Борис Штейман - Любитель истории

• Название: Любитель истории
• Автор: Борис Штейман
• Жанр: Русское современное

Бежит по кругу старая цирковая лошадь… Стремительно разворачивается действие под жалостливые звуки шарманки. Летят медяки в подставленную шапку. Причудливо переплетаются в романе прошлое и настоящее. Врывается с револьвером Шарманщик в здание Тифлисского банка… Делает резкий поворот сюжет, возвращая читателя в наши дни с до боли знакомыми реалиями. Пытаются использовать спецслужбы в своих целях литератора средней руки Желудина. Что же связывает его с таинственным Шарманщиком?

---

– В чайнике вода. Холодная, – произнес Бабасов, не отрываясь от бумаг.

«Проницательный чуткий Бабасов…» – Желудин достал стопку рукописей с семинара молодых и стал читать. В том, что молодежь заставляли приносить свои шедевры, как теперь принято говорить, на бумажных носителях, был свой резон. Во-первых, это дисциплинировало. Каждый сверчок, как ни крути, должен знать свой шесток. А во-вторых, избавляло от чтения с монитора, что было весьма утомительно… Все, все хотят печататься. А зачем? Одни амбиции и больше ничего!

– Что нас ждет? – прервав чтение, мрачно вопросил он. Коллеги подняли головы. Выдержав паузу, Желудин продолжил: – Старость, одиночество, болезни и смерть!

– Запугивает, не иначе, – засмеялся в ответ Бабасов.

– Ну, начал каркать! – отозвался Попсун и пропел: – Черный ворон, я не твой! Посмотри, какие женщины вокруг! Погода – чудо! А ты?!

– Хорошо! С критикой согласен! – отреагировал Желудин. – Красивые женщины, чудесная погода, потом старость, одиночество, болезни и смерть!

– Что остается простым людям? – спросил у товарищей Бабасов и после небольшой паузы добавил: – Уколоться и забыться!

В дверях появилась фигура, вокруг шеи многократно намотанный красный шелковый шарф, темные длинные волосы. Мягко приблизилась к столу Желудина:

– Вы Желудин Вадим Георгиевич?

Тот, не глядя, кивнул головой.

– Вот, знаете ли, принес пару инсталляций. Не могли бы взглянуть?

– Инсталляций? – с трудом сдерживая раздражение, переспросил Желудин. – Сейчас? – «Ну почему, спрашивается, так охота пачкать бумагу? Прямо настоящее всенародное бедствие… Какая-то неотвратимость. Как… муссон… или пассат». Оба слова были хороши. – Ладно, оставляйте, – разрешил милостиво.

– А вы не могли бы прямо сейчас? Если, конечно, располагаете временем. И вас не затруднит? То очень бы обязали. Очень! Да тут, господи, всего ничего. Так пара, тройка страничичек. Это много времени не займет, – притворяясь ягненком, залепетал Гуго.

– Давайте, – вяло махнул рукой, сдаваясь Желудин. «И чего это он юлит? Прямо, противно…»

Желудин прочел имя автора на первой странице и чуть не поперхнулся.

– Интересный псевдоним… – протянул он. – Гуго В.

– Да нет! Это не псевдоним. Гуго – имя, а В. – это Великолепный, прозвище! – снисходительно объяснил автор. – Помните, Лоренцо Медичи4, внук Козимо, по прозвищу Великолепный? Или Сулейман5? Тоже ведь получил прозвище Великолепный!

– Прозвище? Сулейман? – переспросил Желудин и, прищурившись, внимательно оглядел посетителя, пытаясь понять, шутит он или же не в себе. – Впрочем, неважно! – решил Желудин закрыть эту тему. От парня зверски разило. И Желудина затошнило. – Минуточку подождите! Я сейчас! – сказал он, отложил листочки и решил, уже было, поспешать в туалет, но также неожиданно отлегло, и он остался на месте.

В дверь заглянула женщина. Лицо ее показалась Желудину знакомым.

– Вы ко мне? – ласково поинтересовался он.

– Нет, это со мной! – нетерпеливо произнес Гуго.

Первый опус назывался «Торт». Прочтя название, Желудин поморщился от отвращения: «Час от часу не легче!» Но пересилил себя и стал быстро листать странички.

«Даже не читает, змей! Хоть бы вид сделал, сукин кот!» – усмехнулся Гуго и вслух произнес:

– Надо определиться, все же змей или сукин кот?

– Что? – Желудин поднял голову и вопросительно взглянул на автора.

– Это я так, мысли вслух. Не могу сделать выбор. Извините, что отвлек!

– Про еду, к сожалению, сейчас ничего не берем! Нельзя раздражать народ, – пояснил Желудин. – И потом, как прикажете понимать – «Он плюнул на рельсы, по которым через минуту должен был пройти поезд». Аллегория?

– Просто плюнул. Железнодорожник. Любит плевать на рельсы. Дурная привычка. Какое у него воспитание? Отца не помнит. Тот сразу смотался, еще до рождения. А может, мамаша и сама толком не знала, от кого, так сказать, понесла. Ведь дело-то было по пьяной лавочке. Короче говоря, винить некого. В школе учился с трудом, еле-еле до девятого класса дотянули. Потом ПТУ. Тоже с трудом. Может быть, и аллегория. А возможно, что плюнул от досады, что так непутево все складывается.

