Виктор Бычков - Жернова

• Название: Жернова
• Автор: Виктор Бычков
• Жанр: Историческая проза

События в романе разворачиваются в Смоленской губернии и Алтае, охватывают период с 1904 по 1930 годы. Судьбы крестьянина, столбового дворянина, бывшего офицера переплелись с судьбой страны на изломе исторических событий.

---

Но, увы!

И долги. Они давили, висели камнем на шее Трухановых. А тут вдруг господин Лисицкий Михаил Ананьевич!

– Милейшая Ирина Аркадьевна! Вы устали, я же вижу. Вам непременно надо отдохнуть за границей!

Разговор происходил в присутствии Петра Сергеевича, мамы, сестры Катеньки в беседке на берегу Днепра за чашкой вечернего чая. Лисицкий был вся галантность.

– Девочке надо показать заграницу. Зачем же такую красоту держать в лесу? Гувернантки не смогут привить светские манеры, заменить балы, посещения театров и музеев. Наконец, общение со сверстниками и сверстницами, более полное познание окружающего мира, новых стран и городов обогатят внутренний мир ребёнка. Пора, пора выводить в свет, к людям. Грешно прятать такую красоту, – а сам плотоядно любовался девчонкой.

– Всё это я прекрасно понимаю, уважаемый Михаил Ананьевич, – устало отмахивалась хозяйка. – Но – деньги! Вы же знаете: где взять деньги? Покойный оставил столько долгов, что я прямо не знаю…

– О чём вы? – искренне удивлялся банкир. – Только согласитесь с поездкой, и деньги у вас будут. Я обещаю. Сергей Сергеевич был моим товарищем. Как не помощь семье своего друга? Обижаете, обижаете меня, хозяюшка. О каких деньгах речь идёт? Полноте вам сгущать краски, усложнять жизнь!

– Но ведь их отдавать придётся, – не сдавалась мама. – По-иному не бывает, милейший Михаил Ананьевич. Вы лучше меня знаете. Зачем обманывать друг друга, зачем лукавить?

– Мы – свои люди, Ирина Аркадьевна, неужели я непонятно объясняю, – всё так же продолжал настаивать банкир. – Сво-и-и! Сочтёмся. Нет никакого лукавства. Вы меня обижаете, поверьте. Всё искренне, от чистого сердца. Я ведь не требую никаких процентов, не устанавливаю конкретные сроки. Будут деньги – потом отдадите. Я завтра же пришлю своего человека с бумагами и с требуемой суммой. Условия – самые благоприятные, щадящие, как для своих. Подумайте о себе и о дочери: отдохните. В наше время деньги – не самое главное, поверьте мне. Главное – здоровье, гармония душевная. Я знаю, что говорю. И, наконец, я помогу вам заключить несколько выгодных контрактов на поставку в действующую армию хлеба и фуража. А там – живые деньги, и не маленькие. Вы сможете в корне изменить своё финансовое положение к лучшему. Доверьтесь мне и будьте покойны, милейшая Ирина Аркадьевна. Я вхож и в дворянское собрание, и с самим губернатором на короткой ноге. Это не бахвальство. Это – реалии.

Пётр Сергеевич не присутствовал в тот момент, когда от банкира прибыл человек: отпуск закончился, и поручик Труханов убыл в воинскую часть.

Мама подписала бумаги не читая, не вникая в смысл написанного. Она, наивная, свято верила заверениям Михаила Ананьевича Лисицкого.

Съездила в Ниццу с Катенькой, хорошо отдохнули. Набрались стольких впечатлений, что хватит на всю оставшуюся жизнь.

Вот только ровно через год к Трухановым пришли счета из банка, в которых была проставлена умопомрачительная цифра.

Оказывается, тогда, подписывая бумаги от банкира на деньги для отдыха за границей, она письменно согласилась взять на себя все долги покойного Сергея Сергеевича – мужа, и изъявила готовность отдать имение столбовых дворян Трухановых в счёт погашения долга. И почему-то долги мужа выросли почти в два раза.

Каким это было ударом для женщины, можно только догадываться. Покой навсегда покинул дом Трухановых.

Правда, Михаил Ананьевич пошёл навстречу: попросил руки Катеньки. В случае материнского согласия, он клятвенно обещал забыть долг, выделить отдельную комнату для Ирины Аркадьевны в некогда родном имении с прислугой, и бесплатное содержание до самой смерти. И Петра Сергеевича будут всегда рады видеть здесь.

Об этом написала мама сыну в Ляолян, где он находился с самого начала военной русско-японской кампании.

И вот сейчас Трухановы лишены всего, всего того, что создавалось веками несколькими поколениями.

Не укладывается в голове.

Но, с другой стороны, по счетам надо платить. А чего ж мы хотели? Жить в долг? С каких это пор посторонние люди должны быть благодетелями для столбовых дворян Трухановых? За какие заслуги? Да, по счетам необходимо платить, это прекрасно осознаёт потомственный дворянин, капитан российской армии Труханов Пётр Сергеевич. Всё правильно. И надо быть по возможности объективным: он ведь совершенно не знает, куда, зачем, какую именно сумму брал его отец в банке господина Лисицкого. На какой срок? На каких условиях? И если брал, то куда ушла умопомрачительная по теперешним временам предъявленная банкиром сумма? Мама как-то говорила, что Сергей Сергеевич частенько запрягал выездную пару лошадей и уезжал в Смоленск. Один, без кучера, без прислуги. Отсутствовал иногда по нескольку дней. Жену не ставил в известность о цели поездки. Не считал нужным.

