Зарема Ибрагимова - Царское прошлое чеченцев. Власть и общество

• Название: Царское прошлое чеченцев. Власть и общество
• Автор: Зарема Ибрагимова
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98604-149-0

Данная книга входит в серию монографических исследований кандидата исторических наук Ибрагимовой З.Х., посвященных развитию Чеченского региона в контексте формирования Российской империи. В книге предпринята попытка выявить особенности административно-экономического и культурного освоения Северного Кавказа, определить специфику взаимодействия власти и общества в этом процессе, установить основные этапы формирования Кавказского наместничества, Терской области, показать их специфические характеристики.

Книга посвящена историческим судьбам Кавказа XIX века, выдающимся россиянам того времени, деятельность которых предопределила развитие этого важного региона России.

Автор книги предлагает свежий взгляд на тему, все еще вызывающую споры в российской исторической науке и малоизвестную на Западе.

---

Толкование истории присоединения кавказских народов к Российской империи и связанных с этим «освободительных движений», оценка роли органов власти России по данной проблеме подвергались известной коррекции в угоду политической конъюнктуры: от концепции «абсолютного зла» до расширительного толкования тезиса о «наименьшем зле» и добровольном характере присоединения горских народов к Российской империи33. Поскольку колониальное правление с его высокомерными претензиями на культурное и политическое превосходство интерпретировались в научных кругах как противоречащее моральным принципам, – возможно, именно поэтому для изучающих историю колониализма в России всегда было естественным отыскивать примеры сопротивления местного населения колониальному правлению, чтобы подтвердить его незаконность и продемонстрировать неотъемлемо присущее угнетенным стремление к освобождению… Исследование темы позволяет довольно точно выявить пределы имперского господства и дает возможность (хотя бы в принципе) наделять подданных империи сознанием и волей, не зависимыми от элитных слоев, а также самостоятельностью и самосознанием, которые позволяли им на определенном уровне «творить свою собственную историю». Возможно, именно по этой причине ученых так привлекали примеры оппозиционных движений, принимающих явно «политическую» форму, – например, националистические движения, поскольку ясное словесное выражение требований и стремлений, наличие представлений об источниках угнетения и способность поднять людей на рискованные действия для улучшения существующей ситуации – все это предполагает наличие высокого самосознания34.

В первые годы советской власти было характерно безоговорочное и недвусмысленное осуждение царского колониального режима; в соответствии с этим сопротивление местного населения считалось полностью оправданным и поэтому оценивалось историками положительно. Ранняя советская историография 20-х – первой половины 30-х гг. XX века рассматривала включение Северного Кавказа в состав Российской империи как типичное колониальное порабощение, при котором классовые интересы царизма и его генералов сомкнулись с устремлениями местных феодалов. Набеги горцев на соседей стали объяснять географическим фактором, а именно нехваткой ресурсов в условиях чуть ли не нищенского быта… В духе экономоцентричной марксистской схемы в ранней советской историографии понятие «хищничество» стало увязываться с экономической отсталостью горцев, задавленностью их двойным гнетом российских и местных эксплуататорских классов35.

С конца 1920-х гг. в историографии утверждается «партийноклассовый» подход к изучению всех явлений и событий прошлого, отодвигающий на второй план научно – историческое содержание и фактологическую сторону изучаемых проблем. Привлекая новые факты, исследователь всегда подспудно осознавал опасность быть обвиненным в «буржуазно – националистическом», или, в каком – либо другом «уклоне». Безоговорочно осуждая царизм и создаваемые им институты, советские авторы подчеркивали, что, например, государственная школа была все-таки лучше традиционной конфессиональной. При этом вопросы развития конфессионального образования разработаны в советской историографии крайне слабо, практически все авторы останавливаются на деятельности только государственных учреждений. Краеведческая литература советских времен, как правило, шла по пути сбора фактического материала на местах, стараясь не давать ему нового научно – теоретического обобщения36.

В конце 30-х – 40-е гг. XX в. в советской политике и науке произошел резкий поворот. Официальный курс поздней сталинской эпохи заключался в признании объективной ценности государственных традиций царской России. Широкие завоевания XIX в. получили положительную оценку. Присоединение Северного Кавказа к Российской империи стало рассматриваться как «меньшее зло», открывшее путь к ускорению общественного развития региона, отмиранию в нем феодально – патриархальных «пережитков средневековья»37.

В 1930-е гг., несмотря на жесткие идеологические ограничения, в развитии историографии вновь обострился интерес к политике России на Кавказе, что отчасти было связано с принятием Конституции 1936 г. и новыми веяниями в национальной политике советского государства. Важной частью историографии данного периода являются исследования, в которых содержалась критика не только имперской политики царизма, но и национализма малых народов Кавказа38.

