Александр Попадин - Иванов и его окрестности

• Название: Иванов и его окрестности
• Автор: Александр Попадин
• Жанр: Русское современное

Автор предупреждает, что данное повествование предназначено для медленного чтения, а все персонажи его, имеющие имена, существуют реально, за исключением духов и призраков. Реальны даже кот Ясень и кот Невопрос, поющие фальцетом майскими ночами. Проплывает по небу в это время луна, а в её тени встаёт тень Королевского замка, к которому, как известно, тянутся со всех окрестностей подземные ходы и тоннели…

---

Первое правило женщин и котов

Всё так, всё так… Всё на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не мог загордиться человек, чтобы человек был жалок и испуган…

Венедикт Ерофеев

Есть события, которые скользят пунктирной линией, как тропка, наполовину занесённая временем. Раз начавшись, они затаиваются на неопределённый срок, чтобы при случае выпрыгнуть на поверхность жизни. Их ни в коем случае нельзя торопить, грубо подталкивать и спрашивать у неведомого божества, ведающего Сроками: ну когда? а можно скорее? Они чужды торопливому вожделению: тропинка тогда исчезает под вашими ногами, и исчезает навсегда. Необходимо терпеливое, точное в своей первоначальной цели ожидание.

Этим свойством обладают женщины и коты. И те, и другие могут часами – или годами, – ждать в засаде, когда мелькнёт мышиный хвост или некое подобие жениха. Дни у них проходят за днями, минуты за минутами, они погружают ожидаемое во глубину своей души, чтобы при случае мгновенно извлечь его оттуда и поймать событие в тот самый миг, когда, влекомое божествами Срока, является оно на поверхности жизни.

Всё это сродни искусству того охотника, что охотится дедовскими способами: ставит ловушки, настораживает петли, обходит тропы, таится в засаде. И у такого охотника, у таких котов и женщин уши насторожены, ноздри ловят запахи, глаз рассеянно-внимателен. Они ждут случая, встречи, и событие одаривает их терпеливость давным-давно выжидаемой добычей.

Фразу Вовки о двухэтажном подвале я намотал себе на ус, затаился, и стал ждать.

Мне всегда было жалко большие города, провисшие под собственной тяжестью и размерами. В таких городах у домов нет нормальных подвалов, нет крыш, да и назвать эти параллепипеды домами трудно. Не дома, а ящики из пропавшего комода, которые восприкасаются с небом не коньком, а асфальтовой площадкой. Чердаков там нет в помине. Вы представляете? Нету в помине!

Если уж нам всем свезло, и мы выросли и живём в Калининграде, под самым боком у всевозможных тайн, то непременно надлежало этим преимуществом воспользоваться. Коснуться покровов! Заглянуть в мерцающую полутьму! Открыть в своей душе кладезь загадок.

Дом по улице Вагоностроительной (Арндштрассе), в котором жил Иванов, располагал к самым сумасшедшим гипотезам на свой счёт. Он относился к тем редким в нашу эпоху вневременным домам, в которых Время оседает на стенах, и многие поколения выросших здесь детей оставили в коридорах такую густую пелену смеха и баловства, что в жаркий полдень, когда прошлое оттаивает и отлепляется от стен, подъезд наполняется туманом нефизической природы.

Ах, эти старые дома! Эти замысловатые фасады, милые и приятные мелочи, облепливающие дом в течение долгой жизни!

Казалось бы, простая вещь: стены, потолок, фундамент, крыша, двери. Вот – дом. Ан нет, не всё так просто. Так карточный домик бетонной новостройки отличается от Дома, кирпичный короб – от бесконечности важных мелочей, собранных в живую пригоршню и уводящую в другие измерения и времена. Мелкие чёрточки, слагающиеся в неповторимый лик: чердак и подвалы, тайные уголки и пустоты в стенах, лестницы с не поддающими счёту ступеньками (вчера было 12, сегодня 15, вчера высокие и труднодоступные, сегодня перемахиваем две зараз). Перила, водосточные трубы, почтовые ящики, пауки по углам, домовой за веником, эхо в подъезде – причём всегда эхо, без него подъезды не живут. Звуки дворовой жизни, отскакивающие от побеленного потолка и пола полированной гранитной крошки; черепичная крыша, голуби и коты, мыши и косиножки, по Гоголю зовомые «карамора». Блеск в окнах всходящего солнца и блеск солнца закатного; полночный блеск луны на глянцевитых боках водосточных труб; изредка – угрюмые завывания ветра, а может и не ветра, трудно перечислить всех, кто мог бы вот так угрюмо завывать в неведомой трубе.

Наружный лик дома ясен и понятен. Негласный, внутренний лик загадочен и таинственен. Можно прожить жизнь и его не заметить. Жить такой жизнью почему-то не хочется.

