Г. Цурикова - Лицо другого человека. Из дневников и переписки

• Название: Лицо другого человека. Из дневников и переписки
• Автор: Г. Цурикова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89059-107-4

Алексей Алексеевич Ухтомский (1875–1942), физиолог с мировым именем, обладал энциклопедическими знаниями в области философии, богословия, литературы и оставил свой след в «потаенном мыслительстве» России 1920-х-1930-х годов. Князь по происхождению, человек глубоко религиозный, он пользовался неслучайным авторитетом среди старообрядцев в Единоверческой церкви. Кардинальные нравственные идеи А. А. Ухтомского, не востребованные XX веком, не восприняты в должной мере и сегодня. Настоящий сборник, включающий дневниковые записи А. А. Ухтомского и его переписку, призван обратить внимание вдумчивого читателя на эту оригинальную интеллектуальную прозу.

---

Написал это во исповедание, почему я считаю не прелестью, когда и после ужасающей греховности я чувствую, что внутренний помысл оправдывает дерзновенное следование далее к Богу; и почему я, не оставляя постоянной и единственной надежды на милосердие Божие, несу греховное бремя, хотя бы оно и снова наростало, все-таки в Храм Божий, ища там спасения, – а не предпочитаю пока удалиться от Храма; знаю, что вне Храма Божия я никогда не побежду вечно уничтожающий меня грех и мир.

2 апреля. И. М.

Святое настроение, навеваемое часто службами, долгим стоянием и утомлением, не есть еще надежный оплот для души. Оно зачастую может быть мечтательним. Истинная и прочная святость духа лишь там, где она достигнута реальной и горячей борьбой с реальным и «действительным» грехом; ибо лишь там душа прикасается «действительной» жизни духа, лишь там начинается реальность духовной жизни, настоящий религиозный опит. Святость преподобных отцов и подвижников потому, конечно, была прочной и непреложной, что для их духовного зрения постоянно был ясен и «реален» грех мира, и поэтому их дух постоянно реально жил победой над ним. Истинный подвижник духа несет свой подвиг и утомление плоти не для того, чтобы в утомлении и достигаемом в нем блаженном безразличии утопить душевную скорбь и борьбу (так думают многие «самочинные» подвижники и «буддисты» из светских людей); его подвиг, бдение и стояние с начала и до конца исполнены бодрой, бдительной, неослабевающей и настоящей и постоянной борьбы с грехом в глубочайших изгибах и углах душевной жизни, постоянного бдительного духовного зрения. Иначе ведь подвиг ведет только к прелести.

Николин день

Божественная жизнь есть то, что мы желаем; это первый и несомненный ее признак, постоянно поддерживаемый Св. Писанием и Преданием. ‹…› Но она есть, во-вторых, и объективный факт, облагающий субъективное течение жизни. Конфомент в одном и том же предмете желательности и, в то же время, силы фактического обличителя, – есть, впрочем, характерное существо всякой «нравственной ценности».

12 мая. Петербург

Мне необходимо отсюда (из Петербурга) уехать потому, что здесь я потерял душевный мир и здесь же очень быстро расстраивается то, что умирилось в отсутствии опыта. Очевидно, здешняя обстановка губительно действует на меня, и дело рассудительности и нравственного долга перед собой – бежать отсюда.

19 мая

Путь домостроительства доселе был таков, что желание людей все утончалось и долгим историческим путем из национального стремления перешло в стремление нравственной человеческой личности. Это явно при чтении Ветхого Завета, по сравнению, как идеалы его, идеалы изведения Израиля в землю свою, мало-помалу обратились в идеалы воскресения нравственной личности (Ср. Ис. 37, 11–14). Желание, оставаясь в своей напряженности, уяснялось и углублялось до последних нравственных оснований. Первоначально, в глубине Ветхого Завета, оно всегда «естественно» и «понятно» для нас; затем на этой «естественной» почве возрастает «преестественное» стремление к Божией Жизни нравственной личности. (Так и всякая примитивная «социальная» этика, если останется честной и чуждой партийной настойчивости, придет непременно к чистой «опытной» этике индивидуальности.)

21 мая. СПБ. Невская Лавра. Литургия

Если бы религиозное знание развивалось целиком умозрительно и a priori, оно было бы постоянным стремлением к жизнесохранению, являлось бы компенсирующей деятельностью относительно «опыта» и «жизнеразностей», ставимых жизнью. На самом деле оно развивается в виде совершенно своеобразного порядка фактов, в виде специальных «апостериорных» законов, задающих новые задания для мысли, и потому-то мы говорим, что религиозное знание развивается, – как и всякое знание, – «на основании опыта»: в основе его есть специальный религиозный опыт.

