Александр Холин - На краю вулкана. Сказки для взрослых, или Неадекватные мысли об адекватных событиях

• Название: На краю вулкана. Сказки для взрослых, или Неадекватные мысли об адекватных событиях
• Автор: Александр Холин
• Жанр: Русское современное

«…А младшенький горем обиженный, печалью придавленный, согнал бабу-рыбу с камушка, сам уселся, чтобы всласть наплакаться. Ан, нет. Русалка-таки тут как тут. И этому тоже богатство предлагает даже в американских рублях, за один только разик любовью-лаской одарить. А младшой вовсе не глядит на неё, знай себе, слёзы проливает. Но всё-таки дошло до его гениального сознания, чево русалке надобно, и за какую грандиозную цену. Это ж надоть такому счастью подвернуться!

– Да чево уж там, – промолвил молодец, вытирая горючие слёзы. – Ты ведь баба хоть куда. Тебе, типа, как бы, одного-то раза маловато будет, поди?

– А ты и пару раз сумеешь? – ахнула белорыбица.

– Нет проблем. И пару, и, типа, как бы, тройку разов. Вот только…

– Что? – навострила уши русалка.

– А если десять?

– Ой, милай-ай! – захлопала в ладоши красавица. – Ой, да неужто мне с тобой так повезло?…»

---

– Слушаю и повинуюсь, мой повелитель, – улыбнулась она.

Смотря ему вслед, она расправила свои длинные, похожие на мильоны волнистых солнечных лучиков, волосы и побежала к озеру, видневшемуся неподалёку, за деревьями, где на изумительно прозрачной водной глади плавали две большие птицы с грациозно выгнутыми шеями и кипенно-белым опереньем.

Птицы встретили девушку приветственным гортанным криком. Она ещё не знала, как зовут этих красавиц, но уже успела подружиться с ними. А птицы в свою очередь доверялись новой знакомой, позволяли гладить себя и в знак дружбы нежно пощипывали её своими большими чёрными клювами за маленькое изящное ушко.

– Милые мои, вы узнали меня?! Узнали?! – по-детски радовалась она. – Я очень люблю вас за то, что вы есть, за то, что вы понимаете меня!

Вдоволь наплававшись и наигравшись с птицам, девушка вышла на берег.

Решив ещё раз взглянуть на новую птицу, которая судя по весёлому щебету пока что никуда не улетела, она пошла было к тому дереву, но вдруг лёгкий тревожный шёпот кустов отвлёк её внимание. Обернувшись на звук, девушка увидела статного черноволосого мужчину, выходившего из кустарника.

Привлекательные утончённые черты его лица можно было бы назвать одухотворёнными, если бы сквозь эту красоту не проглядывала какая-то непонятная жёсткость.

Незнакомец остановился, внимательно разглядывая точёное атласное тело девушки, усыпанное алмазами ещё не успевших высохнуть водяных брызг, и приветливо улыбнулся. Девушка с интересом и так же молча оглядывала вынырнувшего из кустов мужчину, стараясь понять: откуда? Откуда он появился?

– Кто ты? – нарушила она молчание. – Я тебя здесь раньше никогда не видела.

– Я? – немного помедлил он. – Я властелин! Повелитель видимого и невидимого, хранитель многих тайн и откровений, вершитель судеб всего живого в этом мире. Одну из своих удивительных тайн я тебе сейчас открою.

– Какую? – поинтересовалась девушка.

– Ты хочешь стать счастливой?

– Счастливой?! Не знаю… Наверное…, – девушка растерянно взглянула на незнакомца, предлагающего что-то неизвестное, неизведанное. – Взор твой тёмен, но улыбка ласкова и мне хочется подойти к тебе.

– Так иди же! – он раскрыл многообещающие объятия и она, дрожа всем телом, осторожно приблизилась и прижалась к его груди.

– Мне почему-то хорошо с тобой, – шепнула она на ухо незнакомцу. – Я чувствую, что ты сможешь сделать меня счастливой. Только не отпускай меня, не отпускай…

Голова у девушки закружилась, и она опустилась на траву. Очнувшись вскоре, девушка ощутила, что по всему телу у неё разливается божественная истома, ни с чем не сравнимое чувство блаженства и лёгкая, едва уловимая усталость.

