Виктор Елманов - Это я, сразивший чудовищ!

• Название: Это я, сразивший чудовищ!
• Автор: Виктор Елманов
• Жанр: Драматургия

Этих людей уже нет с нами… Нет… Зачем же тогда возвращаемся к тем, кого нет? Неужто останутся еще надолго провидческими слова Пушкина, что мы «любить умеем только мертвых»?.. Но ведь что-то значил их уход для нас! В книге Виктора Елманова представлены сценарии его документальных фильмов и историческая пьеса, написанная для радио.

---

Голос А. Калашникова за кадром:

– С одной стороны только маленький отлог, но тут солдаты с пулеметами. Пулеметы были и по периметру.

А. Калашников закрывает записную книжечку.

А. Калашников:

– Конечно, было зрелище впечатляющее. В то время ходил слух, что попало нас сто тридцать тысяч в этой Умани. Так ли это? По тому, что я после читал в немецких данных – девяносто тысяч, а наши писали – шестьдесят тысяч. Так что точно сказать, едва ли кто скажет.

Голос за кадром:

– А что все делали днем – сидели, ходили, лежали?

А. Калашников:

– Ну, там лежало немного или сидели. Трудно сказать так вот в процентном отношении. А в основном двигались, постоянно эта масса передвигалась. И крик был. Потом я оценил, когда оказался в птичнике, что это был за крик. Кричали: «Кто из Москвы? Кто из Ташкента?». Искали земляков. «Кто из Баку?» Кто оттуда, кто отсюда. Каждый хотел найти родственную, земляческую душу, с кем можно было поделиться своей бедой, поговорить.

Голос за кадром:

– Ну да, так вроде легче уже.

А. Калашников:

– Только глубокой, глубокой ночью успокаивалось. Тихо было. Где-то может часов после двух.

Шинель

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Александр Васильевич, а вы кого-нибудь нашли в этом глиняном карьере?

А. Калашников:

– Меня пригласила одна группа людей, это было три-четыре человека. У них имелся запас концентрата горохового. Как они его протащили – не знаю, не помню. А у меня была шинель, мне подарил один раненый, который был там, когда нас только взяли в плен в селе и собрали всех раненых ко школе, во дворе. И вот мы лежали вместе. Я не знаю, кто он такой, его тяжело ранило в грудь. В общем, он плох был и я ему, чем мог, помогал: воды принести и так далее. И когда уходил, он мне подарил шинель. Это была раньше офицерская шинель кавалерийская. Она была чуть ли не до пят. Как сейчас девчонки ходят в этих шубах. Вот такая шинель. Длинная, добротная. Но у ней недостаток был: не было рукавов. И этот недостаток оказался на пользу. Когда он мне ее отдал, я с ней благополучно прошел в яму. У меня ее не отобрали. Была бы хорошая – отобрали, потому что у всех отбирали именно шинель, они знали, – это спасение наше до некоторой степени. А мою шинель не взяли. Куда она без рукавов? Но она зато помогла.. Мы собрались четверо, они меня пригласили, они тоже поняли. Я-то по началу не знал ценность этой шинели, а потом узнал. Глина за день раскаляется до невозможности, жара – дышать нечем, там ведь ни ветерка нету на такой глубине. А как солнце зашло, глина быстренько остывает, а ночью такая холодюга, не знаешь, что делать. И вот жгли все, что могли. А жечь нечего, шпалы доставали, из шпал костыли вытаскивали, а потом костылями ломали шпалы на щепочки… Портянки, обмотки, у кого какие тряпки лишние, – все в костер шло, чтобы согреться. А я в этой группочке попал, мы в обед похлебку сварим гороховую – правда, ее немного было, растягивали – а спать ложиться, все на один бочок, друг к другу, этой шинелью накроемся. Нам ее хватало на всех на четверых. И мы спокойно спали, только поворачивались по команде под этой шинелью.

Голос за кадром:

– А вас отчаяние не охватывало, вы верили, что оттуда вырветесь?

А. Калашников:

– Я не думал. Я почему-то не думал об этом. У меня было, правда, такое, думка была. Я подумал про свою жизнь, вспомнил ее, прошло через меня то, что было… Я подумал, конечно, я клятвы не произносил и не обращался к Всевышнему, а просто про себя подумал: «Во что бы то ни стало нужно вернуться домой!» И этого было достаточно.

Лужа

Склон глиняного карьера, на дне карьера небольшая лужа.

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Была ли вода в этом карьере или ничего, кроме той лужи, о которой вы пишете в своих воспоминаниях? Она была большая?

