Владимир Колотенко - Любовь? Пожалуйста!

• Название: Любовь? Пожалуйста!
• Автор: Владимир Колотенко
• Жанр: Научная Фантастика

Эта книга необычна и по замыслу, и по жанру. Автор фокусируется на психологии своих героев, поставленных перед выбором принимать верные решения в различных жизненных, часто драматических ситуациях. Менее всего автору хочется увлечь читателя в область выморочных сексуальных подробностей, ушатами льющихся сегодня как вода из лейки из теле- и киноэкранов, желтой прессы, книг популярных авторов. В большинстве рассказов речь идет о какой-либо психологической черте героя…

---

– Андрей, – я перевожу взгляд на Андрея, и он поднимает голову.

Теперь тишина.

Наши взгляды встречаются, но в его глазах моя мольба не находит приюта, там пустота, холод и ни йоточки участия. Так что же, у меня нет выхода? У меня есть одно спасение – мое испытанное оружие, мои ласки, чары паучихи. Я не стану пожирать их тела после близости, они сами подохнут. Но Андрей, Андрей, как же так? Мой немой вопрос прерывается болью – это усатый мерзавец сжимает кисти моих рук, насилуя мою нежную кожу, мою честь, честь Андрея… Так бери же меня, на!..

Этот немой крик рвется из каждой клеточки моего прекрасного тела, из каждой его порочки.

На!

Еще один раз, только раз, я бросаю беглый взгляд на Андрея, жадный взгляд надежды, но Андрей мертв. Он тупо уперся глазами в пол и погребен молчанием. От него не исходит ни шороха, ни стона. Ни звука! Значит, край. Это – конец, крах. Андрей ведь знает, на что идет, он бросает меня в жерло вулкана, как спасательный круг утопающему. Спасти его? Умертвить это грязное отрепье? Но какой ценой?! На что он надеется? Ведь взяв меня поочередно на его глазах и не добившись своего, они прикончат и его напоследок. Они умрут завтра, это правда, но мы с Андреем будем мертвы сегодня. Через каких-нибудь тридцать-сорок минут наши тела…

– Андрей, я даю вам ровно одну минуту, – это Анри. Он дает передышку и моей коже, которая стонет от боли в неволе лап усатого. Тиски на запястьях ослабевают, и мне удается пошевелить пальцами. Я ловлю себя на мысли, что нужно использовать любую возможность, чтобы поцарапать насильника. В моем положении это можно сделать либо ногтем, либо зубами. Но этого мало, нужно, чтобы в эту царапину попала моя слюна или кровь.

Они насилуют меня поочередно, добиваясь меня с трудом, пыхтя, как паровозы. Я только делаю вид, что противлюсь этому насилию, и они избивают меня, избивают до крови, у меня нет нужды прибегать к уловкам – я просто впиваюсь ногтями в кожу каждого, впиваюсь в эту вонючую потную кожу своими сахарными зубками и раздираю ее до крови. Я добиваюсь своей цели – завтра же этот скот подохнет. Я устрою им мор! И это меня радует, даже веселит: я улыбаюсь. Я уже не думаю о цене, которую пришлось заплатить. Все кончено. О том, что ждет нас после кровавой оргии, я тоже не думаю. А что тут придумаешь? Все мы умрем. Мне хочется только одного – чтобы скорее все это кончилось. Я вижу, как горят глаза этого гаденького Анри, он что-то говорит мне, упиваясь моим телом, но я не слышу его слов. Когда все, наконец, стихает, и эти упыри, придя в себя, понимают, что не достигли цели, я стараюсь взять себя в руки насколько это возможно в ожидании смерти. Вдруг слышу голос Андрея:

– Завтра…

Я не верю своим ушам: почудилось. Собираю остатки сил, приподнимаюсь на локоть и открываю глаза. Они стоят рядом с Андреем, и Анри угрожает ему ножом. Он уже сделал насечку на шее, и кровь, я вижу, сочится из ранки на лезвие.

– Завтра…

Он повторяет это еще раз, а из меня вырывается крик:

– Дрянь!

