Александр Иванов - Белый лист (сборник)

• Название: Белый лист (сборник)
• Автор: Александр Иванов
• Жанр: Русское современное

На страницах своей книги автор размышляет о важнейших жизненных ценностях, внутренней гармонии, многомерности человеческого естества, любви и близости, сочувствии и внутреннем достоинстве, самоиронии и неожиданных поворотах судьбы, а также о других моментах, которые неизменно волнуют человеческую душу.

---

Матери Алексей звонил регулярно, с каждым разом беспомощно ощущая, как на какую-то неизмеримо малую, незаметную и неописуемую словами величину её голос становился слабее, словно кто-то, от звонка к звонку, неумолимо поворачивал против часовой стрелки колёсико незримого регулятора. Через год её не стало.

Всё это время они нередко пересекались с Сергеем, который здорово поднялся за это время в своём бизнесе. Частенько брали девчонок, которых у его друга всегда было достаточно, и уезжали на шашлыки, на дачу, доставшуюся тому от родителей.

К своей мечте – переезду в Германию – Тарутин шёл полным ходом. Он уже оформил вид на жительство и открыл “там” бизнес. И действительно, через год, устроив шумную отвальную, Сергей улетел. Москва – Гамбург, билет в один конец.

Несколько раз Семёнов побывал в Турции и Египте. “Заграница” только открывалась для наших. Планировал съездить в Европу к Сергею.

Со временем Алексей смог уловить, нащупать тонкую субстанцию сути и перспектив того дела, которым занимался. Теперь он стал осознавать смысл часто повторяемой Сергеем мысли об уникальности времени, которое им досталось и которое нельзя было упускать. Он часто, словно мантру, повторял эту фразу: не зацепишься сейчас – потом будет труднее! Алесей стал подыскивать заказы на стороне. Своё дело требовало клиентской базы. Контракт с фирмой, которая была связана с “вояками”, подвернулся как-то неожиданно.

В стране всё напряжённо гудело, словно кто-то неведомый раздувал пламя в метафизической российской топке. Начались военные действия в Чечне.

Гл. 5

Через несколько дней Семёнов, всё время ожидавший чего-то худшего, с внутренним недоумением, начал осознавать, что ему повезло. При слове “повезло” он непроизвольно усмехнулся.

В летней кухне ему нагрели воды. Дали вымыться в старом эмалированном корыте и постирать одежду. Даже выдали поношенный, но чистый ватник. Его старый, пропахший псиной армейский бушлат сожгли на задворках.

Заглянув в обломок зеркала, укреплённого на стене, Семёнов увидел незнакомое лицо исхудавшего и небритого человека, отдалённо напоминавшее ему самого себя. Позже, старик принёс и молча протянул ему старую опасную бритву и кусок мыла.

В первое время его даже не привязывали, очевидно поняв, что в таком состоянии он никуда не сбежит. Да и куда? Он всё равно не знал, где находится. Старик молча занимался хозяйством. Частенько на их подворье заходили соседи. О чём они говорили с хозяином, Алексей не понимал.

Первые несколько дней он просто ел то, что ему давали, и сидел на старом бревне подле колодца, в центре двора, подставляя лицо набиравшему силу весеннему солнцу.

Огромная мохнатая овчарка слонялась кругами по двору. Старик несколько раз прикрикивал на неё, видимо остерегаясь чего-то с её стороны. Но пёс только ложился в нескольких метрах от Алексея и молча смотрел на него. Пёс был серьёзным. Кромки его обрезанных ушей демонстрировали рваные края – свидетельства многочисленных схваток. Через несколько дней он лёг совсем рядом с Алексеем. Он внимательно смотрел на Семёнова, словно вслушивался в смысл его негромкой речи.

– Привет. Ты тоже меня не любишь?.. А зря! Нам нечего делить. Тебе даже лучше, чем мне; ты у себя дома. Ну, что молчишь? Жаль, брат, что я не знаю, как тебя зовут. А то смог бы к тебе обращаться более уважительно. Как тебя зовут? Алмаз? Я слышал, как это слово твой хозяин повторил несколько раз. Но на вашем оно как-то странно звучит. Значит, Алмаз. Хорошо. Есть у тебя подруга? Нет? Скучно тебе, брат. Есть, наверно, а? Ты ведь пёс серьёзный. Бегают твои детки где-нибудь. У меня вот тоже нет пока никого. И скучно так же, как тебе. Ничего, прорвёмся. Бывает и хуже. Только времени жалко. Где-то там люди живут. Живут себе и не знают, что может с ними случиться. Живут и не знают, что есть на свете такая замечательная собака Алмаз…

Каждый раз, слыша звук своего имени, пёс на какое-то время поднимал голову и внимательно всматривался в лицо Алексею.