Обработка Иванова режущим и колющим инструментом

Коль индеец настоящий, он всегда найдёт оттяг, настоящему индейцу завсегда везде ништяк.

Ф. Чистяков. Песня о настоящем индейце

Шли дни, за ними шли недели, за ними шли месяцы. Осень сменилась зимой, вслед за нею пришла весна. За это время мне приходило в голову множество неправильных идей, но я крепился и не давал им ходу. Например, была идея про… а потом идея, как… а затем – «что, если…»

Но я крепился.

Наконец, случай представился. Время подобрало нужную лекалу, обстоятельства выстроились в благоприятную комбинацию.

В тот самый день я шел к Иванову мимо школы №14 и, подойдя к той самой площадке, что находилась напротив ивановского подъезда, в который раз принялся осматривать её. С моих детских пор, когда на площадке стоял редкий «запорожец» или «жигуль», а между ними обосновывалась тётка, перевязанная белым фартуком и торгующая пирожками, – с тех самых пор минуло семнадцать колов времени, и сейчас площадка была утыкана разнокалиберными автомобилями и киосками, половина которых на вечном замке. Но не они, неприглядные, волновали моё воображение. Взор мой проницал вглубь, и то, что он там угадывал, заставляло биться моё сердце, словно от весенней лихорадки…

Как известно, подземелья и тайные бункеры удобнее всего делать под незастроенными площадями. Пятачок голой брусчатки подходил для этой цели как нельзя лучше: будь я какой-нибудь досоветский немец, я непременно устроил бы под этим маленьким симпатичным плацем маленький симпатичный потайной бункер, а уже от него – подземные ходы: вверх один, вниз другой. Почему-то, наверное вследствие родства, я чувствую, что те самые досоветские немцы именно так и сделали: прокопали и построили. А нам, опять же вследствие метафизического родства, полагается теперь обнаружить и открыть. Всё правильно, всё сходится.

С этими мыслями я постучал в дверь ивановской комнаты.

В тот день я застал обстоятельства, повернутые к моему плану наиболее выгодным профилем. Иванов приобрел очередную книгу о символике готических храмов и увлечённо обсуждал её с Владом. Матери Иванова в комнате не было. Груда книг по всем возможным мистическим течениям лежала в углу на полу, они были нужны Вовке Иванову для подтверждения своего материализма. Этим он занимался с неукротимой настойчивостью: с каждой получки к груде прибавлялась одна-две книги, а материализм их обладателя становился крепче ещё на несколько кирпичей.

Спор был в самом разгаре. Влад утверждал, что готические храмы – необязательно самое неизведанное место на земле, есть неизведанней: пирамиды Майя, например, или истуканы острова Пасхи. Иванов утверждал, что готические соборы имеют настолько глубокие корни премудрости, что глуповатые истуканы и пустые пирамиды меркнут рядом с настоящим собором, например, Кёльнским. Влад в ответ утверждал, что…

Я с ними не спорил. У моего племянника недавно стали резаться зубы мудрости, и про корни я уже был наслышан. Я подождал, пока спорщики выдохнутся, а потом повернул разговор в нужное мне русло.

– Чего уж далеко лазить, – сказал я небрежно, крутя в руках купленную книгу. – Если уж так хочется тайн и загадок, необязательно ехать за тридевять земель.

Здесь я кривил душой. Конечно же, гораздо увлекательнее обследовать именно готический собор, желательно монастырский, наверняка имеющий множество подвалов и погребов и испещренный подземными кельями, в стены коих вмурованы останки усопших братьев. Но за неимением бесхозного собора мог сойти тщательно подобранный калининградский подвал!

Удивительное свойство человечества – исследовать тайны и загадки ушедших тысячелетий, пропуская мимо загадки и тайны сегодняшнего дня! Мне было жалко калининградские подвалы: десятилетие за десятилетиями их пропускают мимо, устремляя свое любопытство в толщи веков и в глубь экзотических континентов, а наши местные загадки как лежали себе сто лет, так и лежат без намека на раскрытие, словно забытые сокровища.

Сейчас эти сокровища охранял джинн трансцендентальных сомнений, вселившийся в Иванова в незапамятные времена – чуть раньше одноклассника Газманова, но позже одноклассника Леонова. Помня Первое Правило Женщин и Котов (ППЖК), приглушая свою походку до мягкой вкрадчивости, я осторожно приступил к усыплению джинна. Кто знает, по прошествии стольких веков и тысячелетий, от чего нынче усыпляются джинны? Кто знает, какими печатями запечатывают те сосуды?

Все знают: хитростью, хитростью, и только хитростью!