Станислав Радкевич - Август-91. До и после

• Название: Август-91. До и после
• Автор: Станислав Радкевич
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-80-7534-025-2

«Вот, говорят, умерла литература. Вот, говорят, нет (и не дождетесь) в России среднего класса. Появление прозы Радкевича – опровержение и первого, и второго тезиса. Он вводит нового героя – «среднего русского».

Это совсем не одиночка «новый русский». «Средний русский» – это то, кем может стать большинство из нас, если, конечно, ничего не случится. Кто он, этот «средний русский» (кто мы)? Как он вписывается (мы впишемся) в мир? – знает ли об этом сам автор? Пошел ли процесс?»

Татьяна Морозова, «Литературная газета»

«Радкевич вывел главного героя, олицетворяющего собой «среднего русского».

Это человек, родившийся в средней советской семье, который, «достигнув жизни середину», оказался на баррикадах у Белого дома в августе 91-го.

Судя по происходящим в нашей стране событиям, у главного героя книги есть шанс поучаствовать на склоне лет в еще одной «революции» – оранжевой.

Остается надеяться, что он к этому времени станет более разборчивым в выборе тех, кто оплачивает баррикады».

Федор Хмелевский, «Литературная Россия» Обо всём этом и не только в книге Август 91. До и после (Станислав Радкевич)

---

Он так и не подчинился.

Любимый фантом коммунистов – пролетарий как двигатель революции – Ось раз и навсегда отогнал от себя, защитив диссертацию по латиноамериканским профсоюзам. Но рабочий лучше интеллигента знает цену слову: слово – только полдела. В этом Ося бесповоротно убедили дискуссии профессора Зубрицкого с его пролетарскими собутыльниками в «Трех воронах» на Бронной.

Поэтому первым пунктом программы Ось определил себе недостроенную желто-кирпичную «башню» в Седьмом Ростовском переулке.

Между двумя рядами бытовок там втиснулась оранжевая машинища. Ее имя неведомо было Осю, но достоинства очевидны. Она имела громадные, в человеческий рост, литые колеса и, похожий на сшестеренные бивни, ковш впереди. Чудище спало, бивни лежали на земле.

Лишь две бытовки стояли без замков, но одну венчала табличка «Прорабская», и агитатор постучался в другую. Ему отвечали вразброд.

– Здоро́во! – Скользя лопатками по пластмассовому шкафу для одежды, Ось опустился на корточки. Мокрый зонтик он прислонил рядом с собой.

– Здрасьте.

– Добрый вечер, как говорится.

Двое работяг постарше, еще в спецовках – справа. Третий, помоложе, уже в пиджаке и джинсах, – слева. Из атрибутов вечери над краем стола – только бледное горло белой. Да пылающая щека помидора.

– Ну что… – Ось колебался. – Надо бы Борису Николаевичу помочь…

– Какому это? – один, в спецовке, кося, вскинулся над стаканом.

– Ну, как… Да Ельцину, известно.

– А!

– А чего такое-то? – второй работяга был седой, с прищуром, положительный.

– Как чего? А вы чего, ничего не знаете?

– Дык, смена с утра… – Седой недоговаривал, осторожничал.

– Да и, как говорится, именины. Вон у него… – Он кивнул на пьяненького. – Не кажный же день.

– Ну, – Ось не знал, с какого конца подступиться, – поздравляю.

– Спсибо, – выдохнул именинник.

– Плохо дело, мужики, – спокойно сказал Ось.

Он вдруг и правда успокоился. Чего терять – теперь-то? Горбачева скинули. Теперь вместо него, вроде, Янаев. А так – хунта: Язов, Крючков, Пуго. И все ложатся под них. Один Ельцин – против. Но, если народ его не поддержит, они его…

– Ну, известно… – Седой медлил, приглядывался. – А вы сами – то кто будете?

– По профессии, что ли?

– Ну.

– Так… – Ось замялся. Латинская Америка ни с какого боку не влезала в рабочую бытовку в Хамовниках. – Так учитель я, в школе, историю преподаю.

– А-а-а.

– Ну, а чего мы можем-то? – вступил молодой. – Вы, вон, образованный. Учитель. А мы – чего? Они, вон, – такелажники, а я – сварной.

– Да вы что, мужики? Там вон, на Краснопресненской набережной, баррикады городят. Каждый человек на счету, особенно – которые по строительству. У вас тут, кстати, вон эта хреновина стоит, с ковшом… А водитель-то где?

– Дык… Сашк, пойди, посмотри, Вовка-то Глухов не ушел еще?

– Да ушел уж, – отмахнулся молодой. – Они, вон, с Костромой вместе… по пиву намылились…

– Видите, поздновато. Разошлись уж все. – Седой все приглядывался, щурился. – Но я вас понял. Дело ясное, как говорится.

– Да мы, если надо… – зашелся пьяненький.

– А то приходите. Там уже народищу – тыщи. Только все больше вот вроде меня – поговорить. А надо – руками, мужики. Очень надо. А этого, водилу, никак не найти сейчас?

– Да где ж их щас найдешь? – Молодой побрякал вилкой по тарелке. – У нас ить Кострома – человек-невидимка.

– Дык… Завтра он придет – мы ему скажем, – Седой откусил хлебца, пожевал. – А мы-то прямо щас пойдем. Он вот, – он кивнул на молодого. – Верно, Сашк? И я вот…

6

Фро вскипятила чай.

Дождь все лил и лил, то ли вне кухни, то ли внутри нее: настольной лампе едва доставало ватт на полстола. Различи Рембрандт в сумрачной московской кухне Ося и Фро, он наверняка переписал бы «Заговор» наново.

