8-0

Книга состоит из трех частей: автобиографических записок, путевых очерков и коротких рифмованных текстов. Автор выразил впечатления, полученные в многочисленных поездках по России и зарубежным странам.

---

Описываемый период еще не ознаменовался полным погружением в историю и теорию поэзии.

Я просто слышал звон и двигался за ним по мере возможности и способностей. Сегодня понимаю, что именно тогда начал жить. Именно тогда мышление проснулось для серьезной работы. Я начал проводить параллели, делать обобщения, приводить причину к следствию и наоборот. Приступил к первым – и довольно смешным – попыткам саморефлексии. Результатом чего стало постепенное выявление корня моих детских бед и угрожающее нарастание отрешенности от действительности – этих плевков на асфальте, нецензурных выражений в общественном транспорте, неизбежного пива в руках уральской молодежи по вечерам и т. д. В качестве побочного эффекта выступила нарастающая неприязнь к тихому городу моего детства, даже к его жизнеутверждающему наименованию. Заречный в ту пору казался мне городом-побратимом герценовского Малинова[15].

Со мной было что-то не так. Это американское выражение отражает мое внутреннее состояние (причина) и мироотношение (следствие). Я постоянно чувствовал свою инородность, несоответствие. Иными словами (не моими), ощущал себя дальним родственником человечества. Речь идет не о банальной оторванности от мира, которая свойственна, как считается, творческим личностям и выражается в рассеянности, неприспособленности к жизни, прочих симптомах (хотя это лишь оправдание для разгильдяев и нерях), а о чем- то более глубоком, внутреннем. В данном случае уже невозможно делать ссылки на пагубное воздействие циркача. Именно поэтому он и нападал, что чуял мою беззащитность, «неотмирность», исходящую от меня. Дети во дворе также знали это и также пытались использовать. И сегодня на улице ко мне постоянно кто- нибудь подходит: осведомляются о времени, спрашивают дорогу, просят денег на метро. Я упоминаю об этом, ибо явление давно вышло за рамки случайности. До сих пор не могу определить эту особенность. Знаю наверняка только то, что она отделяет меня от других людей, делая их мысли и заботы не моими, мои мысли и заботы – не нужными им.

Рассказ о потерянной дружбе

Рассказывая о своих допетербургских годах, не могу пройти мимо истории о потерянной дружбе. С некоторых пор я уверен, что в жизни человека главное значение имеет не любовь, а дружба. Дело в том, что любовь – чувство текучее, непостоянное, она имеет способность переходить в другие чувства, порой прямо ей противоположные, что заметил и выразил мудрый русский народ в поговорках и песнях (я говорю о земной любви). Это во многом «составное» чувство, которое держится на половом влечении, восхищении наличием качеств, которых нет или которые недостаточно выражены в ком-либо.

Именно дружба делает любовь высшим проявлением человечности, т. к. снижает определяющие воздействия его величества Пола. Отсюда не следует вывод о том, что дружба менее значительна для человека, по сравнению с любовью (уж коли она является ее частью – часть меньше целого). Это проявления одного начала. Я не уверен, что в дружбе, даже на первый взгляд суровой, мужской, нет частицы любви. То же самое с другими с другими человеческими эмоциями, чувствами. Дружба – я имею в виду не «легкий пыл похмелья», и, тем более, не «обмен тщеславия, безделья»[16] – более монолитна и целостна по сравнению с любовью. Она остается сама собой, не переходя в свои противоположности. Либо есть, либо нет. И все. Предел – здесь. Других форм и наименований у настоящей дружбы не существует.

Наши матери работали в одном медицинском учреждении. Мы жили недалеко друг от друга, играли в одной футбольной команде. Когда я пришел в команду, то сразу выделил его среди других. Однако возможности сблизиться не было. Спустя некоторое время мы случайно встретились на школьном футбольном поле, куда он приходил со своими друзьями гонять мяч. Мы все тогда сходили с ума по футболу. Я начал играть все чаще. Спорт нас сблизил. При совместных играх у нас появилось множество других общих занятий. Выяснилось, что мы приблизительно одинаково оцениваем различные явления и события, реагируем на внешние раздражители. Обычно детей сближают инстинкты (интерес к противоположному полу, отношения с родителями, что можно переименовать в проблему свободы волеизъявления и т. д.). Потом, когда интересы вырисовываются четче, они становятся главными определителями в антиномии «свой – чужой». Чем раньше человек начинает общаться с «теми людьми», тем крепче и надежнее дружба.

