Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 4

• Название: Сказания о Русской земле. Книга 4
• Автор: Александр Нечволодов
• Жанр: История

Книга, написанная действительным членом Императорского Русского военно-исторического общества Александром Нечволодовым, уникальна. Ее первое издание стало настольной книгой в семье последнего российского императора Николая II. «Сказания о Русской земле» включают в себя обширнейший историографический материал: от древнерусских былин, песен и летописей до работ Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, И. Е. Забелина и многих других историков и писателей, чьи имена вписаны в золотой фонд истории нашего Отечества. Каждая страница книги пронизана любовью к России и гордостью за ее славное прошлое, настоящее и будущее.

---

 Эти воспоминания Иоанна вполне соответствуют действительности. Угодники Ивана Шуйского, назначенные им наместниками в городах, «свирепствовали, как львы», по словам летописца, и самым бессовестным образом грабили и утесняли жителей.

Вместе с тем «мы были, – говорит Н.М. Карамзин, – жертвой и посмешищем неверных: хан Крымский давал нам законы, царь Казанский нас обманывал и грабил. Саип-Гирей задержал гонца, направленного из Москвы к Молдавскому государю, и писал Иоанну: ".. У меня больше ста тысяч рати: если возьму в твоей Земле по одной голове, то сколько твоей Земле убытка будет, а сколько моей казне прибытка? Вот я иду; ты будь готов: я украдкой не иду. Твою Землю возьму; а ты захочешь мне зло сделать – в моей Земле не будешь". На это дерзкое письмо из Москвы было отправлено к Саип-Гирею большое посольство с богатыми дарами и согласием не вмешиваться в дела Казани, откуда Сафа-Гирей не переставал производить разбойнические нападения в областях Нижнего, Балахны, Мурома, Владимира, Костромы, Галича, Устюга, Вологды, Вятки и Перми, производя опустошения хуже, чем Батый во время своего нашествия».

«И кто бы тогда изрещи может беды сия… паче Батыя», – говорит летописец, так как Батый, по его словам, прошел молнией по Русской земле, казанцы же не выходили из ее пределов и лили кровь, как воду. Беззащитные жители укрывались в лесах и пещерах, тогда как татары «великие монастыри и святые церкви оскверниша лежаще и спяще… и святые образа секирами рассекающе…».

«Что же делали правители Государства – Бояре? – вопрошает Карамзин: – Хвалились своим терпением перед ханом Саип-Гиреем, изъясняясь, что Казанцы терзают Россию, а мы в угодность ему не двигаем ни волоса для защиты своей Земли. Бояре хотели единственно мира и не имели его».

К большому для нас счастью, перемирие с Литвой еще продолжалось, и окончательно одряхлевший Сигизмунд I мечтал только о том, чтобы в покое дожить свой век; иначе же и Литва, конечно, не упустила бы случая напасть на нас.

Описанное выше позорное поведение Ивана Шуйского возбудило против него его же ставленника, митрополита Иосафа. Этот старец, без сомнения, вспоминая с горечью в сердце недавние славные времена Московского государства, решился в 1540 году на смелый шаг: он стал печаловаться в Боярской думе перед 10-летним великим князем о прощении князя Ивана Бельского и, поддерживаемый боярами, державшими сторону Бельского, успел выхлопотать его освобождение.

Видя торжество своих противников, Иван Шуйский в гневе устранился от дел и перестал присутствовать в думе; власть же перешла в руки Бельского, после чего дела приняли тотчас же другой оборот: князь Иван Бельский никого не преследовал и не заточал; напротив, вместе с митрополитом Иосафом он ходатайствовал об освобождении из заключения жены умершего в темнице дяди великого князя Андрея Иоанновича Старицкого и его малолетнего сына Владимира. Затем для прекращения алчных вымогательств воевод и наместников, так развившихся во время Ивана Шуйского, правительство стало выдавать в большом количестве так называемые губные грамоты горожанам, пригородам и волостям; грамотами этими самим жителям давалось право выбирать из боярских детей губных старост и голов для разбора всех душегубных дел и для ловли разбойников и татей. Эти же губные головы вместе с земскими присяжными людьми, или целовальниками (целовавшими крест при вступлении в свои обязанности), приводили в исполнение и приговоры по уголовным делам. Наконец правительство во главе с Иваном Вельским решило дать отпор и татарам.

Против Сафа-Гирея Казанского, стоявшего под Муромом, была выслана рать; услышав о ее движении, он поспешил вернуться в Казань. Это было зимой 1540 года, а летом 1541 года от наших степных сторожей, или станичников, пришла на Москву весть, что Саип-Гирей Крымский идет со всей ордой, оставя дома только детей и старцев; шло тысяч 100, если не больше, причем и турецкий султан прислал крымцам в помощь свой отряд с артиллерией; наш изменник, князь Семен Вельский, служил татарам путеводителем.

Вид Казани в XVII веке

Но московские полки, в предвидении этого похода, еще с весны были собраны у Коломны на левом берегу Оки. Сюда же приезжал их осматривать и 11-летний государь.

При вести о движении хана со всей ордой юный Иоанн вместе с братом Юрием со слезами молился в Успенском соборе пред иконою Владимирской Божией Матери и ракою святого Петра Чудотворца. Затем, призвав митрополита в думу, он предложил вопрос: где ему быть ввиду приближения врага: оставаться ли в Москве или удалиться? После обсуждения митрополит и бояре приговорили: «Ввиду малых лет великого князя ему оставаться в Москве, надеясь на милость Божию, покровительство Пречистой и московских угодников».