Я понимаю уловку Андрея. И даю себе слово. Я клянусь себе, я клянусь… Я повторяю эту клятву, как молитву, и даю себе слово сдержать эту клятву.

– Почему завтра? – спрашивает Анри.

– Мне нужно…

– Сейчас. Или мы…

– Завтра, – спокойно произносит Андрей, – в семь вечера.

И эти дураки соглашаются!

Сорвав телефон, забрав наши вещи и кейс, они уходят, заперев нас в клетке, и, наверное, всю ночь и весь день караулят нашу дверь и окно. Но вечером никто не приходит. Иначе и быть не могло. Случилось так, как рассчитал Андрей. И еще одну ночь мы проводим в клетке, без еды, без снов.

Чужие.

И только утром дверь отпирает полиция. Да, нас ограбили, избили. И заперли в номере. Почему мы не стучали? Так страшно ведь. Отчего они все умерли? Умерли?!! Мы с Андреем только переглядываемся, удивленно пожимаем плечами: как так умерли? Все трое? Кто бы мог подумать! Наша игра сближает нас, мы как бы одно целое:

– Туда им и дорога.

Следователь подозрителен. От чего эти порошки? От гриппа, говорит Андрей, берет и высыпает себе в рот сразу три штуки. И просит воды. Следователь наливает. Еще целых три дня можно наслаждаться Парижем, но мы вылетаем сегодня, Париж разлучил нас. Париж разлучил нас навсегда, и мы спешим расстаться. Теперь перед нами новая жизнь, у каждого – своя. Нужно закатывать рукава. Все лето я живу одна, а в сентябре, когда ночи стали прохладными, а постель – холодной, я набираю номер Андрея.

– Он в Риме, – отвечает секретарь.– Будет седьмого.

Я звоню девятого.

– Сегодня улетел в Антананариву.

– Куда улетел?

– Это в Африке. Кажется, в Африке… Или в Индии.

Видно, ему не сидится дома.

Я встречаю его тринадцатого с букетом роз.

– Янка, ты?! Я без тебя, знаешь…

Он так рад, он так скучал. Он привез мне подарок – голубое ожерелье. К цвету моих глаз.

– Ах, Андрей…

Всю ночь мы не спим, мы снова вместе, и нет больше силы, способной разлучить нас.

– Знаешь, я…

– Молчи…

Я запечатываю его рот поцелуем, новым и новым.

– Ах, Янка, так ты кусаться!..

Мы просто бешеные, шалеем от ласк, от любви.

Утром, чуть свет, я встаю.

– Куда ты?..

– В Осло, на денечек…

– А вернешься когда?

– Через пару дней…

Он снова бухается головой в подушку, а я спешу тихонько прихлопнуть за собой дверь. Теперь мне незачем сюда возвращаться. Все порошки я вымела из его карманов, из кейса, из шкафчиков и шкатулок. Я ведь дала себе слово.

Все ли?

Скоро я узнаю об этом из газет.

Свадьба царевны

Я твоя глина. тела кувшин. женственно крУглы формы.
Мёдом наполни или вином – тело запомнит.
Пела в ладонях, горела в огне, стала ль прочнее?
Срочно мне силу ветров и стихий, слов панацею.
Срочно мне -в почту твоих голубей. почерк непрочный Строчек.
Мне обещает волшебный трофей армия одиночек.
Мне обещают – только примкни – славу, карьеру, звание.
Я выбираю сонный Берлин. кофе и утро раннее.
Я выбираю – не выбирать, если с тобой вместе.
Голуби Генуи. зимний Монмартр. Краков воскресный.
Мир разноцветный лохматым ковром под ноги брошен
– Welcome!
– Willkommen!
– Bienvenue!
– Так!
– Панов запрошам!

Наконец, свадьба.

Это трудно и требует напряжения. К Юле невозможно пробиться. От нее невозможно отвести глаза. Длинностебельные розы в высоких вазах, в длинношеих амфорах вина, вина, в широкогорлых кувшинах ключевая вода…

Гости, гости…

Я – жених.

