Сергей Магомет - Человек-пистолет

• Название: Человек-пистолет
• Автор: Сергей Магомет
• Жанр: Триллер

Терроризм, исповедуемый чистыми, честными натурами, легко укореняется в сознании обывателя и вербует себе сторонников. Но редко находятся охотники довести эту идею до логического конца. Подполье, красные бригады, национал-большевики, оппы, экстремисты и экстремалы – эта странная, словно происходящая по ту сторону реальности, жизнь пробивается на белый свет. Самые радикальные идеи вдруг становятся актуальными и востребованными.

---

– Ты так хорошо осведомлен о женских эрогенных зонах!

– Ну…

– Но я тоже кое-что знаю о мужских!

– Откуда это? – вырвалось у меня, но она не восприняла мое восклицание как насмешку.

– Скажи, милый, – прошептала она, – я хоть немножко кажусь тебе сейчас интересней, чем тогда на даче, или опять все дело только в том, что, как говорится, нет некрасивых женщин, а есть мало водки?

– Что за глупости, – вздохнул я.

– Я хочу быть тебе интересной! Честное слово, очень хочу! Ты знаешь, Саша принес мне такую книгу…

– Сэшеа? – удивился я. – Когда это он успел?

– Он как-то завел об этом разговор. О сексе. И я сама его попросила достать мне что-нибудь такое – по искусству любви.

– Может быть, он надеялся…

– Ты думаешь, что он… Нет, он опоздал! У меня ведь уже был ты. После того раза, понимаешь?

– Ну конечно.

– Правда, я тогда была тебе совсем неинтересна…

– Ну конечно… То есть я не это хотел сказать! – спохватился я.

– Нет, так оно и было! – Оленька смущенно уткнулась лицом в мое плечо. – Но теперь я совсем другая!.. Как бы я хотела это тебе доказать!

– Это сложный вопрос…

– О нет! О нет!

Поначалу я шалил, но потом, должно быть, так увлекся, что уже не понимал, действую ли в шутку или всерьез.

– О, как ты… – бормотала Оленька, едва сдерживая свой любовный экстаз. – Подожди!.. Ты хочешь прямо здесь? Я очень хочу, милый, но не могу здесь. Давай, у меня дома? Там будет очень хорошо. Давай?.. Ну, не будь таким сумасшедшим, милый! Мы же не одни!

Я выглянул из нашего укрытия и увидел, что в машинный зал снова начинает собираться народ; пробуждались также и «расслабившиеся».

– Вот видишь, глупенький, здесь нельзя, а дома можно, – торопливо говорила Оленька, приводя себя в порядок. – Расстегнул мне лифчик, сумасшедший! Что теперь делать

– Застегнуть.

– Сумасшедший, я сама!.. Ты только скажи: мы договорились? Ты не сбежишь от меня, как тогда на даче?

Сложив руки на груди, чтобы поддержать лифчик, Оленька выскочила из машинного зала.

– Где народ? – громко вопрошал комсорг, раскладывая на столе свои бумаги. – Подсаживайтесь поближе! Комсомольцы! Где комсомольцы?..

Я поудобнее устроился на стуле, подальше от мельтешившего комсорга, и прикрыл глаза. Мне было тепло и хорошо. Народ неторопливо подтягивался на собрание.

– Спишь? – раздался у меня над ухом голос Сэшеа. – Тебе жизнь обгаживают, а ты спишь! – Он обращался ко мне таким тоном, каким обращаются к товарищу по несчастью.

– Я притворяюсь, – лениво отозвался я, приоткрыв один глаз; я чувствовал себя замечательно.

– А это, между прочим, отличная мысль! – тут же подхватил Сэшеа, подсаживаясь со своим стулом ко мне. – Это что – метод? Притворяться, затаиться, чтобы выстоять? Надеть на себя маску? Ты хочешь сказать, что сознательно этим пользуешься? В этом есть нечто самурайское…

Я не возражал. Сэшеа вздохнул.

– Что – и тебе делалось? Что, Фюрер?

– Черт с ним.

– Жизнь не такая простая штука, если не хочешь юлить перед подлецами, правда? – сказал Сэшеа, которому показалось, что я расстроен.

– Истинная правда.

Все-таки после спирта вид у меня был, надо полагать, довольно беспечный, и Сэшеа подозрительно ко мне приглядывался.

– Товарищи комсомольцы, – начал между тем комсорг, – сегодняшнее собрание у нас необычное, потому что мы собрались в знаменательный день… – Кажется, он и сам толком не понимал, зачем ему потребовалось собирать это собрание, но логика подсказывала, что в знаменательный день он обязан это сделать. Но не голосовать же за одобрение или неодобрение политики партии?.. Впрочем, как обычно, комсорга никто не слушал.

– Нам нужно серьезно поговорить! – дернул меня за рукав Сэшеа. По-видимому, он был настроен продолжать тот идиотский разговор на лестничной площадке, прерванный появлением Фюрера. Я невольно улыбнулся.

– Если бы ты знал, в чем дело, у тебя бы сразу пропала охота ухмыляться! – обиделся Сэшеа.

– Что-то я перестал тебя понимать, – сказал я.

– Я уже говорил, что, может быть, это и лучше для тебя – не понимать. Продолжать делать вид, что ты ничего не понимаешь и не знаешь… – Сэшеа многозначительно приумолк, но, видя, что я тоже молчу, продолжал:

– Я ведь не желаю тебе зла. Всякое может случиться.

– Да что именно может случиться? Скажешь ты или нет?

