Игорь Антонов - Нравственно-правовые критерии уголовно-процессуальной деятельности следователей

• Название: Нравственно-правовые критерии уголовно-процессуальной деятельности следователей
• Автор: Игорь Антонов
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2003
• ISBN: 5-94201-181-8

В предлагаемом читателю издании рассматриваются теоретико-методологические и прикладные аспекты нравственного совершенствования уголовно-процессуальной деятельности следователей. В работе исследуются нравственно-правовые критерии уголовно-процессуальной деятельности, дается классификация, а также описываются вопросы их применения в практической деятельности лиц, осуществляющих производство по уголовным делам (при применении мер уголовно-процессуального принуждения и при производстве отдельных следственных действий). Особое внимание автор уделяет исследованию значения нравственно-правовых критериев в уголовном судопроизводстве и определению перспектив нравственного совершенствования уголовно-процессуальной деятельности в Российской Федерации.

Для научных работников, преподавателей, аспирантов и студентов юридических вузов, для лиц, осуществляющих производство по уголовным делам, а также всех, кто интересуется современными проблемами уголовного судопроизводства.

---

Согласно ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России являются составной частью ее правовой системы. В настоящее время нормы международно-правовых актов, предусматривающих основные права человека, в той или иной степени закреплены в Основном Законе страны и уголовно-процессуальном законодательстве. В частности, право на свободу и личную неприкосновенность, право не подвергаться пыткам, право на гуманное обращение и уважение достоинства, присущего человеческой личности, и т. п. (ст. 7, 9, 10 Международного пакта о гражданских и политических правах).

Однако не все нормы международного права о правах человека, затрагиваемых при производстве по уголовному делу, в настоящее время закреплены тем или иным способом в российском уголовно-процессуальном праве. Как поступать при коллизии между требованиями международного договора и закона государства? Подлежат ли непосредственному применению общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры?

И здесь во многом справедливым следует признать высказывание С. Л. Зивса о том, что проблема соотношения международного и внутригосударственного права «монополизирована наукой международного права»[67]. Вместе с тем в настоящее время вопросам применения международно-правовых положений в российской правовой системе уделяют определенное внимание и ученые процессуалисты.

Итак, необходимо отметить, что вышеуказанное конституционное положение открывает путь непосредственному применению положений международного права в сфере прав и свобод человека в различных областях внутригосударственной деятельности, в том числе при производстве по уголовным делам. Однако как сама возможность, так и условия такого применения являются предметом широкой дискуссии в юридической науке. Так, одни ученые являются категорическими противниками прямого действия международного права внутри страны[68], другие исходят из того, что регламентация внутренних отношений международно-правовыми нормами – достаточно частое явление, и не должно быть никаких принципиальных препятствий для прямого действия международных норм во внутригосударственной сфере[69]. При этом наиболее оптимальна позиция третьей группы ученых, полагающих, что включать международные нормы в число непосредственных регуляторов внутригосударственных отношений можно лишь в тех случаях, когда совпадает объект регулирования международного и национального права[70].

«Главный вопрос непосредственной применимости, – считает A. Коллер, – связан с тем, подходит ли норма договора для того, чтобы быть в распоряжении национального пользователя»[71]. И нормы международно-правовых актов, закрепляющие и обеспечивающие права и свободы человека, подходят для этого как нельзя лучше.

«Однако более предпочтительным, – правильно утверждает B. С. Шадрин, – представляется все же традиционный путь, когда норма международного права проходит стадию трансформации в национальное право, а затем обеспечивается национальными юридическими средствами, поскольку непосредственное применение судами и другими органами, ведущими процесс, норм международных договоров, представляет известную сложность»[72]. Кроме того, в России еще не сложились традиции непосредственного применения международных норм и, соответственно, степень осведомленности о них даже профессиональных юристов довольно ограничена[73].

В юридической науке высказываются различные мнения по вопросу о видах и способах трансформации. Так, Е. Т. Усенко исходит из существования двух видов трансформации: генеральной и специальной. Генеральная трансформация заключается в установлении государством в своем внутреннем праве общей нормы, придающей международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия. Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем воспроизведения в законе текстуально, либо в виде положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение, или иным способом[74].