В тяжелые 40-е годы и сразу после Отечественной войны наблюдалась все более глубокая приверженность идее «дружбы народов»; эта идея стала проецироваться также и на дореволюционный период. Русская имперская экспансия, теперь понимавшаяся в основном как совокупность оборонительных операций или же попыток защитить нерусских соседей от внешних врагов или от междоусобных конфликтов, стала расцениваться как позитивное и прогрессивное явление; соответственно сопротивление нерусских народов русскому режиму вначале подверглось безоговорочному осуждению, а затем его одобряли лишь при условии, что в акциях сопротивления неоспоримо присутствовал «социальный аспект» или же в них принимали участие социальные низы. Это существенно обедняло тематику взаимодействия. С точки зрения П.В. Верта, «акции «сопротивления» имеют место лишь в крайних случаях (например, на самой ранней стадии установления имперского господства), тогда как мирная «подрывная деятельность» является характерной чертой повседневной жизни имперской провинции «даже в периоды кажущегося благополучия»39. Необходимо было больше уделять внимания пассивной оппозиционности местных национальных сообществ по отношению к разнообразным инициативам имперского центра, которая, несмотря на «мирный» характер, могла значительно «осложнять жизнь» и «портить нервы» властям. Если говорить в целом, то с начала 1940-х гг. и вплоть до XX съезда партии в 1956 году наблюдается заметный спад в исследовании кавказской темы. Объективное исследование взаимоотношений России и горских народов стало невозможным в силу политических обстоятельств, главным образом из-за проводившейся в 1940-е годы политики депортации ряда народов Северного Кавказа в Среднюю Азию.

В конце 1950-х – первой пол. 80-х гг. наиболее одиозные положения сталинской историографии были забыты. В рамках советской марксистской парадигмы кавказоведы послевоенных десятилетий выдвинули тезис о том, что накануне российского завоевания северокавказские народы стояли не на стадии первобытности, а относительно развитого феодализма40. В эти десятилетия советского правления наблюдалась постепенная историографическая «ревизия». Преобладающая тенденция теперь выражалась в том, чтобы подчеркнуть двойственный характер угнетения нерусских народов, отдавая при этом дань известной ленинской характеристике царской России как «тюрьмы народов» и в то же время, продолжая настаивать на исторически «прогрессивном» значении вхождения нерусских народов в состав России, поскольку социальный уровень развития местного населения обычно считался более отсталым, чем российский и, следовательно, более далеким от социализма. Советские историки обычно склонялись к романтизации сопротивления и пытались свести все причины недовольства к основным социально – экономическим факторам, даже когда материал источников явно указывал, что на карту ставились иные вопросы. Наиболее вопиющим в этом отношении было толкование религиозного сознания, которое либо полностью игнорировалось, либо интерпретировалось исключительно как способ выражения социального протеста41. Вместе с тем существовала официальная установка о добровольном вхождении всех без исключения народов и окраин в Российское государство, дружбе народов и солидарности трудящихся, существовавших на территории Советского Союза во все исторические эпохи. От историков ждали обоснования этих официальных положений. Целый ряд тем, таких как колониальный характер российского продвижения на Северном Кавказе, оставались закрытыми для исследования42.

В 60-е гг. наблюдался всплеск интереса к национально – освободительному движению горцев Северного Кавказа, который подкреплялся, главным образом, начавшейся с 1957 года политикой реабилитации депортированных сталинским руководством народов. Отличительной чертой созданных в 1960-е гг. работ, является пристальное внимание историков к проблеме культурного влияния России на Чечню и активной работой исторических школ в регионах43. В 1970-е – перв. пол. 1980-х гг. наиболее актуальной темой в исторических исследованиях становится проблема развития феодализма и этнокультурных особенностей горских народов44.

С конца 80-х годов XX века сложились условия, позволяющие писать историю, не приукрашенную и усеченную, а такую, какой она была в реальности. Стало возможным устранить «белые пятна», пересмотреть оценки и сказать «всю правду». Выполняя эту роль, историческая наука вносит вклад в нравственное возрождение общества, ибо правда – высшая нравственная ценность. Острейшие практические проблемы современной общественной жизни (особенно в сфере межнациональных отношений) имеют глубокие исторические корни, без выявления которых их невозможно разрешить. Их питает пласт ошибок, несправедливостей, преступлений и умалчиваний, последствия которых копились десятилетиями и даже веками. Кроме того, главной тенденцией сдвигов в духовно-идеологической сфере стало возрождение национального самосознания, что вызвало резкое повышение общественного интереса к истории45.