Валерий Донсков - Красный Востокъ (сборник)

• Название: Красный Востокъ (сборник)
• Автор: Валерий Донсков
• Жанр: Попаданцы

Фантастика, фэнтези, сатира, антиутопия, историческая проза – вот далеко не полный перечень жанров, к которым по тем или иным признакам можно отнести новую книгу Валерия Донскова. Захватывающие приключения Ивана Услонцева, внезапно попавшего из самой гущи событий гражданской войны и революции в наше, на первый взгляд более спокойное, а на деле – не менее тяжелое и сложное время, заставят читателя не только улыбнуться, но и задуматься: как и в какую сторону изменилась жизнь за последние сто лет? И изменилась ли? А между тем Ивана и его возлюбленную – девушку из нашего времени – ожидают новые, еще более суровые испытания…

---

Валерий Донсков Красный Востокъ (сборник)

© Валерий Донсков 2015

© Sklenëný mûstek s.r.o. 2015

©Все права автора охраняются законом об авторском праве.

Копирование, публикация и другое использование произведений и их частей без согласия автора преследуется по закону.

…Осень. Деревья избавляются от своего веселого оптимистичного летнего наряда, теперь окончательно пожелтевшего и опадающего на землю.

Лужи. После вчерашнего дождя кругом на асфальте лужи.

Зябко. Прохожие, неторопливо прогуливающиеся по набережной, прячут шеи в шарфах, сутулятся, поднимая плечи, пытаясь уберечь тепло.

Суетливые волны на реке всё никак не могут успокоиться!

Всё очень похоже на мою далекую родину, на прежний гурьевский Жилгородок[1]. Очень! Вот эта лавка, на которой сижу. Нескучный сад позади меня. Даже темная скульптура ныряльщицы прямо вот-вот готовая с головой отправиться в эти грязные мутные воды.

У нас же возле пляжа была точно такая же! Потом ей, правда, руки обломали… Ну, не суть важно. Да, по всей нашей большой великой стране были точно такие же. Типовая фигурка. И сходство иллюзорное. …Лавочки наши поплавнее были, да и поглубже, но покороче. Нет. Эти суетливые стоячие волны Москвы-реки никак и никогда не смогут напоминать спокойную гладь Урала.

Неожиданно откуда-то спереди и сверху на воду передо мной спланировала утка. Расправив крылья, она плюхнулась, образуя на мгновение в воде за собой гладкую овальную яму, скользнув в ней, «скозлила», скакнула вверх и окончательно приводнилась, сложив крылья и закачавшись на волнах. Следом за ней оттуда же, из зенита на воду одна за другой, как плюшевые игрушки, беспорядочно посыпалась целая стая уток, но в отличие от первой, несмотря на вертикальное падение, – их приводнение было почти идеальным.

Вот это уже – ни в какие ворота! …И никакого сходства с Жилгородком.

Можно ли купаться там, где плавают утки?! А шумная, забитая машинами Фрунзенская набережная с большими домами на той стороне реки? Не-ет. Совершенно никакого сходства. Ни-ка-ко-го.

Сбоку, закрывая вид на противоположный берег, показался острый нос и передо мной по воде быстро и тихо, заслоняя всё, прошел большой белый речной теплоход со сплошным обтекаемым остеклением по всей палубе, – яхта-ресторан. На широкой корме название: «Баттерфляй».

…Кто-то из классиков, утверждал, что если убить одну бабочку в прошлом, то будущее станет уже совсем другим. Сомневаюсь. Чтобы что-то изменилось в будущем, надо убить несколько сотен тысяч таких бабочек или даже несколько миллионов. Оно не предопределено заранее, но… случилось, так как случилось, и по-другому быть не могло, повлиять на него не зная, о чем там… или даже вернувшись назад, невозможно. И если Вы вдруг не уничтожите этот миллион бабочек, их обязательно убьёт кто-то другой!

…Мир сразу изменится. Может совсем по иным, неочевидным и неизвестным науке причинам. Но все свалят на них, на бедных бабочек.

Красный Востокъ (не совсем фантастическая проза)

Всем жителям Гурьева…

Неба синего даль огромная

Тишина, простор, солнца яркий диск

Отпусти меня боль народная

Я к земле своей вниз пойду

Поганцево

– Товарищи! С этим дирижаблем, которым мировой империализм вооружил белую контрреволюцию…, который мы сегодня отбили, мы не только освободим эксплуатируемые массы нашего красного Востока, Бухары, но и двинем дальше! Поможем братским народам Монголии, Китая …и даже Индии, которые, страдая под непосильным гнетом своих эксплуататоров – баев и ханов, давно ждут нашей помощи. Искра красного террора озарит всю планету, освободит трудящихся массы и станет началом мировой революции…

Командир отряда, стоящий на тачанке, превратившейся сейчас в импровизированную трибуну, замолчал. Одетый во всё черное и кожаное, сжимая в кулаке черную кожаную кепку, он указал, зачем-то ею на расстрелянных бойцов Черкесского эскадрона, которые без движения, в неловких позах, заломив руки и подвернув под себя ноги, лежали на сырой земле здесь же, между этой ложной трибуной и всем остальным стихийным митингом.

