Эвелина Баш - Хрустальный сад

• Название: Хрустальный сад
• Автор: Эвелина Баш
• Жанр: Городская фантастика

Встретив Наставника, пятнадцатилетний Вальтер думал, что нашёл свой путь. Он отказался от прежней жизни, чтобы научиться повелевать иллюзиями и управлять умами людей, но цена оказалась слишком высокой. Он влюбляется в девушку, которую не имеет права любить, и пытается завести друзей, которых не может иметь. Как сделать правильный выбор и при этом остаться честным с собой? Как победить в войне, которую не объявлял? Это история о взрослении, ответственности и принятии решений, от которых зависят ни много ни мало судьбы мира.

---

Меня разбудил мой собственный голос. «Санни». Я подскочил на месте, и оказалось, что я в своей спальне. Часы показывают половину второго ночи. На улице темно, и, похоже, идет дождь. Мне нужно выяснить, было ли это на самом деле, или мне все приснилось. Хоть бы приснилось… повторяю эту фразу, беру мобильник и набираю номер Санни. Оператор сообщает, что абонент недоступен. Иду в спальню к родителям. Они спят.

– Мама, – я тормошу мать за плечо. Она отмахивается и продолжает спать. – МАМА, – тормошу уже более настойчиво.

Она просыпается и смотрит на меня. В ночном полумраке я вижу, как ее глаза расширяются.

– Вальтер, – говорит она шепотом и садится, я вижу, что она испугана.

– Мама, что случилось? – я сажусь рядом с ней на колени.

– Вальтер… – начинает она и замолкает.

– Что случилось, мама?

– Вальтер, Санни больше нет, – говорит она еле слышно, но мне кажется, что она кричит. И эта мысль, словно пуля, пронзает мой мозг. Санни больше нет. Но я отказываюсь в нее верить.

Я все думал, когда же этот дурацкий сон, наконец, кончится. Когда же проснусь, и все снова будет хорошо. Я смутно помню те дни. Плохо помню его похороны. Помню много людей и свежее такое солнечное утро, как будто и не случилась эта страшная несправедливость. Помню его лицо. Спокойное, умиротворенное, почти детское еще. Пятнадцать лет. Всего пятнадцать! Так мало времени и так много планов…

Я очнулся от этой дремы где-то в апреле. Помню, сидел на скамейке в яблоневом саду и рисовал, и вдруг на меня обрушилось осознание, что его действительно больше нет. Меня охватило отчаяние. Такое глубокое и бесконечное отчаяние. Словно оказался на дне глубокой-глубокой ямы, из которой нет никакого выхода. Тьма окружала меня, и я растворялся в ней. Только сердце пыталось сопротивляться, сжимаясь в комок. Закричать бы. Но я не мог. Залезть в самый укромный уголок и исчезнуть, словно меня и не было никогда. Зачем я вообще на этом свете? Кому я нужен? Чувство беспомощности поглотило меня. Я не мог ничего изменить, исправить, повернуть время вспять! Мир поблек без него. Никогда больше не увижу его. Не услышу его голос, его смех. Не пройдемся вместе после школы, не поболтаем о его великих планах…

Мне хотелось выть и лезть на стены. Я перестал есть и спать. Если и засыпал, то мне снился один и тот же сон. Заснеженный сад и он, на коленях, ко мне спиной. Я подходил к нему, он был холоден и неподвижен. И я просыпался от собственного крика.

6

В один из вечеров при свете настольной лампы я рисовал свой комикс. Мою прекрасную Амазонку в пылу сражения с каким-то совершенно отвратительным монстром, но у меня не получалось. Я изрисовал десяток листов и, окончательно разозлившись, разорвал последний. Дверь в комнату открылась и вошла мать, я притворился, что не заметил ее, взял новый лист и нарисовал на нем загогулину. Мать села на край кровати и в молчании смотрела на меня. К загогулине я пририсовал еще загогулину, получилось очертание лица. «Вальтер», – тихо сказала она. Я не отреагировал, набросал пару штрихов, получились плотно сжатые губы и нос. «Я знаю, что тебе тяжело», – продолжила она. Ну да. В нашей семье никогда не принято было общаться друг с другом, каждый жил своей жизнью, и меня это идеально устраивало. Не надо нарушать традиции. Я аккуратно нарисовал один глаз, потом другой. А она тем временем продолжала говорить, что-то о том, чтобы я раскрыл свою душу, что она меня понимает и хочет мне помочь, что готова выслушать все мои проблемы. Вот уж нет! Я добавил ресницы, потом подумал и сделал их длиннее. Раньше вам не интересны были мои проблемы, а теперь вдруг все стало очень важно. «Я знаю одного очень хорошего доктора». Так, стоп, доктора? Я собирался дорисовать кудряшек, но при упоминании какого-то доктора мой карандаш завис в воздухе, и я прислушался. «Альберт очень хороший доктор, он работает с подростками уже почти двадцать лет, он психолог, дети его просто обожают». Альберт, психолог, дети… Бред какой-то. Не нужен мне доктор. Я продолжил рисовать. Так, шея, плечо, рука, в руке меч. Или копье? «Вальтер, я записала тебя на следующий понедельник». Все-таки копье, тогда так, руку надо перерисовать. Она посидела еще какое-то время на краю кровати, глядя на меня. Потом кивнула, то ли сама себе, то ли мне и вышла из комнаты.

