Ярослав Полуэктов - Париж Paris Парыж

• Название: Париж Paris Парыж
• Автор: Ярослав Полуэктов
• Жанр: Русское современное

Яков Каунатор. Аннотация: «Ититьская сила! Ай, как вкусно! Мало, что вкусно, белой завистью завидно. Хорошо. Занимательно и вкусно. Спасибо».

---

– Тудысь-сюдысь! – это стирка, бельишко, носки на бечёвке. – Скрип-скрип, – это манускриптит деревянная рама над головой. Висит как разболтанная по старости гильотина. Вот-вот сорвётся с петель. Она не снилась мне долго, так как я, слава Христу, не знаю её детального устройства. Революционные ингредиенты первой французской революции! Надо бы их знать сынам революций отечественных. А не охота! А не буду!

Так я и спал под эту «романтическую музыку старых номеров» и «чарующий шелест ночных парижских такси». Но, тьфу на этом, а то запахло. Чем-чем. Хэмингуэевщиной, вот чем!

Тупо разбудил обычный трамвай или ещё более обычный троллейбус: это я уже забыл – что там у них внизу было; надо будет в Планету-Землю посмотреть.

Запомнил только машинёшку, улепленную сплошь зелёным – искусственным, конечно, газоном: живым-то оно было бы забавней; и с глазами она ещё была. Остановилась под самыми нашими окнами: мы на четвёртом этаже, почти под свесом кровли. Чёрт, забыл вверх посмотреть, а там, наверное, было не всё так банально, как у нас на родине: здесь профилёчки, жестяночки правильно загнуты, воронки все с завитушками, дырочками, зубчиками, ромашечками и то и сё, как полагается в их европейском модернизме. А присмотреться, глядишь, и надстроенная мансардёшка там, и наклонные окошки в ней, и флигелёк, и садик во дворе, и на крыше дамочка в одних трусиках. Валяется! В центре Парижа! Ей можно помахать цветочком, а она, возьми, да ответь! Хоть у неё те самые праздники, и на работу не пошла именно поэтому. Ну, не захотела и всё! Плювать! Эй, спускайся сюда!

Крассо-тыщща!

Тут что-то обвалилось за окном, а в коридоре раздались женские шаги.

Ба-бах! Всё вдруг окрасилось сепией. Флэшбэк! Ненавижу флэшбэки. Путают они всё кругом.

Растворилась дверь и, не стуча, ввалила уже будто бы виденная где-то мною женщина. Ополчились бабы мира и родные когда-то. Ведь, хочу доложить, брошенки ревнуют и после брошения. Ибо бросают их не в конкретную цель, а как бы на волю течения, и их частенько или прибивает назад, или они прицепляются к кому-либо специально неподалёку, как к непотопляемому дереву и ждут-не дождутся момента, когда ты сам проплывёшь мимо какашкой, и тогда тебе всё припомнят и скажут, что ты, мол, видишь, стал какашкой, а при мне мог бы стать деревом как и я. А тебе уже пофигу, потому что время твоё кончилось, и ты плывёшь по точному адресу, туда, куда в итоге сплавляются все. И даже крепкие с виду деревья, иногда называемые топляками. Хотя чаще топляки, когда приходит их время, становятся тяжёлыми. Один их конец держится за дно. Другой конец пропарывает днища кораблей. Крепкие системы – неподвижные. Они скучают в застылости. А какашечки могут плыть и плыть, и ими питаются и птицы, и рыбы, и производятся микробы. Это отличная польза миру паразитов. А если повезёт, то их притянет какая-нибудь насосная станция. Там их засосут, прохлорируют, ультрафиолетом подлечат, а они ещё больше окрепнут, загорят, станут симпотными как звёзды, и они приобретут иммунитет, и снова их запустят в жизнь… и…

Отвлеклись, кажется… Сепия тут стала мигать и местами походить на правду… Радуга брызжет. Каждый охотник желает знать где сидит… Знаем-знаем, не надо тут нам втирать! …Горничная, уборщица, официантка? Что-что? Завтрак принесла в постель? Ух ты! Давай-ка его сюда! Кто тут был сервисом недоволен? Ах это был наш молодой друг Малёха! Принюхиваемся. Повеяло мюнихской рулькой. Не может быть: мы в Париже! Нос уточняет: фазан жареный. Глаз… неужто врёт: официантка. Ну, и нарядец! У цветах усё алых! Будто только что из Саратова. Без тележки.

Нет, не официантка. Или она? В постреннесансных романах всё всегда так неожиданно и некстати. Бабы вылетают откуда-то сбоку. Не стая фазаних, нет. Одна и как-то на «Ф». Что значит «фиолетово» ей всё. Во: с флейтой, млин! Что ж они такое творят! Саратовки! С Угадайки-тож. С флейтой! Чего ради творят? Куда флейту можно пристроить? Ладно, что не с арфой припёрлась!

Тут музыка: долгая, странная, басовая си бемоль. Что это? Ах это музыка нашей планеты за последние двести миллионов лет. Ладно, ладно, замах оценили. Автору зачёт. Режиссёру зачёт. Композитору двойка за плагиат.

4

– Ах, как глупо своёго дома не знать, – сказала голубушка Варвара Тимофеевна, а это была именно она – общезнакомая тёлка из XIX-го Таёжного Притона, флейта вынимаема из сумочки.

