Петр Краснов - Заполье

• Название: Заполье
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1800-0, 978-5-4444-8294-0

Сибирь 1990-х – это мутный, медленный и неумолимый водоворот людских судеб, трагедий, взлетов и падений. Богатейший край, погрузившийся в пучину экономического хаоса и уголовного беспредела. Так называемые «демократические реформы», на долгие годы определившие беспутье и деградацию великой страны, не обошли и Сибирский край. И лишь немногие, разглядевшие и осознавшие надвигающуюся катастрофу, пытались докричаться, достучаться до остальных. Среди этих самоотверженных людей оказался и журналист Иван Базанов, старающийся через свою газету донести до людей правду о происходящем и жертвующий на борьбу с новой смутой свою любовь и семейное счастье.

---

– Ну так я свою объявлю игру… – тяжело, как продираясь через что-то в себе, и медленно сказал наконец он, припухшие веки его не сразу, но пригасили ненависть к кому-то, спрятали. – Имею честь объявить. И право. В конце концов, я из малых сих, – я ведь прав, отстаивая свое, пусть даже ничтожное. Во мне правота слабого, рискующего самым ценным своим – да, жизнью именно самой, чтоб хоть на малость подняться над немощью своей… нет разве?

– Еще на ступеньку вверх – все той же слабости?

– А хоть бы и так. Но – изведать, себя исчерпать… Вы-таки, смотрю, неплохо устроились при мне – резонером… – усмехнулся он, отходя от этого ничем особо не вызванного, казалось, бешенства внутреннего – уж не сыгранного ли? – Слушаете себе небось и на ус мотаете – а?.. Да, исчерпать! А то не куришь, не пьешь – здоровеньким помрешь… Я ж, если хотите, романтик – есть упоенье в бою, есть. Хотя, скажу я вам, романтизм ныне серьезен, может, как никогда… весьма даже угрюмое порой это дело. По самой ситуации черной нашей, по истории, какой каждое столетье кончается. Что, ребятишки в том октябре вокруг дома этого, белого будто бы, сгрудились под пушки танковые, сбились как волченыши защищать эту деву публичную, конституцию, – не романтики разве? А демократия эта, пусть обезьянья – нет?! И это ж начало только – и в пределах совкового моралите пока, еще не цветочки даже – бутончики, можно сказать. А вот криминал, тоже игровой, в натуре, да еще с политикой вперехлест – это уж посерьезней… От перманентной все это, похоже, нашей детскости; а детишки если и не совсем злы, то уж во всяком случае беспощадны как никто – по максимализму ребячьему, экстремизму, по незнанью ли. Насквозь эгоистична и физиология в них, и психология, все внутрь себя направлено, на нужды роста и самосохраненья – и осуди-ка их! Плевать им на отмирающее, прошлое, им нынешним жить надо, еще более завтрашним… плевать на материнское, родовое, это для них не почва даже – грунт! Вот ведь романтизма основа.

– Какая-то в самом деле, – усомнился Базанов, – уж очень физиологичная…

– А вот такая, бытие первично. Он внутренне жесток, романтизм, ему всегда тесно в рамках современности тошной, этой скопческой, да, всегда застойной морали и гнилухи-политики… ему завтрашнее подавай, чтоб все по мерке его размаха было, его запала, заодно и ветошь идеалов кое-каких перетряхнуть! Жесток, иначе он старое не заломает. Но и правота – отчасти – в том же. На поиск право. И сам человек – на пути коротком из одного мешка да в другой, безразмерный, – в цейтноте жестоком, гнусном, в тупике, считай, из установлений всяких ханжеских, где мораль – это что-то вроде прутьев решетки… как не искать?! Да хоть даже и взломать его, тупик, к чертовой матери! Взорвать!

– Да никто вас и не лишает его вроде, права на поиск, – чем-то в себе сопротивлялся Иван этому непонятному напору, малость озадаченный даже. – В незапертое ломитесь. Ищите. Но и ведь… Не пойму, чего вы добиваетесь-то от себя? Вседозволенности? Права на зло?

– На зло?! – встрепенулся Мизгирь и будто замер, на мгновенье задумался. Но только на мгновенье, замотал тяжелой головой: – Нет-нет, избавь… – И укорил: – А вы тоже хороши, чертячьи вопросы подкидывать… «не искушай» – это ведь то же «не навреди». Нет, так далеко мечты мои, к сожаленью, не заходят.

– К сожаленью?

– Да как не пожалеть о лишней – еще одной, это уж как минимум, – степени свободы, чудак человек?! Не могу не пожалеть – тем более что доступно же, руку протяни… Искус, да, – кивнул он скорее себе, чем Ивану, нечто вожделенное жуя губами, – вот же ведь жизнешка, вонючка…

– А как все-таки насчет цели? Ну, в игре вашей, объявленной?..

– А вы ж настырный! – с веселым удивленьем ли, одобрением проговорил Мизгирь, будто внове разглядывая смеющимися глазами его, ощупывая, к чему-то примериваясь. – Гляди-ка, не забыл… И считаете себя вправе спрашивать?

