Алексей Розенберг - Чистая сказка

• Название: Чистая сказка
• Автор: Алексей Розенберг
• Жанр: Русское современное

Представь, читатель: раннее утро. По полям и лесам стелется легкий туман, стараясь спрятаться от теплых лучей восходящего весеннего солнца. Трава и молодые листья деревьев блестят капельками росы, обращаясь на солнце в яркие изумруды. Золотые стволы сосен кажутся теплыми и этим своим теплом создают в душе легкий уют. Вертлявый ручей, весело прыгая по камням и разбрасывая сонмы брызг, рождает на перекатах маленькие волшебные радуги, в ледяной холод которых хочется погрузить пальцы…

---

– Ну что вы, не стоит, Варвара Тихоновна…

– Пойдемте-пойдемте! А то простынете совсем или, чего доброго, воспаление легких подхватите. И не спорьте!

Красный как рак Михаил Петрович выбрался из кустов и поплелся за Варварой Тихоновной, пытаясь выдумать на ходу какое-нибудь оправдание. Так пакостно он себя еще никогда не чувствовал. Хотелось бросится бежать без оглядки, но тогда это выглядело бы совсем уж по мальчишески, и ему пришлось бы стыдиться всю оставшуюся жизнь.

В доме отчаянно пахло пирогами, и такое тепло растекалось от протопленной печи, что с холода и сырости Михаила Петровича немедленно стало клонить в сонную негу. Варвара Тихоновна забрала у него промокший плащ и развесила на веревке рядом с печью.

– Ну вот, – сказала она, – А сейчас будем с вами чай пить. Я как раз пирогов напекла. И варенье имеется. А то давайте и остальную одежду – я вам пока плед дам. А то на вас и сухого места нет.

– Да не надо, Варвара Тихоновна, я так… Высохнет как на собаке.

– Собаке… Вот скажи мне, Михаил Петрович, ведь взрослые люди же, а ведете себя, как черте что! Дети, ей богу! Удумали засаду учинить – смех один! Ну ладно Аркадий – ревнивый черт, но вы-то зачем согласились?

– Да уж простите, Варвара Тихоновна…

– Да будет вам! Что я не знаю, что этот черт кого хочешь уговорит? Ой… и смех и грех! Ладно, что уж. Давайте чай пить.

Они пили чай до самого утра. Варвара Тихоновна без умолку что-то рассказывала о себе, своей жизни, о ревнивом Аркадии, о том, как будет хорошо, когда они поженятся и пойдут детишки. И что б обязательно два мальчика, в помощь отцу, и девочка, что бы всем душу греть. А Михаил Петрович молча слушал ее, с удивлением рассматривал и улыбаясь думал, какая, в сущности, прекрасная женщина Варвара Тихоновна, и что завтра же, он обязательно по-дружески даст Аркаше в морду и навсегда отвадит от всяких глупостей…

Наваждение

Михаил Семенович с тлеющей папироской в зубах в полудреме сидел в уборной, не специально прислушиваясь к жужжанию шальных мух. Где-то невдалеке затарахтел трактор и ему тут же отозвался собачий лай, который зачем-то попытался перекричать бойкий петух.

Послышалось, как в сенях заскрипели двери и загремели ведрами, что-то тяжелое упало на дощатый пол и с грохотом покатилось, преследуемое легким женским матерком. Заплакал ребенок.

Стадо коров, о чем-то гундося меж собой, шумно прошло по загуменкам, направляемое веселыми криками мальчишек-пастухов. Возмущенный галдеж потревоженных стадом гусей сплелся с кудахтаньем куриц, бросившихся в рассыпную от случайно свалившихся с дровяника двух сцепившихся подвывающих котов. И тут же громкий стук явно прилетевшего полена, сопровождаемый крепкой руганью деда Семена, вернул некоторое спокойствие в случившуюся панику, и кошачий ор быстро стих вдали.

В дверь уборной настойчиво застучали, отчего Михаил Семенович вздрогнул и вышел из состояния полудрема, отбросив воображаемую папиросу в сторону – и тут же утренний шум деревни немедленно растворился в бормотании телевизора на кухне, вое автосигнализации во дворе и возмущенном голосе супруги, опаздывающей на работу, из-за того, что супруг «расселся там на весь день»…

Бдительный участковый

У старика Терентия случилось несчастье: пока он ездил по делам в город, глупая старуха впустила в дом участкового Сычина, который, пошевеливши ноздрями, сходу раскусил наличие в подполе спрятанного самогонного аппарата и, конечно же, его конфисковал.

Самое обидное, что старик Терентий знал этого Сычина еще с тех лет, когда маленький плаксивый голоштанный мальчишка, писающийся с перепугу от мычания коровы, бегал за ним по пятам и клянчил: «Дядя Тилентий, пакатай на тлактали». И, может, Терентий упустил чего в свое время, может, не накатал вдоволь маленького Сычина на тракторе, да только вырос этот Сычин, нацепил, подлец, погоны и теперь ни какого спасу-продыху не дает.