– Слово непутево придется пропустить!

– Почему?

– Подумайте.

– Ладно. Понятно. Да его и в тексте-то нет.

– На будущее.

– Так вот, о птичках. Народ боится с ним связываться. Человек при исполнении как никак!

– Вот вы сейчас объяснили, а так непонятно было! – укорил автора Желудин. – И вообще вам не повезло. Я сейчас читаю одного замечательного парня. С семинара молодых писателей. После него все как-то не то! А этот ваш рассказик простоват, так, забавная ситуация. Второй – описание смешных мест. И все! Получше, чем первый, но не по нашей тематике. Ничего, к сожалению, оставить не могу!

– А что вас в принципе интересует?

– Что-нибудь социальное, но с эротическим уклоном, – туманно закончил разговор Желудин. – Но только в следующий понедельник!

Гуго церемонно откланился. Забрал свои листочки и, чуть запрокинув назад голову, с достоинством удалился.

– Фиксировать свои мысли, фантазии, ощущения… Абсурд! То, что не поддается замедлению, полному покою! А текст – это неподвижность. Он неизменен! Это мы, мы меняемся, пытаясь вложить себя в неподвижность! – раздраженно проговорил Желудин.

– Это все очень непросто и одновременно очень верно! – отозвался Попсун. – Ко мне опять приехали родственники отца. Из деревни… Как же они мне все надоели! Эти милые родные добрые люди! Мои родственнички! – ожесточился он. – Спасибо матери! У той только племянник где-то в Харькове. Никогда его, слава богу, не видел!

– Как тебе эта парочка?! – обратился Желудин к Бабасову. – А? Нахальства и самоуверенности не занимать! Сегодня что-нибудь напишет, что в голову взбредет, завтра нарисует! Еще и бабу с собой притащил, нахал эдакий! А знаешь, как он подписывается?!

– Я знаю такие языковые тонкости, какие вам, сударь, и не снились! Потому что я его изучал! А русские думают, что они знают свой язык, потому что они русские! – засмеялся в ответ Бабасов.

– Да ладно тебе! Я не про это! – досадливо поморщился Желудин и вдруг вспомнил, что женщина эта была у него дома, и утром он оставил ее у себя в постели. Он схватил трубку телефона, чтобы проверить это свое довольно фантастическое предположение. Но понял, что она или уже ушла, или может не снять трубку. Тем более, если это была она! С этим… Гуго! Он бросился к окну. Всю жизнь он подчинялся этим проклятым внутренним импульсам, от которых и страдал постоянно. Парочка как раз выходила из подъезда. Желудин открыл окно, сильно высунулся наружу и крикнул:

– Эй, вы! – Ответа не последовало. Понимая, насколько нелепо все это выглядит со стороны, он снова крикнул: – Гуго! – Опять нуль внимания. – Гуго Великолепный! – наконец заорал он, что есть сил.

Тот обернулся.

– Как зовут вашу… – Желудин замялся. – Ну, вашу даму?

– Светка! – моментально откликнулась дама. – Забыл уже, кавалер называется! По прозвищу Светка! – захохотала она довольно.

Гуго чуть заметно улыбнулся. Слегка кивнул на прощание, и парочка, неожиданно дружно присев на корточки, переваливаясь, пошла гусиным шагом по двору.

– Я – болван! – вслух констатировал Желудин. – Натуральный болван! Так дешево проколоться!

– Мне привезли два ящика парного мяса. Забили кабанчика. И куда, спрашивается, его девать? – отозвался Попсун.

Женщина в желудинской квартире проснулась в неплохом настроении. Она вчера крепко перебрала и ничего не помнит. Она знает за собой. Нельзя даже чуть-чуть. И каждый раз одно и то же, одно и то же! Поэтому в сумочке имеется зубная щетка. Она достает ее и бредет в ванную комнату. Ну и запашок! Прямо валит с ног. Настоящий бомжатник! Плитка кое-где отвалилась. Раковина в желтых подтеках. «Как же все запущено!» – думает она и чистит зубы. Умывается. Смотрит на себя в зеркало: «А что? Я еще ничего!» Приосанивается. Поднимает руками волосы. При этом слегка поднимается большая грудь с розовыми сосками. Женщина прищуривает лукаво один глаз и томно произносит: «Вы ошибаетесь! Мы с вами не знакомы!» Все, как говорится, на месте. Кровь с молоком! И это после такой пьянки! И как же, спрашивается, я сюда попала?! Ничегошеньки не помню. Даже немного стыдно. А если бы не загул, то вообще была бы топ-топ моделью! Наконец ей надоедает играть роль подгулявшей накануне легкомысленной бабенки. Тем более, что легенда эта уже никому не нужна.

Опасение у Екатерины Григорьевны вызывает только кот. Он что-то задумал, это – несомненно.

– Ты мне смотри, говнюк! – строго предупреждает она кота. – Только посмей! Пожалеешь, гад!

В ответ говнюк злобно сверкает единственным глазом, и подчиняться, кажется, не собирается. «Главное, чтобы не подкрался сзади! Ведь не дает расслабиться, гаденыш! Надо бы запереть его на кухне», – размышляет Екатерина.