Когда святоотеческая христианская мудрость говорит, что следует «презирати дольняя, яко да горними обогатимся; презирати мимотекущая, яко да вечная приимем», – это кажется иногда как будто советом о выгоде (научением, как таким советом о выгоде, является вся стоическая этика и все «отрицание жизни» буддизма). Хотя с христианской мудростью отнюдь не уничтожается, конечно, естественное стремление к выгоде («приобретайте друзей богатством неправды»), но это все основывается на положительном содержании, каким является наполнено для христианина «горнее» и «вечное».

23 мая

А. Л., у вас все есть и всего много; а у меня вы хотите отнять последнее, что есть у меня, «единственную мою овцу» – нравственную и физическую свободу, которая создавалась для меня с таким трудом и так дорого. И для этого вы вооружаетесь на меня всеми моими врагами, всеми врагами моей жизни и нравственной свободы, – кончая моими рыбинскими родными.

3 октября

Мы замечаем с удивлением, как самые «ничтожные» факты обыденности подчас заставляют нас «вдруг» забыть по-видимому установившееся высшее идейное течение жизни. Но затем, когда в «спокойный» момент мы опять входим в прерванное «высшее идейное течение», некоторая внимательность дает видеть, что и тут мы лишь в зависимости от столь же «ничтожных» фактов обыденности, от «более спокойного течения» этой же обыденности. И там, и тут мы в зависимости, и именно от непрерывающегося, единого русла физиологической жизни.

О, подлая твоя чувствительность, твоя «сердечность» и нежность, которых прилив ты испытываешь около хорошенькой девушки! Чувствительность и нежность, – после той грубой и отвратительной жестокости, которую ты проявил над беззащитной, преданной тебе в руки, старой и любящей тебя собакой в лесу!.. Да, подлая, скверная, чувственно-слащавая, чувственно-плотоядная – твоя чувствительность и «сердечность»!.. Хорошо, что эта девушка сразу, по инстинкту, смотрит на тебя подозрительно, с тревогой…

Мой друг, вы спрашиваете, зачем я иду в монахи. Затем, отвечу вам, чтобы всецело прислушаться к новой области опыта, избавиться для этого хоть временно от посторонних и обычных звуков; новой области опыта, в которой необычайно осуществляется повсюду так искомое нами тождество субъект-объекта. Эта необычайная степень ясности настоящей области опыта требует и тончайшего, тщательного к себе отношения, чтобы по невнимательности не сойти на прежние, привычные абстракции, на которых набилась рука и мысль.

Я не знал, ты спрашиваешь, все это раньше? Да, не знал, только слышал об этом. Ведь жизнь, факты жизни дают нам видеть, как надо поступать; лишь фактическая жизнь дает видеть, что не теперь, и не нам ‹…› успокаиваться в «путях житейских». И хорошо, что я это понял еще так рано, пока есть более простое отступление с неразумного в наших обстоятельствах пути.

Если все это кажется некоторым «бессердечным и черство-эгоистическим», то этим господам должно, конечно, показаться еще гораздо более черствым и эгоистическим интегральное исчисление, ибо математики так мало подумали, прежде чем его развивать, о его малодоступности «всем».

9 ноября

На того, на ком лежит вся тягота жизни с ее перестройкой и прогрессом, в ком борятся и перерождаются принципы жизни, – нельзя налагать еще видения тягот брачной жизни.

Я страшно жалею, что в N поселил лишь одно недоумение. Но что мне делать, когда ограниченный закон сил, экономии жизни требует во многих случаях категорического удаления из разных, случайно слагающихся, условий!

Правила этики суть такие же «законы природы», как и правила геометрии, т. е. столь же убивают социального человека, как те убивают индивидуального человека. Если социальные определения и зависимости и являются для человека внешними и случайными, то ведь он от них все-таки никогда не может освободиться в сфере своего опыта, и поэтому они остаются для него столь же принудительно-божественными, как и физико-геометрическая необходимость.

Внутреннее существо человека не может быть названо этическим в противоположность религиозному или религиозным в противоположность этическому. Это единение этики и религии, т. е. почитание, уважение жизни.

Современная наука, движимая этой религией, изучает и описывает все стеснения и препятствия жизни, живет же надеждою препоборения их во имя творчества жизни так или иначе, во что бы то ни стало. Интерес ее во всяком случае центробежный, т. е. жизненно-религиозный.