– Всякое… – повторил он. – Я вообще тебя должен предупредить, старик, что теперь опасно даже быть моим другом. Так что ты прежде подумай!

– Ты просто, старик, расскажи, в чем дело, – посоветовал я.

Сэшеа наклонился к самому моему уху.

– Я, кажется, основательно влип, – сообщил он. – Влип, как дурак… Я не хочу впутывать тебя. Мне достаточно, если ты только пообещаешь, что, когда мне будет совсем худо, ты не бросишь меня одного!

– Что же обещать, – удивился я, – если я даже не понимаю, о чем речь?

– Ты только пообещай! Пообещай! – трагически шептал Сэшеа.

– А что именно может случиться?

– Да говорю: все что угодно!.. Может быть, меня… придут убивать…

– Так уж и убивать? – недоверчиво хмыкнул я. – За что же?

– За национальный вопрос, – выдохнул мой друг. – За что?!

– Потише нельзя, товарищи? – недовольно крикнул комсорг.

– А что решаем? – крикнул я в ответ.

– Сегодня, когда взгляды всех советских людей прикованы к Кремлевскому Дворцу съездов, – забубнил комсорг, – где начал свою работу очередной исторический…

– Ты меня слушаешь? – снова дернул меня Сэшеа.

– Конечно… Ты начал рассказывать, как влип…

– Так вот. Когда мы только начали работать, черт меня дернул пройтись по поводу сионистского лобби, – зашептал он, – и по поводу того, что ОНИ повсеместно захватывают власть.

– А с чего ты взял про лобби?

– Это же всем известно.

– Мне неизвестно.

– Так это тебе! – проворчал Сэшеа. – Это не значит – всем!

Я пристально посмотрел на друга: он говорил совершенно серьезно. Вот так люди сходят с ума. Шиза косит наши ряды, как говорится.

– Обо всем этом ты должен рассказать доктору, – сказал я.

– Очень остроумно!.. А ты хотя бы что-нибудь о масонах знаешь?

– А ты?

– Если бы я знал, то уже не сидел бы здесь с тобой… Но это неважно. Давай рассуждать логически. Как, по-твоему, мы с тобой ребята неглупые, талантливые?

– Без сомнения.

– Может быть, мы даже гении!

– Всё может быть.

– Ну?..

– Что ну?

– Кто, по-твоему, засунул нас с тобой в эту жопу?

– Они? – спросил я.

– Они, – кивнул он. – «Пятая колонна».

– Понятно… Поэтому жизнь для тебя потеряла смысл.

– Дошло наконец? – усмехнулся Сэшеа. – Ограниченность, в которой мы с тобой бьемся, отнюдь не случайное стечение обстоятельств.

– Все-таки, при чем здесь ты?

– Очень просто. Кто-то донес на меня Фюреру, что я назвал его жидом. Он мне этого не простит. ОНИ мне этого не простят. Хотя, я тебе честно скажу, насчет жида я без умысла сболтнул, я против них ничего не имею. Я вообще всегда был интернационалистом! У меня даже друг детства был еврей! Очень хороший человек. Я ведь и в школе, и в институте… – сбивчиво, словно оправдываясь, забормотал Сэшеа. – Ты меня знаешь…

– Погоди, – остановил я его, – так, по-твоему, Фюрер – еврей?!

– Яснее ясного. Махровый. Достаточно только на него посмотреть…

– Ерунда! Эдак, по-твоему, и я вдруг окажусь евреем!

– Нет… Ты – нет…

Но в голосе Сэшеа не было уверенности.

– А может быть, все-таки да? – усмехнулся я.

– Нет-нет, – почти в ужасе зашептал мой друг, – мы с тобой совсем другие! Мы простые ребята, мы лопухи, мы что есть, то и говорим, мы…

Тут комсомольское собрание закончилось, а я даже не заметил, когда и за что мы проголосовали. Народ начал расходиться из машинного зала. Поднялись и мы с Сэшеа.

– Единственное, что меня может спасти, – поспешно договаривал он, – это поскорее уволиться отсюда. Отпустят ли только раньше положенной отработки?

– Не переживай. Если за полтора года ничего с тобой не случилось, то и теперь не случится. Никому ты не нужен.

– Э, ты не знаешь еще, что такое у них настоящее коварство и мстительность! Допустим, что физически они меня не тронут. Но уж морально постараются уничтожить. Здесь у них очень изощренная механика. Начинают как будто с мелочей – якобы, например, контролируют твою дисциплину, а на самом деле убивают в тебе человеческое достоинство! Ты опаздываешь из-за транспорта на работу или не спросясь выходишь в туалет, и тебя, взрослого человека, вынуждают кривляться, искать каких-то немыслимых уважительных причин, делают из тебя вечного шута…

– А может быть, проще поставить Фюреру бутылку – и работать спокойно? – предположил я.

– Лучше погибну! – заявил Сэшеа.

В три часа дня мы получили зарплату и, переложив на своих столах для вида по нескольку бумаг, провели остаток времени на лестничной площадке. Оленька не спускала с меня глаз. Протрезвев, я почувствовал, что ее рыбье личико как-то больше не разжигает во мне желание узнать, как она применит на практике свои теоретические познания… Сообщив ей по секрету о трудностях семейной жизни Сэшеа, я подбил ее зайти после работы со мной и Сэшеа в «рюмочную», чтобы морально поддержать человека. Потом я поговорил с Сэшеа, который, немного поломавшись, тоже согласился.