Наталия Грудинина - Двоевластие

• Название: Двоевластие
• Автор: Наталия Грудинина
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015

Книга стихов Н. И. Грудининой (1918–1999) «Двоевластие» – проект первого посмертного издания поэта. Значительная часть стихотворений, вошедших в книгу, ранее никогда не публиковались. Книга включает в себя также лучшие стихи из двух прижизненных сборников поэта: «Дневник сердца» (1960) и «Посвящается молодости» (1970). Кроме того составитель счел необходимым включить в книгу последний прижизненный сборник стихов Н. Грудининой «Совесть» (1999), вышедший небольшим тиражом в Москве за несколько месяцев до смерти автора, и практически не знакомый петербургскому читателю. Книга «Двоевластие» состоит из девяти тематических разделов, озаглавленных названиями или отдельными строчками вошедших в раздел стихов.

---

Как пишет в своем биографическом очерке о матери (не опубликованном) дочь Грудининой Анна, «Наталия Иосифовна занималась восстановлением справедливости не только в писательских кругах, но и в медицине», и называет имена Качугина, Васильева – пропагандиста бальнеологической методики Залманова, вспоминает заступничество «за одного мурманского врача» и освобождение «одного незаконно осужденного псковского музыканта». Кстати, шуточное стихотворное поздравление «Наклепал на нас какой-то сатана…», адресованное академику А. И. Бергу, относится ко времени отнюдь не шуточной и весьма драматической борьбы Грудининой и ее друзей, врачей и писателей, за разработанный А. Т. Качугиным новаторский метод семикарбазид-кадмиевой терапии рака, который советские официальные онкологи объявили шарлатанством, но благополучно подхватили, развили и усовершенствовали их западные коллеги.

Всю жизнь Грудинина работала с литературной молодежью. Десять лет вела занятия со старшеклассниками в литературном клубе «Дерзание» при Ленинградском Дворце пионеров, руководила ЛИТО на заводе «Светлана», ЛИТО «Нарвская Застава», а в конце 60-х гг. – центральным ЛИТО при ЛО СП. Участвовала в составлении коллективных сборников молодых поэтов Ленинграда, была автором предисловий к книгам своих воспитанников. В первую очередь к ним, но и к каждому читателю тоже обращены слова поэта, звучащие сейчас как завещание:

Пусть автор мертв, но он заставил Лету
Ручьем пробиться сквозь земную твердь…
Его вопросы ждут твоих ответов.
Пригубь строку, осилившую смерть.

Как-то в нашем разговоре уже последних лет Наталия Иосифовна вдруг спросила меня – что мне помнится из ее стихов? Я прочитала наизусть «Любовь – винтовая лестница…» (в первой редакции). Мне показалось, она была несколько разочарована и как-то отстраненно, словно не о себе, обронила: «Ну, это классика…». Справедливо. Все стихи, которые ждут тебя, читатель, – классика поколения, его идеалы, сомнения, бесценная для нас жизнь. Большая, мужественная жизнь. Высокая поэзия.

Татьяна ЦАРЬКОВАЗав. Рукописным отделом ИРЛИ РАН (Пушкинский дом),доктор наук, член союза писателей России

Колокольная бессонницы

«Еще в беду меня не бросила…»

Еще в беду меня не бросила
Ничья холодная рука,
А уж из красной рамы осени
Ко мне шагнули облака.

Они всю комнату завьюжили,
Предупреждая и грозя,
Что скоро старость безоружная
Ко мне навяжется в друзья.

И скажет: – Стань моей голубою,
Не простужай моих костей,
Не приноси из мира грубого
Неутешительных вестей.

Уже лицо твое муарово,
И привкус инея в стихах…
Давай займемся мемуарами
Об извинительных грехах.

Про то, как где-нибудь обидели
Кого-то по ничьей вине,
Про все, что видели-не видели,
Безгласно стоя в стороне.

Еще припомним умилительно
Заслуги большие в сто крат:
Растили гласно и рачительно
Не просто дерево, а сад.

