Сергей Магомет - Прививка от бешенства

• Название: Прививка от бешенства
• Автор: Сергей Магомет
• Жанр: Русское современное

Новый прекрасный подарок русской литературе. Книга для писателя. Взрослая проза, роман-флэш. Ответы на все вопросы. Живительный коктейль Молотова. Заказывали? Получите и распишитесь.

---

Вот интересно, о красоте говорят «несравненная», и, в то же время, сравнение одного шедевра с другим в искусстве непреложная вещь. Ну и произведения поменьше тоже сравнивают. По сути это и есть единственное незыблемое основание объективности искусства. Вопреки обывательской иллюзии, что, мол, всё это только дело вкуса. Ан нет, всё объективно. И в литературе тоже.

Строго говоря, как «гений», так и «идиот» определения чисто условные, технические. Никак не ругательные или медицинские. Скорее, аллегорические. И, так сказать, узкоцеховые. Прилагаемые к товарищам по перу, или возомнившими себя таковыми. В каком-то смысле уже вышедшие из употребления вместе с угасанием атмосферы творчества, вообще, уходом эпохи.

До чего додумались наши новые русские духовные писатели: противопоставили любовь и секс. Вроде того, что лучше: курица или бульон. А с другой стороны: ведь даже за самыми бескорыстными намерениями мужчины женщина всегда отыщет подвох.

Все-таки в нашем деле главное – талант. Я знал одного поэта-авангардиста, сшибавшего большие деньги и успех писанием «стихов», состоявших сплошь из цифр. Причем он уверял, что в его стихах заключен огромный смысл.

«Летит за пятеркой шестерка,
Ползет за шестеркой семерка.
Пятнадцать на три минус пять:
Без малого – семьдесят пять…»

Пушкин где-то говорил, дескать, люблю поэтов – отличные ребята!.. А вот о прозаиках, кажется, никто ничего не говорил. По крайней мере, хорошего. Потому что нечего.

Х сетует, но не без скрытой гордости:

– Эх, пришла ночью в голову гениальная мысль, да поленился встать записать. Наутро, естественно, забыл.

Y морщится:

– Если бы тебе пришла гениальная мысль, ты бы вообще не уснул.

«У меня всегда масса идеев».

Так все-таки «секс» или «сэкс»?

Z писал короткие романы. Состоящие из одного названия. Были у него даже дилогии и трилогии. Начал было тетралогию, но бросил.

Какими мы были… Помнится, в юности в пивной подсаживаемся с приятелем-поэтом к двум барышням познакомиться, одна из них начинает рассказывать анекдот:

– Однажды собрался заграницей слет б…

– Кого-кого? – оторопело переспрашивает мой приятель.

– Ба..Ля..Дей! – спокойно отвечает она.

«Почти никогда не перечитываю своих произведений. Только начну, говорит, читать – до чего ж, восхитительно, до чего ж прекрасно! Потом спохватываюсь: Прекрасно, а какой я ж..! Мука это адская. Ей-Богу, было б легче, если б не так прекрасно!»

Говорят, у каждого человека своя память об общем событии. К примеру, один вспоминает: помнишь, в школе подрались, я оседлал тебя и тузил? А другой возражает: не-е-ет! ничего подобного! это я тебя оседлал и тузил!.. Причем оба абсолютно искренно. И писатели, конечно, не исключение…

Что и говорить, прошлое – мрачная, черная штука. Будущее, в этом смысле, тоже не подарок. Но его-то хоть есть шанс дождаться, посмотреть, как оно соответствует нашим представлениям. А вот прошлое, действительно, никогда уж не наступит – с каждым днем тускнеет, размывается, распадается на части, отступает в абсолютный, страшный мрак.

Как неловко, странно и грустно видеть, что за столько лет старый приятель-литератор так и не научился писать.

Но несравнимо грустнее видеть, что старый приятель-литератор писать разучился!..

«Разве ж это говно? Вот раньше было говно! А нынче – говно какое-то!»

«Если кто-то купил твою книжку, это не гарантия того, что она не идиотская писанина».

«Все под Богом ходим. Мастерство можно не только пропить, но и прогулять, проболтать, промечтать, прожадничать, проподличать и так далее».

Талантливая метафора или сравнение, употребленные не к месту, только ради красного словца, – производят впечатление похуже, чем грязные ругательства в приличном обществе.

Х, вроде бы нормальный, а ходит тихонько-тихонько, говорит едва слышно и ужасно мало, глаза вечно блуждают где-то в небе. И необычайно начитанный. Потом, оказалось, что весь мир считает одной большой кучей дерьма. Включая, конечно, братьев-писателей. Их даже в первую очередь.