Родные склонны были думать, что Сергей Сергеевич погряз в карточных долгах. Уж больно азартным он был.

Так это или нет, никто не знает. Это лишь догадки. А корить покойного – не по-христиански, да и не по-родственному.

Однако, Пётр Сергеевич осознает и понимает, что в любом деле должна присутствовать хотя бы какая-то видимость законности, справедливости, порядочности, если хотите. Уж чего-чего, а справедливости русский человек жаждет, это хорошо знает капитан Труханов. А вот её-то как раз и нет. Банкир самый настоящий мошенник! Что бы вот так, обманом вынудить маму рассчитываться за долги?! Неужели это нельзя было сделать открыто, честно? Не унижая достоинства? Не шантажируя? Так, как поступил Лисицкий – это чистой воды шантаж и неприкрытое мошенничество, хамство с его стороны. Ведь он сам лично навязывал тот последний кредит на поездку за границу женщин. Клялся не торопить события по возврату, и вдруг стал шантажировать. «В тёмную» использовал непросвещенную наивную порядочную женщину, а, по сути, обманул, выдавая очередную сумму. Значит, ему нужны были не деньги, как таковые, а молоденькое тело Катеньки и родовое поместье столбовых дворян Трухановых. Старый пенёк! Шантажом решил взять?! Приписал несуществующий долг? Или банально увеличил сумму? Хотя, кто его знает? И отец приложил руку, оставил семью в незавидном финансовом положении. Это ещё мягко сказано.

Несколько раз Пётр Сергеевич порывался подать рапорт об увольнении с воинской службы. Его личное присутствие в имении если не могло бы спасти трагическое финансовое положение, то хотя бы сгладило остроту момента. Но покинуть русскую армию в тяжкую годину для страны? Не предательство ли это? Не трусость ли это? Как поймут сослуживцы, подчинённые? И поймут ли? Выходит, они будут жертвовать жизнями ради будущего родины, а он пойдёт спасать имение, позабыв о Родине, о России? Что важнее для офицера русской армии? Вот то-то и оно…

Не подал рапорта.

…Тяжёлые осенние тучи наползали на Екатеринбург. Поднявшийся ветер гонял по улице лёгкий мусор, клочки бумаг, хлопал ставнями окон.

Похолодало.

Ворона, нахохлившись, наблюдала с берёзы у дороги, как стайка воробьёв дралась за кусок хлеба кем-то уроненный на дорогу, пока, наконец, не слетела, ухватила хлеб, скрылась где-то за госпитальными постройками.

Разбрызгивая грязь, мимо прошелестела шинами пролётка. Кучер, привстав на козлах, свистел залихватски, размахивая кнутом.

Пётр Сергеевич подходя к воротам госпиталя.

Во дворе суетились санитарки и доктора, приглашая больных в палаты: время было к обеду. Накрапывал очередной осенний дождь; кровоточила рана; болела душа.

Глава четвёртая

Арестантов гнали на пристань для погрузки леса. Иван Наумович Хурсанов шёл в колоне за Титом Гулевичем. Петря брёл где-то позади в последней шеренге. Уездный городок только-только просыпался; вдоль дороги то тут, то там дремали извозчики вместе со своими лошадьми, сонные гимназисты спешили на учёбу; дворники заканчивали утреннюю уборку территорий; тонкие, жидкие столбики дыма из печных труб разносили по окрестностям ароматные запахи завтраков вперемежку с гарью берёзовых дров.

– Эх, ломоть бы хлеба ржаного из печки, горячего! – мечтательно произнёс Иван Наумович. – Хотя и от целого каравая не отказался бы, прямо из пода с пылу с жару. Ножом резать нельзя: горячий, лезвие будет увязать в мякоти. И ты его руками ломаешь, а он пахне-е-ет! Жизнью пахнет, во как.

– На пристани будут кренделя давать и булки с маслом и с маком. Всё в сахаре, а к пряникам подадут ковшик мёда. Само собой – выкатят бочку пива и по штофу водки на брата. Ты, мужик, зря аппетит не порти и не наедайся заранее ржаным хлебом, – съязвил напарник слева. – А то брюхо пучить станет и манна небесная не влезет в твою утробу: места не хватит.

Хурсанов не ответил, лишь кинул презрительный взгляд на соседа. Он пожалел, что нечаянно высказал свои чаяния-желания, приоткрыл чуточку душу. Срок, проведённый в тюрьме, уже научил его быть сдержанным в собственных чувствах, словах и действиях. Иногда самые светлые порывы души могут сыграть совершенно не ту роль, напротив, противоположную, на что и не рассчитывал вдруг позволивший расслабиться арестант. Тюремная камера жестока, она не позволяет расслаблений, мягкотелости и жалости своих обитателей.