Столица, при общем одушевлении жителей, стала деятельно готовиться, чтобы выдержать крепкую осаду; в войска же на Оку великий князь послал грамоту, в которой требовал, чтобы между воеводами не было розни, а когда крымцы переправятся за Оку – то чтобы они за святые церкви и за православных христиан крепко постояли, с царем Саипом дело делали бы, а он, великий князь, рад жаловать не только их, но и детей их; которого же Бог возьмет, того он велит в помянник записать, а жен и детей будет жаловать. Прочтя эту грамоту, воеводы умилились душою, прослезились и решили все умереть за государя; у которых же между собой распри были, те просили смиренно друг у друга прощения. Когда грамота великого князя была сообщена войскам, то ратные люди отвечали: «Рады государю служить и за христианство головы положить; хотим с татарами смертную чашу пить».

Между тем Саип-Гирей быстро двигался, но не смог взять Зарайска благодаря храброй защите воеводы Нестора Глебова; хан подошел к Оке 30 июля 1541 года и, готовясь к переправе, открыл огонь из пищалей и пушек. Встретя, однако, сильный отпор и видя огромное количество русских, он со стыдом побежал назад, выразив свой гнев Семену Вельскому, обещавшему ему легкий успех, и оставив в наших руках часть турецких пушек. Это были первые взятые нами турецкие орудия, которые в последующих столетиях русские доблестные войска брали в огромном количестве.

После отступления татары подошли к городу Пронску; Саип-Гирей обступил его и хотел непременно взять. Но в Пронске начальствовал храбрый Василий Жулебин. Он с презрением отверг предложение сдаться, а для защиты города вооружил всех граждан и женщин.

Видя непреклонную решимость Жулебина защищаться и узнав о приближении высланных для преследования татар князей Микулинского и Серебряного, Саип побежал дальше.

Конечно, вся Москва радостно встретила весть о поспешном бегстве крымцев, и малолетний великий князь щедрой рукой сыпал милости воеводам и ратным людям.

Светлые дни, наступившие после перехода власти в руки Ивана Вельского и митрополита Иосафа, продолжались недолго. Скоро против них составился заговор во главе с Иваном Шуйским, которому Вельский не только оставил свободу, но даже дал воеводство во Владимире. Здесь Шуйский вступил в сношения со многими боярскими детьми и со своими сторонниками, которых особенно много было среди новгородцев, так как в Новгороде в последние дни его вольности сидел приглашенный его жителями князь Шуйский-Гребенка, почему потомки этих вольных новгородцев и сохранили особую преданность роду Шуйских. И вот, собрав 300 надежных всадников, Иван Шуйский поручил их своему сыну Петру, который ночью 3 января 1542 года внезапно появился в Кремле, произведя там ужасную тревогу; заговорщики схватили Ивана Вельского и посадили его в тюрьму, а также и верных его друзей Хабарова и князя Щенятева, взятого в самой палате государя. Митрополит Иосаф был разбужен камнями, которые стали кидать в его келью; он бежал во дворец и хотел спрятаться в спальне великого князя; но наглые заговорщики ворвались и сюда, приведя в ужас Иоанна, после чего Иосаф был увезен в Троицкое подворье, где его чуть не убили новгородцы; затем он был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь. Вельский был тоже сослан на Белоозеро и через 3 месяца умерщвлен по приказанию Шуйского; на место же Иосафа был поставлен Новгородский владыка, уже знакомый нам архиепископ Макарий.

Иван Шуйский, вернувшись вторично ко власти, недолго пользовался ею, так как скоро сильно заболел; важнейшим из дел, совершенных за это время, было заключение нового перемирия с Литвой на семь лет, с 1542 по 1549 год.

Власть от заболевшего Ивана Шуйского перешла к трем его родственникам, князьям Ивану и Андрею Михайловичам Шуйским и Феод ору Ивановичу Скопину-Шуйскому, людям корыстным и властолюбивым, причем особой властностью отличался князь Андрей Шуйский.

Этим новым временщикам, конечно, должны были быть крайне неприятны все люди, к которым имел склонность подрастающий государь; и вот 9 сентября 1543 года они вместе с другими своими приспешниками стали нападать в думе в присутствии великого князя и митрополита на любимца Иоаннова Феодора Семеновича Воронцова, обвиняя его во многих преступлениях; затем они вскочили, как неистовые, силою вытащили его в другую комнату, стали там мучить и хотели тут же убить. Взволнованный государь просил митрополита спасти несчастного, и только благодаря настоянию святителя и бояр Морозовых Шуйские, как бы из милости к Иоанну, обещали оставить Воронцову жизнь, но били его, а затем заключили в тюрьму. Иоанн просил их вторично, если нельзя оставить его любимца в Москве, то хоть послать на службу в Коломну, но государя не послушали, и Воронцов был сослан в Кострому; эти переговоры за Воронцова вел от имени великого князя митрополит Макарий, причем ему пришлось вынести от Шуйских немало оскорблений; один из их сторонников, Фома Головин, споря с Макарием, в знак презрения даже наступил ему на мантию и изодрал ее ногами.