Сойдутся неудачники-литераторы и ну, бедные, грызть друг друга… Какое тоскливое зрелище!

Но убийственно тоскливо – когда начинают «читать» друг другу и хвалить.

«Я не читал. Значит, он не писатель. Чистой воды сферический солипсизьм».

Y убежден, что все писатели отличаются «природной блудливостью». Мол, стыдно, скучно так жить!..

Кстати, недавно и сам признался, что, положа руку на сердце, не уверен, что в мире есть дела поважнее постельных.

Бальзак уверял: «Я блядую только на бумаге!»

Еще в нашей юности Z всю ночь уламывал женщину, мучился с ней до утра, и уже на последнем издыхании, как последнее (и как надеялся безотказное) средство признался ей, что он – писатель. Даже какое-то удостоверение показал. Не дала. Абсолютно никакого впечатления. Это его убило. Может быть, с тех пор разочаровался в литературе.

«По себе их сук руби!» – говаривал Х.

Z формулировал не без пафоса: «Назначение женщины – сидеть подле Креста. А не возводить на него».

Y – Я с фонариком путешествую по самым темным закоулкам ваших человеческих душ!

Z – Странное хобби. Это все равно что ходить с фонариком у нас за сараями и светить на дерьмо?

Y – Как Федор Михалыч!

Z – Разве Федор Михалыч ходил у нас за сараями?

Y – Я, писатель – посланник Бога.

Z – В смысле – Бог тебя послал?

Похожий случай произошел с X. Как-то набрался смелости, разыскал адрес маститого писателя, заявился к нему с рукописью своего романа под мышкой. Позвонил в дверь, маститый открывает и, испуганно глядя на толстую папку, спрашивает:

– Вы ко мне, молодой человек?

– К вам! Умоляю… благословите!

– Благословляю! – поспешно сказал маститый и поскорее захлопнул дверь.

Потом X хвастался друзьям, что его благословил сам…

В другой раз X был в гостях у другого маститого. Потом хвастался, что тот подарил ему шариковую авторучку. Одно странно – пришел домой, попробовал – а она не пишет. Оказалось, в стержне кончилась паста. Что бы это значило?

Хилый гений.

Утлый член.

Орфогафрен.

Между тем, правда, иногда при всей добросовестности, даже маниакальной дотошности литератора иные «очепятки» ни за что не хотят устраняться. Буквально насмерть стоят. Каким-то мистическим образом на страже истины. Выскакивают как нарочно, в самом неожиданном, неподходящем месте, чтобы обличительно прокричать: «Нееет! Хреновый ты писатель!»

Опечатки – душа автора.

«Больная на всю голову женщина с румяными устами…»

Элементарный жизненный опыт. Я не знаю ни одного хорошего писателя, который бы не любил одной и той же стандартной «золотой» сотни писателей-классиков. Вряд ли я стану читать автора, который отважно заявляет, что терпеть не может Толстого или Достоевского.

А ведь кому, как не писателям, прощается быть субъективными даже до нелепости!

Не без намека на собственную исключительность, Y говорил, что в юности, в отличие от сверстников, «беседовал» только с великими. Причем как с равными. Так в число его собеседников, сами того не подозревая, попали и Толстой с Достоевским, и Платон с Аристотелем. Не говоря уж о всяких там Сенеках и Спинозах. «А теперь, – сокрушенно вздыхал Y, – приходится общаться с одними болванами!» Слушая его, я подумал, что сам я, если и читал «великих», то о беседах, да еще на равных, конечно не было и речи. Хорошо, если понимал полпроцента из прочитанного. Как, впрочем, и теперь. Разве «процент» немного побольше. Но почему-то мне было жаль Y Что на старости лет ему приходится общаться с одними болванами. Что его уж, наверное, никак нельзя уговорить перечитать великих… «Расскажи мне, что есть истина!» – попросил я без всякого лукавства. Но он только пожал плечами, отвернулся и, закурив, стал смотреть на дым.

Как выразился один мой знакомый, американский славист: «Старый собака не научил новый фокус».

Писатель, он ведь вроде чеховской курсистки: «У ей все дураки, одна она умная!..»

Касательно переводчиков и не только… Говорят, самокритичный Петр Андреич (Вяземский) якобы преусугубил дело следующей сентенцией: «Переводчики обыкновенно люди глупые и худо знают один из языков: с которого или на который переводят». Метко же ж подмечено! И я всегда чувствовал, но никак не мог ухватить: истинный талант, ведь он не тот, который пишет и переводит, а тот – который с гением переписывается!