Евгений Пекки - Невыдуманные истории от Жоры Пенкина

• Название: Невыдуманные истории от Жоры Пенкина
• Автор: Евгений Пекки
• Жанр: Прочий юмор

Конец 70-х годов 20 века. Молодого офицера из запаса призывают на 2 года в советскую армию. Автором поданы с юмором трудности армейского быта и особенности службы в железнодорожных войсках некадрового офицера. Большая часть описываемых событий происходит на строительстве Байкало-Амурской магистрали.

---

– Так воняет же уже. Я две недели без бани, а третьей сменки нет. Что мне делать прикажешь? Тут же нет прачечной.

– Ты дурак или прикидываешься?

Жора стоял, как пыльным мешком по голове огретый, ничего не соображая.

– Ну, тогда гляди как это делается, ботаник, – усмехнулся Козырев.

Он огляделся вокруг и рявкнул проходящему мимо солдату: «Воин, ко мне!»

Тот подбежал и, приложив руку к пилотке, представился: «Рядовой Цырелманов Жерше».

– Какая рота?

– Вторая!

– Так тебя сам Бог велел напрячь сегодня. Пенкин, он же из твоей роты. Значит так, тазик видишь с бельем?

– Так точно!

– Времени тебе сорок пять минут, потом приходишь с выстиранным и отжатым как следует бельем и отдаешь его лейтенанту Пенкину. В каком вагончике ты живешь? – повернулся он к Жоре.

– В пятом. Второй отсек.

– Вот, туда и принесешь. Все понял?

– Так точно, – поднял солдат на него свои бурятские черные глаза, сверкавшие на неподвижном, как маска, темном, почти коричневом лице.

– Ну, вот и славно. Время пошло.

Рядовой Цырелманов схватил тазик и рысью удалился от офицерской палатки.

Жора, соблюдая субординацию, когда боец удалился, решил высказать Козыреву все, что у него накипело за эти несколько минут.

– Послушайте, уважаемый, а вам не кажется, что вы ведете себя недопустимо. Это ведь воин Советской Армии, а не негр с плантации из книжки про хижину дяди Тома?

– Это хорошо, что ты в детстве книжек начитался, для замполита не вредно. Сам-то не видишь, что мы от негров той поры мало чем отличаемся? Родной стране понадобились тысячи бесплатных рабочих рук, да еще порой в тех местах, куда Макар телят не гонял, вон БАМ затеяли, который зеки перед войной не достроили. Кто туда поедет? Комсомольцы-добровольцы? Едут на 2—3 месяца летом студенты в стройотряды, да еще процентов десять, тех, кому жить негде, кто купился на посулы вербовщиков, да талон на покупку «Лады» после двух лет рабского труда и свинячьих условий жизни. А где других взять? При правлении дедушки Джугашвили вопрос решали просто, а теперь, где столько врагов народа наловить? А что на Западе скажут? Вот и придумали желдорвойска расширить – простенько и без затей, пусть вкалывают за деньги, равные бутылке водки в месяц.

– Он же не обязан мое исподнее стирать.

– Офицер приказал, значит, обязан. Не нравится, должен выполнить, а после уже обжаловать его в письменном виде.

– А не боишься, что твои мысли начальству не понравятся?

– Так кто не дурак – так же думает, а дурак не думает, но чувствует так же. Да и не пойдешь ты стучать. Я к тебе уже почти месяц присматриваюсь. Ты не из тех. Ты интеллегентик в погонах, тебе западло. А теперь запомни: мы фактически такие же рабы. На военнослужащих Конституция не распространяется. Нам только платят немного побольше, чтобы мы надсмотрщиками были хорошими. Будешь хорошо служить, станешь надсмотрщиком над надсмотрщиками. Мы – элита. Коли начальство не озаботилось, как устроить наш быт, мы его устраиваем сами, доступными средствами. Короче, если еще раз узнаем, что стираешь сам белье, устроим темную и отбиздим всей офицерской командой.

Он бросил окурок, плюнул смачно рядом с Пенкиным и скрылся в палатке, откуда слышался звон стаканов и шлепанье карт об стол.

«Во, блин, попал, – подумал Жора, – и что теперь делать?»

Пока он размышлял, придя к себе в вагончик, в дверь постучали. На пороге стоял рядовой Цырелманов с тазиком в руках. В нем лежало туго отжатое чистое Жорино белье.

– Поставь на пол. Постой, – тормознул его лейтенант Пенкин, когда солдат хотел выйти из комнаты. Тот повернулся и, казалось, потемнел лицом еще больше, ожидая, похоже, новых приказаний.

– Возьми за работу, – протянул офицер ему рублевую монету с Лениным на реверсе. Бурят недоверчиво взглянул на командира и спрятал ее в кармане солдатской куртки.

– Ты не в обиде?

– Никак нет, товарищ лейтенант, – улыбнулся тот, – спасибо. За четыре субботы я на ваших кальсонах больше заработаю, чем на строительстве железной дороги за месяц.

– Ты только не рассказывай никому.

– Зачем рассказывай, – пожал тот плечами, – тогда отберут.

– Как это отберут?