Думая сегодня о тех отношениях, я прихожу к выводу о закономерности их гибели. События, которые послужили причиной, были на самом деле следствием. Пожалуй, только страсть к футболу да интерес к вечным вопросам связывали нас. Только одно беспокоит меня: почему мы общались так долго? Я думаю, свою роль сыграло подобие обстоятельств: сначала участие в играх за одну футбольную команду, потом окончание учебных заведений, затем поступление в университет. В дружбе, как и любви, ее агония сама превращается в историю отношений между людьми. Сейчас кажется, что мне стоило несколько иначе себя вести, ибо, по всей вероятности, эта была не та дружба, которую описывает Монтень[17], а «обычная», в которой «надо быть всегда начеку, не отпускать узды, проявлять всегда сдержанность и осмотрительность». Сегодня, несмотря на то, что N так и не стал моим Этьеном де ла Боэси, я часто думаю, что эта дружба все же могла рассчитывать на бо́льшие высоты. Утешаюсь словами древнего поэта:»[18] «счастлив тот, кому довелось встретить хотя бы тень настоящего друга.

Акт 3. Культурная столица

Однажды я окончил университет. Это случилось в конце мая Бог знает какого года. Из факта получения красной книжечки автоматически вытекало, что настало время реализации юношеской идеи-фикс. Переезд в Петербург развернулся передо мной во весь свой гигантский рост. Красной полосой подчеркну, что я ни разу не сомневался в целесообразности и возможности такого переезда. Уралу я оставлял своих немногочисленных друзей (мой цинизм подсказывал мне, что краткий промежуток времени оставит от меня, в их душах, только рожки да ножки, но, к счастью, это оказалось справедливым не во всех случаях), родственников (см. ситуацию с друзьями) да боязнь речевых контактов.

Одним из моих первых удивлений в Петербурге была общительность местных жителей. Многие говорят, что жители города на Неве холодны и высокомерны. Мой опыт свидетельствовал об обратном.

Была такая история.

В поисках места работы или учебы я однажды забрел в Академию наук (где, по сведениям поэта, заседал какой-то князь с удобной физиологией[19]). Темные пыльные лестницы вызывали ассоциации с чем угодно, только не с храмом науки. Тяжелая паутина украшала верхние углы помещений, кофейные пятна декорировали подоконники в духе супрематизма (позднее все выяснилось – время отпусков вышвырнуло за пределы города не только ученых мужей, но и «санитарно-технический персонал», в просторечии «техничек»). Робко ступая по лестницам, я пересекал коридоры и аудитории в поисках живой души. Неожиданно где-то наверху треснула дверь, раздались гулкие шаги, мычащие о приближении человека. Через несколько минут этим человеком оказалась растрепанная дама средних лет, стремительно несущая собственное тело куда-то вниз. Заметив меня, она остановилась. Даже ее синее платье выражало озадаченность. На мой вялый вопрос она прокричала, что мигом закурит сигарету, успокоится и тогда обсудит со мной все, что угодно. И (о, чудо!) через несколько секунд, она уже мирно дымила, отвечая на мои осторожно-наводящие вопросы. Сегодня, когда я уже несколько лет прожил в Петербурге, такое поведение дамы мне не кажется необычным. Тогда же я был поражен ее способностью запросто общаться с первым встречным. Приличие в провинции имеет особенно жесткие рамки. Это объясняется не только меньшей интенсивностью контактов между незнакомыми людьми, как в столичных городах, но и слишком деревянным пониманием библейских правил при значительной роли местных обычаев.

Итак, я переехал в Петербург. Количество нанимаемых жилплощадей росло пропорционально времени пребывания в городе на Неве. Число знакомств увеличивалось не так быстро, однако это легко объяснялось особенностями моего характера и все теми же обстоятельствами жизни.

Как упоминалось выше, жить я начал в Екатеринбурге, но жить – в Петербурге. Бытие постепенно заполнялось. Пребывавшие на Урале зачаточном состоянии поэтические упражнения заявили о себе в полную силу в культурной столице. Этому факту благоприятствовал ряд причин. Дело в том, что переезд подарил мне не только «блестящий Петербург», но и одну из ее обитательниц. По словам Б. Л. Пастернака, искусство есть описание изменившейся действительности, то есть действительности, изменившейся для конкретного человека под влиянием любви. Мне было, что описывать. Вдвойне. Произошли изменения не только в моем мире внутреннем, но и внешнем. Как принято говорить в таких случаях: «изменились декорации». Что касается Петербурга, то подобное его определение не кажется кощунственным, ибо архитектура этого города всегда напоминала мне театральные декорации. Плоские разноцветные дома служили иллюстрацией бессмертного изречения классика о взаимодействии театра, мира и людей.