Бойцы Красной Армии и согнанные на площадь возле догорающей церкви испуганные сельские жители, повинуясь этому жесту, одновременно посмотрели на трупы…

Эмоции бойцов угадать было трудно. В их суровых бородатых или просто небритых русских лицах было все, начиная от классовой ненависти и кончая безысходностью, усталостью и полным безразличием. В преимущественно серых глазах местных, также русских, был только один страх.

Босоногие, раздетые по пояс мертвые горцы, устремив в небо свои черные, у некоторых с сединой бороды, длинные носы и остекленевшие взгляды, были ещё теплыми.

Ещё минуту назад со связанными руками, окруженные ощетинившейся штыками, винтовками и непонимающей их речь толпой, здесь, вдали от своего дома, они имели надежду на помилование и спасение.

Всего лишь час назад, сверкая на черкесках газырями и царскими наградами, полученными в Первую мировую за заслуги перед отечеством, в папахах и так же во всем черном отчаянно рубились на шашках, отбивались кинжалами, отстреливались и могли, как всегда, рассчитывать на то, что всё-таки случайно уйдут и укроются в своих горных саклях от этой сумасшедшей «красной чумы» и «безумия большевиков», пришедших из больших русских городов Севера и перевернувших всё с ног на голову.

Два часа назад весь этот мир был в их власти.

Теперь для них все было кончено.

– Пленных не брать! – продолжил выступавший, тряся рукой с кепкой, – это главный лозунг нынешнего момента Гражданской войны. Только беспощадное последовательное уничтожение противника обеспечит нам фактический перевес в этой войне и даст всесокрушающее моральное преимущество силам нашей революции над её врагами!

– Какой чо-орт от этих пле-енных! – проворчал стоящий в первом ряду пулеметчик Евдокимов, – Они по-русски-то ни бельмеса, …совсем ни хрена. – В руках у него был трофейный кинжал, который он вытаскивал и со щелчком обратно загонял в ножны.

– Что-о??? – спросил у него окончательно сбившийся и потерявший мысль оратор.

Евдокимов, не понявший сразу, что обращаются к нему, и только после нескольких тычков соседей осознав это, указал кинжалом на удерживаемый за веревки наблюдательный аэростат, большой изогнутой личинкой, висевший в воздухе над головами красноармейцев:

– Эта… Хто? Я ховорю, хто таперича летать будет на этой дерижабле?

Оратор растерянно оглядел толпу:

– Товарищи, есть, кто знаком с устройством дирижабля и его использованием? – толпа молчала, кто-то тихо подсказал:

– Может, морячки? – все стали оглядываться. Несколько человек в черной же морской форме, надвинув свои бескозырки и пряча глаза, отрицательно покрутили головами.

– Во-во! – продолжал Евдокимов, разглаживая рукояткой кинжала свои усы и бороду, не без иронии оглядываясь на моряков Балтийского флота, которые всякий раз утверждали, что всё на свете они знают, и как всё де устроено, и как жить надо.

– Ничего-о! – не унимался оратор, махнув рукой, – У нас и так всё новое и жизнь мы строим новую неизведанную, но полную счастья. Нам ещё многому придется поучиться. …Где этот? Как его? Где вновь освобожденный? Услонцев, ты где?

Толпа зашевелилась и вытолкнула из себя Ивана Услонцева, молодого небритого мужчину с разбитым носом и распухшим перекошенным от побоев лицом. Он был босиком в одних портках, на его голые расправленные плечи была накинута черная бурка, и стоял он, чуть прогнувшись, выставив вперед грязный исцарапанный живот с крупным пупом, стараясь, чтобы бурка не касалась, по возможности, содранной спины. На голове Ивана красовалась огромная черная папаха, прямо из-под её прядей выглядывали испуганные голубые глаза, распухший нос, разбитые в болячках губы, челюсть, припухшая на один бок. Руки его были заняты черкесскими ичигами, – узкими мягкими сапогами, которые он так и не смог натянуть на свои растоптанные широкие ступни, и черкеской с газырями – тоже, в общем-то, оказавшейся бесполезной из-за своей узкой для Ивана талии.

– Как тебя? Иван???

Иван кивнул.

– Ты видел, как запускают дирижабль?

…Видел ли Иван, как запускают дирижабли? О-ох! Уж лучше бы он этого никогда не видел. Вчера конный разъезд Черкесского полка поймал Ивана на станции. Иван был дезертиром и пробирался из Питера в низовья Урала к себе домой в Гурьев, – так, ничего героического и ничего необычного, огромные массы людей по всей стране, покинув окопы Первой мировой, сейчас пытались сделать тоже самое, чтобы начать новую жизнь. Это в то время, когда другие, также немаленькие массы в каком-то сумасшедшем надрыве методично истребляли друг друга, всех, всё и вся вокруг.

У Ивана было собственное мнение, не принимал он того, что творилось сейчас в его стране, и был не согласен по существу ни с белыми, ни с красными, имея свое особенное понимание текущего момента. От этого его пинали и те, и другие, бывшие самыми организованными и самыми жестокими участниками этого многостороннего и многострадального конфликта. Побывав в рядах классовых соперников, но не совершив нигде ничего особо выдающегося, он продолжал медленно продвигаться к своей заветной цели – к устью реки Урал и городу Гурьеву.