– Вот такие дела. Но уже лучше. Я ещё, как ты например, никого загрызть не смогу. Но уже лучше. И лето пришло. Птицы поют. Хорошо здесь у вас. Курорт прямо… Рёбра вот почти зажили.

Через несколько дней пёс подошел и лёг вплотную, прислонившись к ноге Алексея. Он поднял голову, заглядывая ему в лицо, будто приглашая к разговору. Заметив это, старик, работавший во дворе, остановился и долго смотрел на них, прикрыв рукою глаза от солнца.

Кормила Семёнова девушка, которой на вид можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Через пару недель они начали изредка обмениваться односложными репликами.

– Как тебя зовут, красавица? – Быстрый, острый взгляд в ответ.

– Мадина.

Волосы убраны чёрным традиционным платком, точёные черты, бледная кожа.

– Меня Алексей. Не бойся – кусаться я не умею. А как твоего отца зовут?

– Ахмад. Это не отец… это мой дедушка. Это он тебя у Исраила выкупил. Исраил наш дальний родственник.

– А родители твои где, Мадина?

– Мама умерла уже давно, а отец пропал…

– Как так пропал?

– Вот так. Уехал в Грозный и не вернулся. Уже несколько месяцев прошло.

На ночь его запирали в яме. В один из дней утром в горловину зиндана заглянул бородатый чеченец, в котором Алексей узнал Исраила.

– Привет, русский! Домой ещё не надумал ехать? Может, позвонить кому хочешь?

– Так ты ж бесплатно не отпустишь!

– А ты как думал?!. Бизнес, брат! Ну, сиди пока…

Затем до него донёсся их разговор с Ахмадом. Они говорили на повышенных тонах прямо возле зиндана.

В это утро его из ямы не выпустили. Со следующего дня на правую ногу стали надевать колодку. А через неделю Ахмад дал Алексею мотыгу и направил работать на прилегающий к дому огород.

За всё время Семёнов два раза явственно слышал отдалённый звук пролетающего вертолёта.

Гл. 6

За время отсидки в яме, у Семёнова появилась возможность подумать о многих вещах. Подумать и без суеты заглянуть в своё, совсем вроде бы не глубокое, прошлое.

Вспоминалась мать и её сестра Прасковья, тётка Алексея, изредка приезжавшая погостить из соседнего района.

Вспоминал дом и отца. Его рассказы и истории о родственниках, врезавшиеся в память с детства. В памяти без труда всплывали развешанные по стенам старые фотографии семьи деда и прадеда. С чёрно-белых дагерротипов, обрамлённых в самодельные простенькие рамки, на него сквозь время глядели напряжённые и торжественные лики его ушедшей родни – пращуров, которых он никогда не видел.

Живым он помнил только деда Николая по отцовской линии.

Дед Николай был железнодорожником. Отец как-то показал Алексею хранящийся в шкатулке с документами дедов орден Октябрьской Революции. Из коротких рассказов отца Семёнов составил свою картину жизни его семьи.

Дед успел поработать в разных городах – от Москвы до Томска, переезжая всюду со своей семьёй. На работе его ценили. Во время войны у железнодорожников была “бронь” от армии. Подолгу Николаю нигде работать не доводилось – перебрасывали с места на место. Да это было и к лучшему – до доносов и зависти не доходило. В Караганде же служба задержала на несколько лет. Там и родился отец Алексея.

Как ни старался Николай, избежать “ежовых рукавиц” не получилось. Забрали ночью. Правда, продержав всего две недели, отпустили. Причина лежала на поверхности – пожалел “врага”, выселенцев с Кавказа; чеченцев, с женщинами и детьми, выбросили из вагонов на пандус тупиковой грузовой ветки в тридцатиградусный мороз. На ветру, через пару часов этих худо одетых людей можно было бы зачислить в “убыль населения”.

Дед дал команду пустить их временно в пустующий “красный уголок” в клубе. Кто-то настучал.

Чеченцев и ингушей в ту пору в Караганду нагнали много. Местные их сторонились. После этого случая деда в их среде стали принимать как очень уважаемого человека. Пожилые чеченцы почтительно здоровались с ним на улице за руку.

А теперь он сидел у них в яме. Лёжа на спине, Алексей разглядывал звёздное небо, перебирая в памяти лица ушедших родственников. Жалел, что не расспросил подробней о предках, покуда были живы отец и мать. Теперь он последний их роду.

Отчего-то припомнился давний детский сон; изложение в классе. Белый тетрадный лист, лежащий перед ним на зелёной поверхности парты, и охвативший его ужас от осознания того, что он не знает, о чём писать. Он всё забыл. Со стен класса на него хмуро смотрели лики русских учёных и писателей, явно недовольных его конфузом. Приближавшаяся к его парте учительница доводила напряжение до предела, и он просыпался.

Алексей не мог понять, отчего в детстве этот сон часто повторялся; ведь ни отец, ни мать никогда особо не ругали его за плохие оценки.