Похожую позицию занимает С. В. Черниченко, различающий трансформацию автоматическую и не автоматическую, т. е. требующую принятия специального решения. Если законодательство государства предусматривает, что все международные договоры, в которых оно участвует, являются частью его внутреннего права, то нормы любого международного договора, как только он вступает для данного государства в силу, автоматически трансформируются. Если же законодательство требует для придания договору силы закона, это будет уже не автоматическая трансформация[75].

И. И. Лукашук различает прямую и опосредованную трансформацию. «В первом случае правила договора воспроизводятся во внутреннем праве в силу самого акта о ратификации. Нередко эту процедуру называют инкорпорацией, т. е. включением. Договор в целом как бы включается во внутреннее право. Во втором случае на основе договора издается внутренний нормативный акт, с большей или меньшей полнотой воспроизводящий содержание договора»[76].

Ю. А. Тихомиров выделяет три способа трансформации. Во-первых, прямую трансформацию, когда в соответствии с конституцией или законами государства нормы международного права автоматически приобретают силу действующих на территории этого государства. Во-вторых, инкорпорацию, когда нормы международного права, в том числе договорные, непосредственно включаются во внутреннее право. В-третьих, опосредованную трансформацию, когда международно-правовые нормы приобретают силу норм внутреннего права лишь в результате издания законодательным органом специального акта[77].

По мнению Л. Х. Мингазова, внедрение норм международного права во внутригосударственное право означает так называемую имплементацию. Среди способов ее осуществления применительно к уголовно-процессуальному праву ученый выделяет в основном рецепцию, т. е. восприятие внутригосударственным правом нормы международного права без изменения ее содержания, и трансформацию, т. е. совокупность форм и методов преобразования норм международного права в нормы государственного права[78].

Не вдаваясь в дискуссию о способах трансформации и особенностях их содержания, необходимо высказать несогласие с авторами – сторонниками возможности буквально-текстуального автоматического или же в силу ратификации, либо иного способа присоединения, включения положений международно-правовых актов в правовую систему России. И хотя последний путь трансформации неизбежен, наиболее целесообразным является адаптированное преломление в конституционном и отраслевом законодательстве положений международно-правовых актов. Безусловно, только относительно тех международно-правовых правил, которые закрепляют и регламентируют права и свободы человека. Иной подход к трансформации указанных положений может повлечь коллизии международно-правовых и национально-законодательных норм, механизм разрешения которых в настоящее время отсутствует.

Справедливость указанных суждений подтверждает проведенный П. Н. Бирюковым опрос практических работников органов уголовной юстиции, выявивший весьма настороженное их отношение к международному праву. Так, на вопрос: «Если в процессе производимого Вами расследования возникла коллизия между УПК и вступившим в силу международным договором Российской Федерации, что Вы будете применять?», «УПК» – ответили 65 % опрошенных ученым следователей органов внутренних дел, 48 % органов налоговой полиции, 44 % сотрудников прокуратуры, а 16 % опрошенных вообще затруднились с ответом. Такое отношение к международному праву, по мнению П. Н. Бирюкова, имеет в своей основе множество причин, одной из которых является, безусловно, несовершенство уголовно-процессуального закона[79].

Однако прежде чем говорить о восприятии международных стандартов в области прав и свобод человека российской правовой системой и о порядке применения коллизионных норм международного и внутригосударственного права при производстве по уголовным делам, необходимо определиться, где, кем и каким образом эти стандарты сформулированы, т. е. с формой существования, источниками закрепления последних. На первый взгляд, это не вызывает затруднений, поскольку указанное выше положение ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации относит к означенным источникам общепризнанные принципы международного права, нормы международного права и международные договоры. Вместе с тем критерии отнесения тех или иных положений к принципам, так же, как и критерии их общепризнанности Конституция Российской Федерации не раскрывает. Не определяет Конституция Российской Федерации и различий между принципом международного права и его нормой. Данная ситуация создает существенные препятствия как на пути приведения национального законодательства в соответствие с международными стандартами, так и при непосредственном использовании указанных стандартов правоприменителем. Таким образом, чисто декларативный характер признания Конституцией Российской Федерации принципов и норм международного права, обладающих признаком общепризнанности, самостоятельными элементами национальной правовой системы вызывает, с одной стороны, разнообразие толкования их сущности, а с другой, – необходимость их конкретизации.