В понедельник мы отправились к Альберту. Он был из тех экспертов, которых обожают взрослые и считают, что они очень помогают их детям. Ну-ну. Дети Альберта не любили. Подростки тоже. Я лежал на кушетке в его кабинете, он сидел рядом в кресле и делал какие-то пометки в большом блокноте. Не знаю, почему считается, что лежание на кушетке способствует тому, чтобы раскрыть свою душу незнакомому человеку, которому ты даже не симпатизируешь. Я лежал и рассматривал картину на противоположной стене. На ней был изображен летний луг и маленькая девочка, играющая с большой пастушьей собакой.

«Вальтер, – начал он, – в твоей жизни сейчас нелегкий период, но он вскоре пройдет».

«А вы уверены?» – подумал я.

«Если ты замкнешься в себе, тебе будет сложнее пережить все это. Откройся нам, поделись своими переживаниями, и вместе мы решим, что делать дальше. Мы все знали Роберта, он был хорошим другом для многих и твоя потеря – это общая потеря». Роберта… никто не называл его Робертом. Наша потеря. Да кто ты вообще такой, чтобы рассказывать мне о нем? Мысли проносились в моей голове, но я молчал. «Смерть выбирает не только старых и больных…» Ой, ну надо же. «Иногда она забирает молодых и здоровых, но пути Господни неисповедимы…» Вот давай еще Бога сюда, ага. «Мы должны верить, что там, на небе, ему хорошо…» Ты психоаналитик или священник? «Он ушел, но мы продолжаем жить, мы не должны предаваться печали…» А ты попробуй. «Мы должны находить в себе силы двигаться дальше…» Бла-бла-бла. Он говорил много, взывал к моим чувствам, потом к разуму, потом просто старался задавать какие-то вопросы, но я отвечал только да или нет. Я слышал, как после сеанса, он сказал моей матери, что ему удавалось разговорить и не таких трудных подростков, и посоветовал разговаривать со мной о том, что происходит.

Толку из этого вышло мало. Назойливые приставания с расспросами «для галочки» только больше меня злили. Я продолжал ходить на сеансы терапии, но по-прежнему не хотел разговаривать с Альбертом. Я вообще не хотел ни с кем разговаривать, я хотел, чтобы все оставили меня в покое. Все, что они говорили, пытаясь выразить свое сочувствие, я и так знал. Знал, что Санни больше нет и надо как-то жить дальше. Знал, что когда-нибудь я, наверное, свыкнусь с этой мыслью. Мне нечем было делиться с матерью, которая вдруг вспомнила, что она у меня есть. И уж тем более делиться чем-то с Альбертом, который ничего не понимал в таких трудных подростках как я. Постепенно отвратительные монстры, с которыми боролась моя героиня, стали все больше походить на Альберта и моих родителей.

7

В начале мая один из моих одноклассников, Алекс, устраивал вечеринку на свой день рождения. С одноклассниками у меня были нормальные отношения, я не был изгоем или ботаником, объектом шуток и издевательств, мы просто держались на почтительном расстоянии, и это был мой осознанный выбор. Я никогда особо не стремился стать частью компании, мне вполне хватало общения с одним-единственным человеком – с Санни. Но теперь, без него, в моем мире стало слишком пусто. Бывало, что я не разговаривал ни с кем целыми днями, и вот теперь мне безумно захотелось общения. Настолько безумно, что я отправился на ту вечеринку.

У Алекса был большой и красивый дом за городом, всего в нескольких кварталах от дома моих родителей, но наш дом ему и в подметки не годился. Из открытой настежь двери доносились музыка и смех. Они не сразу заметили, как я вошел и в нерешительности замер на пороге. Их было много, и вскоре они все смотрели на меня. Кто-то с удивлением, кто-то безучастно, но некоторые даже с сожалением. Смерть Санни стала потрясением для всех, пускай и не таким огромным, как для меня. Ко мне тут же подбежали какие-то девчонки и стали наперебой предлагать пиво или какой-то коктейль с водкой. Уже не помню, что тогда выбрал, но опьянел довольно быстро. Я сидел в кресле и невидящим взглядом смотрел на танцевавших передо мной девушек. В одной руке я держал сигарету, в другой стакан с чем-то спиртным. Мне было странно. Голова шла кругом. Я затянулся, и комната растворилась в тумане. Вдруг я оказался на ступенях разрушенного готического храма. С ночного неба крупными хлопьями падал снег. Куда-то вдаль, в темную чащу старых деревьев, уходили мои одинокие следы. «Вальтер… – прошептал кто-то над моим ухом, я обернулся, но никого не увидел. – Вальте-ер…»

Картинка расплылась, и я снова вернулся в комнату. Какая-то девушка сидела у меня на коленях и улыбалась.

«Эй, ты где?» – спросила она. Я посмотрел на нее и ничего ответил. Мне вспомнился Чеширский кот из «Алисы в Стране чудес», когда он исчезал, и оставалась одна улыбка, так же было и сейчас – от девушки осталась только белозубая улыбка.