Короче – жизнь недаром прожита
И – в свой черед награждена!

Скажи мне, старость, кем ты прошена
И кем к столу приглашена?

Еще не столь вегетарьянственно
Здесь все на вкус ленивый твой,
Еще бушует ветер странствия
Над сумасбродной головой.

Еще худая мебель выстоит —
Чем старомодней – тем прямей.
Здесь все кричит – от книг залистанных
До грешной памяти моей.

Не смей вязаться мне в союзники,
Имей, горбатая, в виду —
Еще пока деревья – узники
В моем ухоженном саду.

Еще бредут неотомщенные
Седые призраки в стихи,
Еще не знаю, где – прощенные,
А где – зудящие грехи.

Я буду жить, пока не вызнаю,
Кто завладеет вслед за мной
Моей мучительной отчизною
С ее раскаянной виной.

И только в день и час доверия,
С былым и будущим в ладу,
Переломлюсь отжившим деревом
В неогороженном саду.

«Слава тебе, охотничий нож…»

Слава тебе, охотничий нож,
Детская прыть двустволки.
В листьях хлопочет сентябрьский дождь,
Солнечный и недолгий.

Тучи – как яблоки на весу,
День холодней и чище.
Бродит поэт в брусничном лесу,
Ищет духовной пищи.

Где-то есть страны своих теплей,
Дом там и стол готовый.
Дай ему, Боже, твоих журавлей
Красноязычный говор.

Дай ему с древа добра и зла
Грешное яблоко славы.
Дай! Чтоб завистливого стила
Не искушал лукавый.

Пусть вольнодумно звучит струна,
Зависть и страх осилив —
Осень! Охота разрешена
В светлых лесах России!

Слава тебе, охотничий нож,
Детская прыть двустволки…
Слезы? Да полно! Сентябрьский дождь —
Солнечный и недолгий!

Настроение

С тех пор, как мир перешагнул пороги
Дозволенного сердцу и уму,
Я, капля в море, я, одна из многих,
Своих предначертаний не пойму.

Не спрошенная сильными ни разу,
Как рядовой в сумятице войны,
Послушная непонятым приказам,
Я, может быть, преступна без вины.

Мне не ходить по самобытным тропам,
Не вырваться из добровольных пут,
Моя любовь лежит под микроскопом,
Моя печаль выносится на суд.

Ни лжи, ни правды на земле не вызнав,
Болею и блаженствую на ней
Подопытным животным оптимизма,
Глашатаем подопытных идей.

Но, может быть, с исходом поколенья
Моя усталость, боль и слепота
Найдут награду или искупление:
Так строят просто дом в местах сражений,
Где нет ни обелиска, ни креста.

Другу

Несешь свой малый искренний талант
Безропотно по тропке невезучей,
Пока на смену не придет атлант
Нести эпоху на плечах могучих.
Покорно переносишь немоту
И глухоту к своим земным надеждам,
Притворно не рядишься в простоту,
Не тратишься на модные одежды
Зато не доживешь ни до суда,
Ни до закланья при честном народе —
Померкнешь бескорыстно, как звезда,
На непременном солнечном восходе.

«Невесть откуда он пришел на землю…»

Невесть откуда он пришел на землю,
Кудесник ли, волшебник или Бог.
Глаголу неизученному внемля,
Он отдал человеку все, что мог.

Он умер потому, что отделился
Корнями от магической звезды
И драгоценным разумом вселился
В людские немудрящие труды.

Так, домыслы наук опережая,
Рассеянная в прахе и в пыли,
Метеорита химия чужая
Становится сокровищем Земли.

