Петр Краснов - Заполье

• Название: Заполье
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1800-0, 978-5-4444-8294-0

Сибирь 1990-х – это мутный, медленный и неумолимый водоворот людских судеб, трагедий, взлетов и падений. Богатейший край, погрузившийся в пучину экономического хаоса и уголовного беспредела. Так называемые «демократические реформы», на долгие годы определившие беспутье и деградацию великой страны, не обошли и Сибирский край. И лишь немногие, разглядевшие и осознавшие надвигающуюся катастрофу, пытались докричаться, достучаться до остальных. Среди этих самоотверженных людей оказался и журналист Иван Базанов, старающийся через свою газету донести до людей правду о происходящем и жертвующий на борьбу с новой смутой свою любовь и семейное счастье.

---

Первых радостей, новостей всяких надолго хватило, чего он, честно сказать, не ждал уже. И в наплыве хлопот и благодушья того, верно, хотя не сразу и со спорами, назвали дочку по деревенской бабке даже – Таней. Забот с излишком было, теща совсем, считай, перебралась к ним, но оно-то и кстати – газета никак не отпускала. Виктория Викторовна оказала себя хозяйкой довольно распорядительной, а растерявшаяся, бестолковая на первых порах Лариса почти беспрекословно слушалась ее, и все шло, по его-то непритязательным желаниям, как надо. Сам он приглядел, купил и поставил у себя в редакционном кабинете диванчик – вздремнуть иногда на полчаса после домашних недосыпов, глаза резало.

Уже позже, к концу зимы, съездил в Заполье и привез на два дня мать. Чуть не первым делом, поугукав над внучкой, голенькой оглядевши всю – «справненькая», спросила: «Так еще не крестили, што ль? Крестик-то где держите?» – «И не намерены, – сказала уверенно Лариса. – Еще чего». И он увидел, как огорчилась сразу мать, даже узловатые темные руки – небывалое дело – запрыгали, зашарили по огородке кроватной. «Вы уж, это… хоть для порядку, – просительно, глаз не подымая, проговорила она. И только теперь он заметил, как необычно, непривычно выглядит она в типовой городской квартирке, как чужа ей, высокая, чуть горбившаяся, с темной сухой дряблостью заветревшего лица, с глазами нездешними, впроголубень, спрятанными в тяжелых морщинах… – По обычаю – уж мы, што ль, не русские? Недолго это, церква-то рядом. Уж я прошу, как же-ть так… Кусок мяса тады, не человек. Я ж бабка, никак… как же-ть умру-то, некрешшоной оставлю? Ить я покою не найду тады…» – «Ладно, – сказал, не выдержал он, – это мы погодя как-нибудь… по теплу. Сейчас не до этого». И Лариса, собравшаяся, видно, ответить и ему тоже, глянула на раздраженного на него, сумрачного – и не собралась.

Мать тогда через сватью решила попробовать, по-бабьи, и в том, видно, преуспела, просвещенная Виктория Викторовна и сама согласилась, и дочь вроде бы уговорила: хотя бы номинально, а традиции поддерживать нужно, да и нечто психоэнергетическое в этом, вообще духовное – ведь есть же… Но матери уезжать надо было, дома корова стельная ждала, порученная соседям, изба выстуженная; а невестка ее, вполне оправившаяся скоро, освоившая новый свой высокий статус, уже никого не слушала и обещанье свое, такое ж неохотное, как и мужнино, вовсе позабыла, ее теперь – после рокового мужчины Кашпировского – больше интересовало что-то теософское, от мадамок Рерих и Блаватской, и не как от мыслительниц, мало сказать – проблематичных, а скорее как от кутюрье, подозревал он, что-то многовато было дискурсов на тему, как носят сари и можно ли тилаку наносить губной помадой, с зачастившей подружкой, женской половиной Мисюков.

Потом уже, теплыми майскими днями съездив очередной раз к матери, Базанов предложил жене с тещей сходить, можно сказать – прогуляться до храма, распорядок и время крещения он перед тем зашел выспросить у служки; но было уже поздно, посмотрели странно на него, Лариса даже и улыбнулась-то без обычной язвительности: «И что же, мы тоже будем девочку нашу в этот… чан макать, какашки чужие собирать, заразу? Ведь мамаши есть – пеленок не гладят, толком не подмывают даже…» Аргумент из неодолимых был, хотя и у них-то самих поубавилось весьма энтузиазма, наигрались, наконец, уже и небрежничали противу своих же установленных правил чересчур гигиенических, и он даже и не подумал небреженьем этим их попрекнуть: во всем нужна она, мера естественная, и куда лучше дурацкой, наверняка вредной и никому не нужной стерильности. Да и поднадоели, если не сказать большего, все эти игры убогие: в страсть поначалу, в пору жениховства, не терпящую и дня разлуки, в любящую жену потом, в семью – едва не доигрались до ручки, а теперь вот в идеальную современную маму, чтоб все по книжке и таймеру, забыто на подоконнике пылившимся… нет, редкая против пошлости устоит женщина.

Алексею с Любой он позвонил, когда из роддома своих привез, – давно не виделись. Поселянин все никак не мог вырваться из дел, даже и в городе бываючи; и, наконец, в редакцию заехал, с порога сказал:

– Разродились, значит?! – И руку сжал нешуточно, ладонь у него шире будто стала, по-сельски жесткая, в усмешке дрогнули усы. – Бракодел!.. Ладно, годится, невесты тоже нужны. Как, здоровы? Недельки через две-три наведаемся, может, зубок за женишком… О-о, диван завел?! Мне бы тоже не помешал, клопа иной раз придавить… – Усталость была видна в лице, в морщинках жестких у глаз; потому, может, и разговорчивым был – разговором отгонял ее, усталь, развеивал. – Хляби у нас – ног не вытащить. И юридических не меньше тоже, доконали бумаги…

– А что так?