– Ни черта не получается… – Ось горестно покачал чайную гущу в чашке. – Как будто против течения фигачишь…

– Ну, уж так уж…

– А как? Смотри, я от Плющихи до Пироговки, считай, вон, прошел стройку, мастерскую и автобазу. И все зря!

– Подожди, неизвестно. И потом ведь это пролы. А интеллигенция?

– Да сопли с сахаром. Ты разве у Бэ дэ их не видела? Я там послушал одних… Про кантовский императив дискутируют. Самое время, блядь.

– Ну, не все же… Есть ведь, которые баррикады строят. Да и мы вот…

– А толку, толку?

– Ну, кто его знает…

– Пролы… И ведь, вроде, по большому-то счету они и соглашаются: да, там, Янаев – говно, да, надо за Ельцина. И что? Так, покормили лошка завтраками…

– Ну, а тот, в мастерской?

– А, тот, что подсак констетерил? Ну, разве что. Как это он сказал-то? Видно, говорит, еще поплавают мои сазаны… Был бы Наполеоном, двести лет бы цитировали. Ну, он-то, может, и пойдет. А остальные-прочие…

Фро мельком глянула на часы, потом перевела глаза к себе в чашку. Там чаинка Фро вместе с такими же, как она, хороводилась в янтарном раю… Танцам конец.

– Что ж теперь будет? – она в упор посмотрела на Ося. – Опять, как в тридцать седьмом?

– У нас термос есть?

– Термос?…Я проснулась утром, включила телевизор – никак не пойму, о чем они. «Память», что ли, какое заявление сделала… Тогда почему его по государственному ТВ передают? Я пошла на кухню, вернулась кровать убирать. А тут звонит Кирка, в голосе – слезы. Она уже все поняла, а я все-таки такой тугодум. Мы решили перед работой обязательно в церковь сходить.

– Церковь? Найдешь термос – залей чаю покрепче. Все же на целую ночь…

– Ладно…Мы все-таки сходили. К Николе, на Комсомольском. А в церкви праздничная служба, сегодня же праздник – Преображение Господне. Все несут фрукты святить: яблоки, сливы… Батюшка говорит: вот весной их еще не было, а сейчас уже созрели. Природа преобразилась. Бог предстал перед нами в истинном свете. Я три свечки поставила: за нас с тобой, за родителей и за Горбачева.

Кругленькая Кирка сторожила громадную колонну на «Баррикадной».

– Привет!

– Привет, ребята! – она сразу заулыбалась.

– Ничего, что мы опоздали? – Ось дежурно чмокнул подставленную щечку. Такой Кирки, по-походному ненакрашеной и в стареньких кроссовках, он никогда не видел раньше. – Ничего, что у меня лом?

– Откель вещь?

– Да от Сашки-дворника. Дали ему на бутылку, а он нам и лом, и лопату.

– Сразу видно, на серьезное дело идут люди, – Кирка подержалась за лом, как за живой… – А хочешь, Фро, я лопату понесу.

– Да ничего, Кирк, она не тяжелая.

– Ну, сумку давай.

– Что ж ты, две потащишь?

– Да заради такого дела…

Давящий, раздваивающий плечо лом словно бы сам тащил за собою Ося. То ли бык при оси, то ли ось при быке. Да и баррикадники замечали вначале лом и лишь затем – героического носильщика.

– Против лома нет приема? – припанкованный паренек с ярусами английских булавок на курточке.

– Если нет другого лома, – угрюмый бугай в бушлате.

На Горбатом мостике стояла нешуточная уже баррикада: шеренга мусорных баков, поддоны с кирпичами, груды ящиков из-под болгарских помидоров. Грозно торчали прутья арматуры в сторону предполагаемого противника. Венчал укрепление волглый триколор.

– Эй, с ломом, двигай сюда!

– Не, это он Павлова ищет.

Чем ближе подходили Ось, Фро и Кирка к Белому дому, тем больше народу ловилось на лом. Железо зажило своей жизнью, оторвавшись от Ося. Казалось, лом теперь высоко-высоко парит над Пресней, а народ, словно нитка за иголкой, взвивается в головоломную спираль…

– Ура! Мы ломим? – бородач-КСПешник.

– С ломом – на танк. Ну, герой… – ветеран – колодки в три ряда.

Тыльная часть Белого дома во всю ширь была затянута многосотметровым бело-сине-красным полотнищем. «Брокеры принесли, – пояснил кто-то, – с биржи». Над великанским триколором, в центре, торчал пучок начальников. Ось составил лом и лопату в форме перевернутой V и оперся на них, внимая ораторам: демократ Афанасьев, яростно работая квадратной челюстью, догрызал последнего гэкачеписта. Медленно сиреневеющий вечер близ фонарей был прострочен строчками дождя.

– Ну, что, нашли?

– Да нету его нигде! – Кирка досадливо махнула рукой.

– В таком бардаке разве найдешь кого-нибудь? – добавила Фро.

– А какой он из себя-то?

– Ну, такой, в тенниске… – Фро взялас у Ося лопату. – Да, в общем, никакой.

– Да мы ж его, милай, – добавила Кирка, – до сегодняшнего утра, почитай, и не видывали.

– Ну, и чего нам теперь с этим свитером делать?

– А вот насчет этого, – Кирка для убедительности даже потрогала Ося за руку, – будь спокоен.

– Успокоишься тут…

Суперменскую челюсть Афанасьева на трибуне сменила розовая лысина Станкевича. Толпа внизу бурно его приветствовала и с минуту слушала. Но толковал новый трибун примерно о том же, что и прежние. Поэтому слушатели стали отвлекаться, бродить туда-сюда и несознательно переговариваться. Иной закурил.