– Ну, в пределах дружеского, что ли…

– Нет, брат, табачок этот, боюсь, врозь…

Он замолчал, клочки бородки почесал задумчиво, пошкрябал; встал и к окну подошел – сидели они тогда в кабинетике базановском, редакционном, – глянул равнодушно на изнуренную суховеем, цепкой провинциальной пылью как патиной покрытую листву кленовую, обернулся:

– Играла мышка с кошкой… Видеть приходилось, как кошка мышку… э – э… хавает? Схрустит всю и даже помет, пардон, какашки, какие из мышки выдавятся, подлижет… какая, к черту, игра?! Какие правила?.. Необходимость жестокая – вот какие мне навязываются правила! Собой остаться необходимость… инстинкт самосохранения, только еще и в плане интеллектуальном, да, личностном. А остаться, кстати, – это совсем не значит в недвижности пребывать, как баба каменная, какую недавно в степи нашли, в газетке вашей же как-то писали… Остаться – это не статика вовсе, это динамика личности, развитие. Само-у-совершенствование – что, не цель? Борьба – с собою, со средой, и решительная. Это, знаете, как война гражданская, с повстанцами там, оппозицией: если ты, правительство, не выигрываешь решительно – ты неминуемо проигрываешь…

– Победителей в ней не бывает, кое-кто убежден…

– Еще как бывает, – упрямо и хмуро бросил, почти отрезал Мизгирь. – И победитель получает все… вместе с разрухой пусть, с могилами братскими, подпольщиной, но – все! Да они все наши войны – гражданские, если разобраться, все до единой. Было б из-за чего воевать, собачиться…

– Но нельзя ж не спросить…

– Скажите, какой он любознательный мальчик… Себя спрашивайте – себя! Здесь каждый сам спрашивает, сам и отвечает. А ответ со стороны, советы… Я ему насоветую, он жизнь на это положит, лоб расшибет, расплюется с нею, с жизнью, вдрызг, а остаток дней на меня злобиться будет, анонимки Господу Богу, доносы писать… так?! Так. – «Мальчик»… Непохоже было, чтобы просто его словами несло, хотя поговорить-то он любитель; от ответа уходил – о той самой цели, декларациями своими отделывался, декламацией. – И потому свобода выбора здесь – безусловна. В нем, выборе, соль твоя и смысл… откуда мне знать соль твою? Своя всю… э – э… все кишки проела. Уразумей, приди и сам скажи – лишь так решается насущное. Не спрос, а предложенье ценятся тут. Деяние то есть, оно ж и условием существования личности является. А если своей не хватает силы на замысленное – объединяться, товариществом брать… мы ж разумные, мы многое можем! «Возьмемся за руки, друзья» – это что, пошлость? Нет – высшая простота! Или уж, на худой конец, силу найти, текущую в направлении твоих целей, присоединиться. То есть, ежели высоким штилем, причастность к большой деятельной идее обрести, актуальной, за которой будущее… А болтаться вокруг двух-трех мыслишек, колебаться, движенье духовное вверх движеньем мнимым, колебательным подменять, охотой к перемене мест… чисто русский это уход от дела, скажу я вам! Стоит – не стоит, делать дело – не делать… Где книжка ваша? Рукопись – где?! – И руку неожиданно выбросил к нему, длань свою с узловатыми и словно от нетерпенья подрагивающими пальцами. – Дайте! И завтра, нет – через месяц-другой я издам ее, и на всех она будет углах, задешево, на каждой кухне интеллигентской! И на московские пошлем, пусть эти… челноки эти читают, ностальгируют по роду своей прошлой деятельности, онанируют…

– Вы?!

– А почему не я? Или друзья мои, какая разница… Но ведь рукописи-то, извиняюсь, нет!

– Ну, книжка… Но и время не совсем попусту провел, это вы зря.

– А я этого и не говорил – знаете же, как читаю ваше… Но вот сколько уже – два, три года ли, как разговор о книжке был? И какие годы! Нет, не могу я о них не жалеть… Но книга – ладно: это дело духа, своего рода откровение, и… Разовое в чем-то, не для дней и лет – для времен. А – газету если, положим? Для той же интеллигенции, для всех и, само собой, интеллигентную в меру, без слюнявости? Патриотическую, да, но и без брутальности обкомовской – атавистической, вот именно, а то у шефа вашего торчит она то и дело как… как шерсть из-под манишки. – Глаза его уже смеялись. – Что, слабо?!

– Слабо там или нет – не вопрос… возможности где?

– Есть возможности. Все.

– Позвольте… Новую, хотите сказать, газету? Чью?

– Нашу. Какую мы сделаем. Присоединиться зову – почем зря, что ль, распинался я тут…

– И… в качестве кого?

– Мотора. И руля заодно, иначе какой мне смысл предлагать, а вам – соглашаться. Меньшее не предложил бы.

– На условиях? – Никак Базанов не мог все-таки за два года этих попасть, встроиться в его темп, не то что неровный – рваный, то занудный, с дурно истолкованной диалектикой подчас, с моментами какой-то внутренней, непонятной природы, и вязкой истерии, а то стремительный, не успеваешь подумать… – Есть, разумеется, и условия?

– Да все!.. – пожелал по-своему понять его Мизгирь, эффектом более чем довольный, таровато руками раскинул. – Все будут – в рамках необходимого, само собой: финансовка, крыша над головой, техника всякоразная – компьютеры там, колеса, факс. Штат сами наберете, ну и мы подкинем, если не против. А условия к вам… да ваши же: трезвость, патриотизм, альтернативы полуборделю, полумалине этой. Главное – с бою, с ходу авторитет накачать, тираж. Чтоб либералов слюнявых, шавок этих газетных поразогнать, потеснить…