– Да так, Ваня… так. – И прихмурел, пачку «Кента» достал, вытряхнул, поймал губами сигарету. – Видишь, чем табачу? – Зажигалку сгреб со стола, щелкнул, затянулся. – Начальником стал, слышь. Акционеры выбрали наши, председателем. А в киосках ни «Примы», как назло, ничего, одна шелупонь эта…

– Ну-у?! Поздравляю!..

– Не с чем, брат. Еще то наследство… именья – одни каменья. С самого начала бы взять, когда не разворовано было…

– А Вековищев как же?.. Отказался, что ли?

– Откажется он… Пролетел. Вчистую, считай. Ну, челядь суетилась там… А мужики – нет, ни в какую, осточертел. Голоснули. Ну, им говорю, не жалуйтесь теперь. Вдвое вкалывать будем, втрое. Иначе в нищету последнюю, больше некуда нам. Кроме как на себя – не на кого надеяться. Паршивей поискать время, начальнички нас кинули по всем статьям – свои ж, русские…

– Наперегонки, – согласился Иван. – Тут еще видней это. Ох и гнилье.

– Ты думаешь, низы лучше? – Он откинулся на диване, то ли совсем сощурился, то ли прикрыл, смежил на миг тяжелые глаза. – Слишком просто все было бы тогда. Нет, брат, рыба эта и с головы, и с хвоста протухла, все мы друг друга стоим. А не гнилой кто, так с подпрелостью. Когда успели, непонятно.

– Ну, ты скажешь тоже… Есть люди, в низах-то побольше. Опоминаются, мараковать начинают. А думать – это не сразу, не с места в карьер… Вон митинг ваш как прошел – тыщи три народу, четыре? Тряханули сильно!

– Митинг этот?.. Ты что, смеешься?!

– Да нет же… сильно выступали, все говорят. Я, правда, в замотке был – и тут, и дома такое, но мы вот и репортаж дали на разворот, со статистикой – видел, конечно? Оставил тут для твоих…

Он отложенную стопку номера прошлого вынул из стола, бросил на диван ему; но Алексей не взглянул даже на газеты, руки сцепил на колене:

– Выступали… Да хрена толку! Балабонить – это одно; а как до дела…

– Какого именно – дела?

– Да любого. Нет его и не предвидится. Никакого. Понимаешь – не будет его!.. Я ж оттуда, из них, я знаю – где и когда дело, а где балабонство. Думать они, вишь ли, начинают… А что думать, когда грабят – внаглую, живьем?! Что тут непонятного?..

Предложил на правлении: блокировать серый дом этот – полностью. На час ли, два… да хоть до вечера, сил если хватит, подмогу созвать. Не давать – ни войти, ни выйти, на задний выход молодяк послать!.. Виляли, крутили – рано, мол, не готовы. Жесткий контакт с ментами, то-се… народ не готов. И власть не готова, говорю, тут бы и нажать… Нет, гляжу, не слышат. Я на голосованье тогда – и что? Один поддержал из двух десятков почти. Один! И наши, и Союз офицеров, и коммунисты тоже – все отказались… – Помолчал, полез опять за сигаретами. – А и то, не готов. И не скоро еще соберется, уж поверь. А вот к чему готов уже… К антихристу, Иван ты мой Егорыч. Вот к этому завсегда-пожалуйста. Хлеба чтоб и зрелищ, ну и баб еще дешевых. Хлеба-то в обрез дадут, а уж зрелищ и теперь по ноздри. Дичает наш бывший русский, и чуть не с радостью… не видишь?

– Да вижу…

– А хрена ль молчишь, оптимизм накачиваешь?!

Год с лишним назад, при крещении Ванюшки, вышли они из ограды церкви райцентровской, Базанов впереди с крестником на руках, сели в «уазик» старый поселянинский; и что-то не заводилась машина, лишь стартером надсадно скрежетала. Алексей не ожидал, видно, что подведет, руганулся сквозь зубы скоромным образом – чего при женщинах, вообще-то, никогда не позволял себе. И перекрестился через ветровое стекло на беззащитно тонкий какой-то осьмиконечник креста над притвором: «Прости, Господи… Все, не матерюсь больше, в свидетелях будьте. – И на женщин оглянулся, посетовал этак: – Ну, слаб человек, а без свидетелей и вовсе…» – «Неужто, Поселянин?! – снасмешничала, с Любой переглянувшись, Лариса. – Не верю!..» – «Твое дело. А я уж, не обессудьте, вас в подпорки себе…» И вот вроде бы держался своего слова, только этим, растительным, и обходился.

– Ну, конечно, – первый молчун…

– Ладно-ладно, не залупайся… Работает газета, дельная. Но и от этого глаза воротить, от правды… себе дороже, знаешь. Покричали – и, думают, все сделали. И по домам – отогреваться, водку пить. До следующего раза. А власти этого и надо: и демократию соблюли, и никаких тебе обязательств… даже обещаний разных пустых, для виду – и то не дают! Нет уж, на кричалки эти пустые я больше не ходок – на истерики на бабьи эти. Лучше делом займусь, Непалимовкой.