То честно украденные в колхозе ничейные комбикорма конфискует, то доски велит на пилораму вернуть, то соляру с трактора назад в бак заправить, а теперь вот и до аппарата добрался! Ну, ни какого с ним сладу!

Уж и так старик Терентий к нему подкатывал, и эдак – ни чего не помогает. Посмеивается только Сычин да ус крутит. «Нет, говорит, дед Терентий, ничего у тебя не выйдет. Иди себе с миром». И что тут поделаешь?

Прав, конечно, Сычин по-своему, но ведь свои же все, деревенские. Мог бы иной раз и глаза прикрыть и ноздри свои при себе держать…

Ну да что уж теперь. Одна радость, что не пронюхал он еще про землянку в лесу, а то совсем бы каюк пришел самогонному делу. Да ведь пронюхает же, подлец. Обязательно пронюхает…

Блестки

Семеныч с Алексеечем раздобыли бутылку подозрительного первача, настоянного, по словам бабки Авдотьи, на кедровых шишках, но, при этом, отчаянно вонявшего какой-то химией и куриным пометом.

Засели в кустах за трактором на окраине поля. Разлили первач по стаканам. Ухнули не чокаясь.

– Да! Это – «посильнее Фауста Гете»! – икнув, блеснул Семеныч услышанной где-то фразой.

– Нет, Семеныч. Это – посильнее абсента Ван Гога, – крякнув, блеснул кругозором резко захмелевший Алексееич.

Мужики ухнули еще и блаженно закурили.

В небе блестело яркое желтое солнце. В поле, блеснув, тихо зашелестели подсолнухи. Неподалеку блеснули мычанием коровы. Вокруг мягко искрилась блестящая гармония и не менее блестящее душевное равновесие, совершенно не нарушаемое работающим вдалеке блестящим жнецом.

Яркие люди

Васька Клюкин слыл на селе страшным франтом. Бывало, разоденется в английский френч, натянет малиновые резиновые сапоги, нахлобучит широкополую белую панаму с синим пером, и давай важно прохаживаться перед клубом, словно павлин какой. Нос к небу задерет, а сам зыркает глазом – мол, видали? Европа!

А в соседнем селе жила Агафья Зубова, слывшая модницей не меньше Васьки. Как разоденется в многочисленные пышные юбки, как натянет искусственно выкрашенные в зеленый кирзовые сапоги, как пришпилит невообразимый кокошник, так и давай перед клубом прохаживаться, презрительно зыркая на односельчан. Мол, видали? Давитесь от зависти!

Поначалу как Васькины, так и Агафьины односельчане снисходительно посмеивались над модниками, считая их людьми не совсем здоровыми. Потом и просто перестали обращать внимание.

Но что такое модник без зрителя? А уж такие, как Васька и Агафья, так и вовсе хиреть начали, оставшись без внимания к собственным персонам.

И решили они покинуть родные края. Васька отправился на север, а Агафья на юг. И, как водится в сказках, естественно встретились на полпути между селами…

На свадьбе гуляли оба села. Весь народ страшно раскрашенный, разодетый в невероятные юбки и френчи, натянувши цветные сапоги и украсив головы фантастическими шляпами, перьями и кокошниками водил веселые хороводы и распивал за здоровье новобрачных. А тех, кто не желал рядиться по последней моде, согласно пожеланию молодых, на свадьбу не пускали и водкой не потчевали…

Благодать

Теплый июльский вечер. Время подходит к закату и всё вокруг замирает в предвкушении предстоящего представления. Подмастерья небесной ювелирной мастерской в почтении отступают на второй план, и окончательная огранка некоего сокровища предоставлена рукам великого ювелира. И этот ювелир – заходящее солнце. Оно, как бы нехотя, напоследок расправляет свои плечи и выкидывает тот самый фортель, какой обычно остается в памяти на долгие годы. Рассыпая пригоршни драгоценных алых нитей, оно, улыбаясь своей работе, наряжает сосновый бор в искусные золотые одежды, инкрустированные сверкающими изумрудами, под веселый гомон лесных птиц, громко поющих в золотых нитях этих роскошных вечерних нарядов.

А на берегу этого сверкающего соснового океана, уютно расположилась маленькая деревенька, благоухающая в этот час сеном и душистыми травами. И даже легкая примесь запахов домашних животных, совершенно не портит общей картины. А совсем наоборот добавляет легкие штрихи домашнего деревенского уюта.

В саду, среди раскидистых яблонь украшенных ожерельями из молодых яблок, среди кустов розовеющей смородины, в окружении благоухающих цветников, за столом сидели распаренные после знатной баньки два соседа. Сидели и молчали, смотря на праздник заката, слушая вечерний птичий концерт. Что-то непонятное и тоскливое пело в глубине души этих грубых на вид мужиков от созерцания непреходящего творения ювелира-солнца, наполненного запахами окружающего мира, чистого тела и дубового веника. И ведь правда – какой-то внеземной покой снисходит в такие редкие и, к сожалению, короткие минуты на невольных зрителей волшебного представления.