– Пришлось задирать подол у самой водосточной трубы, а говорили, что в Париже клозеты на каждом шагу. Хорошо – дождит, а то бы и не знаю, что со мной бы приключилось. Неудобно как-то сухие тротуары мочить. А я к Ксан Иванычу, – говорит, – где он? Как нет? – самое время! Я с гостинцами к нему. Должна я вам, кстати, сообщить на ваш вопрос, что ваш ненаглядный Ксан Иваныч вашу нумерную гостинку в Гугле нашёл. И позже ещё раз нашёл, – по приезду, так сказать, чтобы супружнице доложить своей ненаглядной certainty факты, так сказать. Нашёл и фотку – по вывеске, кстати, – и место вашей теперешной дислокации. Век-то номер двадцать один с Рождества Христова.

Порфирий что-то замолк, засуетился… Засомневался в технологических возможностях века и в правильной дате начала исчисления. Всё это мутно и каждый король норовит по своему считать… чтобы наколоть соседа. А-а-а, забыл, это не самое главное, а подспудно. Главное: он же голый вниз от пояса. Прикрываться одеялком стал. Всей маскарадной прелести и новизны ситуации не понял. Тоже мне герой – любовник. Могли бы вдвоём этой Варваре Тимофеевне… Как давеча в Угадае этой… ну-у-у… Стоп-стопарики!

– Голубушка, Варвара Тимофеевна, – вместо предложения ночной луны, звёзд, как дыр в занавеске рая, и вместо горячего сердца двадцать первого века стал оправдываться я.

А ведь я – не в пример уважаемому Вами Ксан Иванычу – не только хотэль в Гугле нашёл, а ещё проехался на невидимом автомобиле и катался по городу, рассматривая фасады, до тех пор, пока не стукнулся головой об виртуальную ветку и в заблудившееся положение не встрял. А там и Гугл издох: виртуалил-то я с места службы, а на службе для каждого назначен трафик, все уже привыкли и стали в него вписываться без проблем, начальство наше, поразмыслив, решило, что все уже стали честными людьми и ограничение сняли. Хренов им!

Тут Варвара Тимофеевна ойкнула, слово Бимовский сморщенный орган ей, видите ли, не понравился. Как бы не в строку шло. А её это колет.

Она поначалу вышла из барышень, а потом уж только завела себе Притон на отшибе, и набрала на службу разных диких Олесек. От заезжих джипперов, батюшек с приёмными и своими детьми, набожных сестриц, колдунов, беглых каторжников, ролевых игрунов и нечисти местной теперь у неё отбоя нет.

– Голубушка! Мы идём! – кричат гости, только вывалившись с баржи. Пить начинают ещё с берега. Пока дойдут – а там всего-то идти триста метров – ящика шампанского как ни бывало.

– Ну, дак, – продолжил я, – искали честных, а нарвались на глупых. Я – не поверите – наивно тратил из общака и удивлялся: надо же, какой Гугл энергоНЕёмкий. Лишил всех коллег радости общения с Интернетом на целый месяц. Ну и ладненько. Прожили как-то, хотя и позубоскалили поначалу.

– Как ладненько, – спросила Варвара Тимофеевна, присаживаясь на койку рядом с Бимом, – простите, сударь, можно я рядом с вами посижу? Или на минутку прилягу-с. Подайте подушечку-с, милейший.

Бим подвинул испод подушечку.

– Устала-с. Парижец такой большой городишко. – А мне: «Ладненьким не обойдётся, сударь, говорите правдиво: вас лишили работы, так ведь? Или наложили штраф? По-другому в нормальных фирмах не бывает».

– Простили меня, потому как дело шло к концу месяца, и даже денег с меня не взяли, хотя я предлагал излишек расхода оплатить со своего кармана. Может мне пора отвернуться от вашей картинки?

Тут Варвара Тимофеевна, забыв про меня и не ответив вежливым «можете и посмотреть наши шалости, а можете чуть погодя присоединиться», стала закидывать нога на ногу; фальшивый костыль в сторону. А как только приподнялся край платья, показались кружева и оголилась розовая коленка, так Бим стал валиться на неё и тут…

И тут Бим стал мной, а Варвара оказалась Маськой. Прорезь у Маськи оказалась нежной, белой и тонкой, но не так как у Тимофеевны – обросшей рыжими волосами и труднодоступной – как дикая тайга (тайга ещё цивилизованной бывает, когда из неё делают музей с билетами), – а такой, как полагается молодым и неопытным девушкам. Или то была Фаби? Но тогда я ещё не знал Фабиного устройства. Значит то объявившееся чудо было Маськой. Расцветает девушка на глазах всего Интернета.

Но тут же спросонья, механически: «ой, не надо», а я: «должен же я знать как там у тебя устроено».

А она: «не надо, не надо, а то я тоже захочу». Шалопайка.

А я был готов, взмок, прилип к её заднице в обрезанных джинсах и жмусь; а ножки стройные, белые, гладкие без единой волосинки, животик плоский, но мяконький и женственный. Теперь же – а я не насильник и не педофил, а лодырь – пришлось взять себя в руки и отбросить задатки Казановы в сторонку. Я будто бы очнулся, зевнул для пардонуа – будто не виноват я, а будто автоматически во сне полез – а за это грех списывается. Встал, засунул разочарование кой-куда, оправил членство и, пока не истёрлось в памяти, полез в компьютер записывать ощущения…