А. Калашников:

– Нет. Очевидно, когда раньше брали глину, в этом месте взяли глубже, чем где-то. То есть, получилась небольшая впадина. А от дождей она заливалась. А поскольку глина, вода никуда не уходила, она стояла. Но как вам сказать – примерно метров пять шириной и длинной так метра четыре. Вот такое озерко было. А глубина в самом глубоком месте не больше пятнадцати сантиметров. Глина, чуть-чуть дотронься до нее, она тут же поднимается таким мутным столбом. Ты взял воды, а где мне брать? Подальше – чище, я лезу дальше. А потом уже с ногами лезем. А кто придет позже всех, тому брать одну глину с водой смешанную.

Из мутной лужи черпается вода: кто пилоткой, кто банкой, кто ладонями.

Голос за кадром:

– То есть, эту лужу вычерпывали до дна?

Голос А. Калашникова за кадром:

– До конца. При мне она уже кончилась.

Голос за кадром:

– Воды немцы не давали?

Голос А. Калашникова за кадром:

– Нет. Ничего.

Вместо лужи – высохшая потрескавшаяся глина.

Стебли полыни клонятся от ветра.

На дне карьера гладкие булыжники, словно черепа людей.

Голос за кадром:

– Господи! Ты сотворил человека по образу и подобию Своему. Все мы дети Твои. Отчего же так низко падаем мы в деяниях своих? Терзаем друг друга хуже зверей диких.

Живые и мертвые

Отвесные стены карьера. Кое-где ниши: маленькие, большие, огромные.

Голос за кадром:

– Из воспоминаний Александра Калашникова: «Помню, один раз пошел плотный дождь и на целый день. Люди, естественно, быстро придумали выход, как уберечься от дождя. Группами, в разных местах стали подкапывать в глиняных стенах ниши. Грызли глину, кто чем мог. Кто-то рыхлил глину ножами и ложками, другие – голыми руками, отбрасывая глину подальше. Углублялись до трех-пяти метров, а может быть и дальше. Дело не в этом, а в скорбном финале. Дождь лил без остановки. В открытые ниши людей набилось много. Вода потихоньку делала свое дело: глиняная стена обвалилась, похоронив всех, оказавшихся в подкопах».

По отлогому склону глиняного карьера катятся куски глины.

А. Калашников:

– Откапывать было бесполезно. Обрушилась такая махина!

Голос за кадром:

– То есть всех задавило.

А. Калашников:

– Задавило, конечно, всех. А потом, кто там откапывать будет и чем откапывать? Сам каждый думает, как бы выжить самому-то. Слава Богу, что я не попал туда, не спрятался от дождя.

Голос за кадром:

– Евгений Долматовский в своей книге «Зеленая Брама» пишет, что в Уманской яме умирало в день по восемьдесят-сто человек. Они там оставались или их выносили из ямы?

А. Калашников:

– Выносили. Они, ну, сколько-то лежали времени. Тот, кто был ближе к подъему из карьера, обращался к немцам, что, мол, там покойники лежат, они уже пахнут на жаре. Даже немцы и сами видели, и там периодически вытаскивали. Назначают: ты, ты и ты, тащи. А там подводы ждали.

Голос за кадром:

– А таскали как, за ноги, за руки?

А. Калашников:

– За ноги, за руки, кто как. Если уж очень, то… Очень-то тяжелых не было. Вот тащили. Там ожидали подводы конные, грузили, как дрова, а уж куда увозили – не знаю.

Фотография на память

Квартира Калашникова.

Голос за кадром:

– Немцы фотографировали наших военнопленных, снимали на кинопленку. Вы тоже описываете несколько подобных случаев, один даже с расстрелом.

А. Калашников (открывает записную книжечку):

– Вот спуск. Они здесь спустились и до самой стены выстроились с небольшим интервалом и сгоняли в эту сторону. Сами двигались и сгоняли, как можно плотнее. То есть отсюда они выгнали всех, погнали сюда, а потом команда: «Садись!» А наше место вот здесь было… Вот здесь офицеры на краю с фотоаппаратами. Вот такую они устроили шутку…

Голос за кадром:

– А стреляли прямо в упор тех, кто не садился? В воздух не стреляли предупредильно?

А. Калашников:

– Первый был, когда была команда садиться. Многие ведь, основная масса не слышала. Потому что шум, кричат, не понимают, кто-то перекрикивается. Может быть друг друга давят. «Куда ты прешь?!» И поэтому в многотысячной толпе в основном шум. И кто-то этой команды не слышал. То, что немцы, у них же мегафонов не было, они просто кричат: «Садись!» – и все. Ах, вы не садитесь, сначала вверх разок, а потом – сначала сразу много поприсело, кто-то повалился – а потом уж они, кто не подчинялся, срезали. И много нарезали. Собирали, вытаскивали долго.

Фотографии лиц военнопленных.

Голос за кадром:

– Матерь Божия! Заступись за нас! Ты видела, как рождались мы. Как матери наши качали нас на руках своих, пели песни, кормили молоком своим. Зачем они растили нас? Чтобы мы убивали друг друга?