– Ты офицер, тебе не понять. Дадут в морду и отберут. Я пойду, а то вечер уже, а мне еще две пары сапог вычистить надо и две хэбешки подшить дедам. Бесплатно, – добавил он, усмехнувшись.

– Как две хэбешки? Почему?

– Молодых мало прислали. Их на всех «стариков» не хватает.

Цырелманов убежал, а лейтенант задумался о жизни.

Через три дня, наконец, в роте появился ее командир, старший лейтенант Ступаков, которого заштопали в окружном госпитале и вернули в строй. Прислали вскоре еще одного лейтенанта, призванного с гражданки, которого назначили командиром взвода. Один день поездил Пенкин со своим командиром Ступаковым по объектам, тот оценил выполненные работы и выслушал рассказ о всех бедах, свалившихся на голову ротного замполита.

– Ничего, с субботы вернешься к своей воспитательной работе.

Однако, мы предполагаем, а Господь Бог располагает. До Пенкина дошел слух, что в батальон пришла из Киевского корпуса телеграмма с требованием всех офицеров, призванных на два года, откомандировать в Чернигов, в учебный полк желдорвойск, для улучшения офицерской подготовки. Прошел слух, поскольку под роспись с телеграммой нужно было ознакомить этих офицеров, а также выдать деньги и проездные документы. Начальство, как узнал Пенкин, этого делать не хотело. Распорядился «замылить» документ сам командир части, который несколько дней назад прибыл в батальон. Совсем уничтожить распоряжение он, естественно не мог, а вот не знакомить с ним неделю тех, кому нужно было уезжать, можно было попытаться. Задумка простая, как батон за двенадцать копеек.

Пенкина вызвали в штаб, однако вместо телеграммы ему дали график, чтобы расписаться за предстоящее дежурство по части в предстоящее воскресенье. Тут он понял, что график графиком, а кому заступать на дежурство, решает начальник штаба. Выходя из кабинета после того, как услышал от него в очередной раз, «чтоб служба медом не казалась», он обратил внимание в прихожей вагончика на доносящийся из-за соседней двери резкий голос комбата, беседовавшего с замполитом.

– На хрена Пенкина-то отправлять? Он месяц продержался, не запил, истерики не закатил и план дает. Считай, прописку прошел. А отправим, кем будем дыры затыкать?

Суббота в войсках, как известно, это парко-хозяйственный день. Он всегда начинается (во всяком случае, в то время) с общего построения и прохождения войск мимо командования. Этакий маленький парад, после чего все расходятся по местам проведения работ. Однако командир второй роты старший лейтенант Ступаков заступил на дежурство по части и ходил рядом с плацем при пистолете и красной повязке, чтобы отдать утренний рапорт комбату.

– А кто прохождением роты на разводе будет командовать?

– Вот ты и скомандуешь, а я посмотрю. Ты же у нас шибко грамотный, значит и с этим справишься.

Плац батальона – это громко сказано. Была довольно ровная, вытоптанная солдатскими сапогами, поляна размером примерно с половину футбольного поля, с краю которой из досок, выкрашенных охрой, стояла трибуна.

Утром в субботу, к полвосьмого по Москве, подразделения уже стояли, выстроенные в ротные коробки. Послышался рев мотора, и в клубах пыли показался на дороге, что шла со стороны вокзала, командирский УАЗик, прозванный солдатами «комбатовоз». Из него вылезли комбат, замполит и какой-то подполковник, сверкавший сапогами, звездами, петлицами, орденскими планками и сшитой в ателье фуражкой.

«Проверяющий из бригады», – прошелестело по построению войск. Все трое взошли на трибуну, за ними еще два зама комбата. Рявкнула из репродуктора на столбе вбитая в мозг мелодия «Прощания со славянкой», и роты двинулись, чеканя шаг, насколько это возможно на грунтовке.

Пенкин для себя решил, что будет повторять все за командиром первой роты, которой командовал старлей Тертышный, высокий красавец, окончивший Высшее училище тыла и транспорта. Пенкин развернул роту сначала правым флангом к краю плаца. По команде «прямо» она начала движение. Команду «правое плечо вперед» его подразделение тоже выполнило блестяще, плотным строем. Жора успел заметить, слегка обернувшись назад, оттопыренный вверх большой палец Ступакова, который, улыбаясь, стоял у подножья трибуны. Успех окрылил лейтенанта и, выйдя напрямую с трибуной, он отдал последнюю команду, не расслышав, что же скомандовал Тертышный. Вместо команды «правое плечо вперед», когда нужно повернуть строй колонной, он молодцевато вскинул руку к козырьку фуражки, как его предшественник, и во все легкие скомандовал: «Направо!» Солдатский строй мгновенно выполнил эту команду, и рота не колонной как для парада, а развернутым строем, как для штыковой атаки, прошествовала под марш мимо трибуны. Пенкин этого конфуза несколько минут не замечал. Он даже не понял, что ошибка командовавшего строем поручика Ромашова из бессмертной повести Куприна, над которой он смеялся еще в школе, была бледное подобие того, что сотворил он сам. Начальство на трибуне на минуту замерло. Потом до Пенкина долетел рев комбата, подобный звуку, издаваемому раненым бегемотом: «Отста-а-а-вить!!!».