Христос – второе пришествие

Он получил в наследство дом,
Который хоть на слом.
Наследству бедному не рад,
Вступил в заросший сад.
Не плотник и не садовод,
Растерянно бранясь,
Он все ж трудился целый год,
Убрал щепу и грязь.
Неточно бухал молотком,
Сбивая в кровь персты,
И выкорчевывал с трудом
Бесплодные кусты.
Сажал цветы и черенки,
Насквозь в седьмом поту,
Но вредоносные жуки
Точили красоту.
К тому же гром пустой гремел,
А ливни всё не шли.
Он слишком многого хотел
От медленной земли.
Вот крыши крен подпер столбом,
Полы настлал кой-как,
И всё один, своим горбом,
И всё один пока…
И вот устал, и умер, и
Вознесся в небеса.
Багряным отсветом зари
В саду цвела роса…
Пришел другой в незрелый сад,
В незавершенный дом,
И был доволен, говорят,
Тем начатым трудом.
Пускай в нужде, да не в беде
Полы и потолки,
И приживаются кой-где
Христовы черенки.
До счастья не подать рукой,
Но и печаль не та…
Дай Бог победы хоть такой,
Как дом и сад Христа.

Женщине

Убереги свой чистый дом
От золотого дна.
Ночной пчелой пусть дочка в нем
Уснет, притомлена.

Неслышной женскою рукой
Протри стекло окна:
Тысячелетняя, с клюкой,
В твой сад пришла весна.

Она вершит привычный труд,
Светлы ее черты,
И на клюке ее цветут
Багровые цветы.

Никто не в силах умереть,
Когда работы воз…
Не уставай и ты смотреть,
Чтоб каждый бремя нес.

Концы невидимы пока
Святых людских дорог.
А деньги – что! От них рука
Не в свой отсохнет срок.

Голубое колесо

Памяти конструктора турбины
Красноярской ГЭС
Льва Николаевича Петрова
Привечали, провожали.
Оттерпелись величанья,
Отзвенели хрустали.
К тихой даче с витражами
В красно-желтом осиянье
Ветры ночью прибрели.
По трубе, по тонкой жести
Барабанят дробью длинной.

В бочке вспыхнула вода…
– Отворяй, начальство, двери.
Подставляй к столу корзину —
Думы высыпать куда…

– Заходи, товарищ Лева.
Заждался тебя я, двери
Не закрыты на засов.
Будем вместе думать думы,
Вместе верить ли, не верить
В голубое колесо.

А когда оно приснилось,
Голубое, отразилось
В красно-желтом витраже?
Прикатил же черт такое!
В красно-желтом непокое
Десять лет живем уже.

Уработались до пота…
За успех такой работы
Никаких гарантий нет.
Енисей тебе не бочка.
Обхохочет нас, и точка, брат,
Технический совет.

Может дело выйти боком…
По эскизу темным оком
Поплутали, как в лесу.
Обругали марку стали,
Посчитали, покричали,
Все бока ему намяли,
Голубому колесу.

Красный ветер в небе мчится,
Тучи желтые качая,
Красно-желтая жар-птица
Барабанит по трубе.
– Завари покрепче чаю,
Мне опять не по себе.

Подкрепился, отдышался,
Желтым профилем прижался
К ветру красному в ночи.
– Не гляди, начальство, хмуро.
Уродилось сердце дурой —
Вот такие калачи.

Ты мне лоб рукой не трогай!
Сердце выброшу дорогой,
Думы дальше понесу.
Отнесись, начальство, строго
К голубому колесу.

Красно-желтый пламень сея,
Провода Сибирью всею
Побегут туда-сюда!
Без огня у Енисея
Некрасивая вода.

В тихом зале неколонном
Кто-то лоб губами тронул,
Кто-то молвил над бедой:
– Был ты, Лева, обреченный
Сдюжить груз тысячетонный
И лежишь не окрещенный
Енисейскою водой.

Что ни слово – все не ново,
Поздним светом светит слово,
Провожая в путь неблизкий.
Только дело не в словах:
Колесо над обелиском
Голубое в головах…

Слышишь, ты, не плачь, начальство.
Не дожить кому-то нужно,
И дожить кому-то нужно,
И зажечь кому-то нужно
Воды темные в ночи.
А, не в службу, брат, а в дружбу.
Вот такие калачи.

На открытии волжской ГЭС