Я стою и, счастливый, скучаю. Не царское это дело – свадьба…

Юленька в свадебном платье кажется ангелом. Легкий, как птичий пух, белый шелк, кружева, оборочки… Воздух пропитан ароматом счастья. Свадьба с размахом, тосты, смех… Я не только жених, я – и царь и, поскольку я царь, то и свадьба царская. В саду танцы, женщины в нарядных платьях, много детей, которые носятся, как угорелые из конца в конец, визжа и радуясь…

Я стою и, счастливый, скучаю.

На столах свечи, столы – завалены. Сладости, фрукты… Чего тут только нет! Заливные языки, жареные почки… Чего тут только нет!.. На стенах – факелы, которые горят днем и ночью, и днем, и потом снова ночью… Ножи сверкают, как летающие рыбки на солнце. Весь мир ест. У всех свечей не хватает света, чтобы высветить счастье нашей свадьбы. Рыжик тоже рад: хвост трубой, звонкий лай.

Я только что вручил Юле подарок – свадебный жемчуг, белую нитку нежных бусинок, которая теперь украшает ее точеную шею. Я не знаю, о чем говорить, только улыбаюсь. Я люблю Юлю с детства, люблю бесконечно. Так любить могут только сумасшедшие. Или святые. Мне кажется: я – сумасшедший. Иногда моя любовь меня пугает. Звон хрусталя, сверкание золотых кубков, в которых, пенясь, кипит густое вино. Весь мир пьет. Белая фата, о которой Юля так долго мечтала, как сотканная из снежинок корона, под которой светятся счастьем две черных, как само солнце (сколько в мире всего лучисто-черного! ужас!), звезды, глаза Юленьки. Они завораживают меня своим сиянием, эти глаза. Все слова, которыми можно выразить восхищение Юлией, уже сказаны, сказаны давно. А новых человечество еще не придумало. Я молод, здоров, пришло время жениться, и Юля мне в этом счастье не отказывает. Мы самая счастливая пара на свете. Мне все-таки удается пробиться к ней.

– Ты – умопомрачительная женщина, – шепчу я ей на ушко, – просто чудо.

– Я знаю.

– Ты как солнце – на тебя невозможно смотреть.

– Правда?

– Да. Я боюсь прикоснуться, превратиться в пепел.

– Вот видишь!

Мы танцуем.

Ее платье в танце – как белая грива. Мы впервые танцуем на виду… Вообще впервые. На собственной свадьбе, на глазах у всех, кто любуется нашим счастьем. Вообще, все, что с нами происходит, происходит впервые. Мы, действительно, нежная пара, донельзя нежная и не стыдимся показать это гостям. Жених и невеста, жених и невеста… Сказочные слова. Я не только жених, я еще и царь. Потому-то так весело искрится вино и курится фимиам. И народ мой весел – я хороший царь. Много музыки, смеха, слез… Слез умиления. Я, правда, искренне огорчен, что не явился наш юный друг, который без ума от Юли. Его любовь к ней чиста и безмерна, но я не в силах ему помочь: Юля – моя. Моя невеста и теперь жена. Царица. Это признает каждый, кто может видеть. Даже немые обретают дар речи, глядя на нее. Мы танцуем, все еще длится ночь, мы танцуем… Сколько прошло времени с начала этого пира, я не знаю. Когда Юля рядом, время останавливается. Или слишком быстро бежит? Не пойму! По-разному!.. Наверное, бешено мчится! Мне не жалко времени, которое я трачу на Юлю: я ведь не трачу его – я люблю! К утру, конечно, мы выбиваемся из сил, и с первыми лучами солнца я уношу ее в наши покои. На руках. Царицу. Под восторженные крики гостей. Даже первосвященник, хлопая в ладоши, завидует мне. Я вижу, как зависть сочится из его мудрых прищуренных черных глаз тихим светом воспоминаний. А кто не завидует? Таких не сыщешь, призвав на помощь даже солнце, которое вот уже пятый день подряд, засыпая, провожает нас в ночь любви. Пятый? Или шестой? Наш дворец гремит гостями, кубками, смехом… Даже пес устал веселиться.