Красивый незнакомец стоял рядом, неподалеку, и, увидев, что девушка пришла в себя, ласково улыбнулся:

– Я вижу, ты действительно стала счастливой.

– Милый, моё счастье – ты…

– Слушай, скоро у нас будет сын. И, на правах отца, я желаю дать ему имя, – перебил её мужчина.

– Отец… сын… Что это? – удивилась она.

– Узнаешь в своё время, – усмехнулся красавец. – А сына, – он на секунду задумался, – сына назовёшь Каин.

– А ты? Как тебя зовут? Ты не сказал…

– Меня зовут, – он внимательно посмотрел на неё. – Меня зовут Иблис!

Девушка даже не успела моргнуть, а вокруг уже никого не было. И только ветерком лёгким чуть слышно прокатилось по кустам:

– Иблис…

Сказка о божием промысле

– Что вы можете знать о Боге? – вопрошал приятеля бородатый крепкий мужик в полукафтане и выглядывающей из-под него красной косоворотке с отстёгнутым воротом. Мужик сидел, утрамбовав свою могутную фигуру между пластиковым кухонным столом и пузатым холодильником. Ноги его в шикарных хромовых прохорях с раструбами были закинуты одна на другую и в подтверждение своей убежденной речи он качал начищенным носком сапога. – Ничего вы знать не можете и не должны знать о Промысле Божием. Притчу о блаженном Иове помните?

– Что с того? – скривил капризные губы его собеседник и, сдвинув на затылок канотье, посмотрел на закопчённые иконы в углу маленькой кухоньки, которая была явным образцом знаменитых московских хрущоб. Затем элегантный мужчина перевел взгляд на новенький кухонный комбайн – последнее слово немецкой техники – поставил в угол тросточку с серебряным набалдашником, сдул невидимую пылинку с рукава своего модного светлого лапсердака и как можно беспечнее произнёс:

– Давай-ка, Прокоп Силыч, ещё по рюмочке твоей необыкновенной водовки.

– Как же, как же, Филимон Прометеевич, – засуетился мужик, – это завсегда пользительно. В водовке русскому мужику, окромя пользы, никакого резону искать не надобно.

– И где ты только берешь её, а, Прокоп Силыч?

– Кх-м, – удовлетворённо крякнул мужик, – эт-ка напиток будущего! – он любовно похлопал по запотевшему боку кристалловской «Завалинки» и, подмигнув своему собеседнику, принялся разливать водку в витиеватые штофы богемского хрусталя.

– За что пьём?

– Да за твой Божий Промысел, – опять съехидничал Филимон Прометеевич, – ведь по-твоему выходит – моя дочь умерла именно по Божьей воле. Чем же ребёнок так Богу-то не угодил? Ведь ежели Господь ведает, что творит, то безвинные не страдали бы. А тут, куда ни глянь – злоба да мрак, зависть да корысть. Скажешь, Господь попущает? Да не попущает Он, а насаждает.

– Это как сказать, Филимон Прометеевич, – парировал мужик. – Может Господь смертью дитяти батюшку его наказывает – вас то-биш. А, может, ещё что – Бог весть.

– Вот именно! – подхватил тот. – Ну, за здоровье Господа нашего.

Франт осушил штоф и, закусывая заливной осетриной, посмотрел на собутыльника.

Мужик, как бы прислушиваясь к внутреннему голосу, застыл на несколько мгновений, затем выдохнул, опрокинул штоф, крякнул по обыкновению и, подцепив ложкой мелко нарезанного лангуста под бамбуковым соусом из китайского фарфорового блюда, произнес:

– Зря вы так, Филимон Прометеевич, ей-ей зря!

– Ты хочешь сказать, зря Господь злодеям благо посылает, а праведникам страдание? Согласен. Потому как злобе – злобово, а добру…

Долго бы, может быть, продолжался спор этот застольный, потому как у Прокопа Силыча и другая бутылочка припасена была, и закусь неплохая, но вдруг тёмные образа в углу крохотной московской кухоньки вспыхнули радужным переливом и собутыльники замерли, ошарашенные зрелищем.

Филимон Прометеевич так и не успел донести до рта серебряную вилку с насаженным на неё каргопольским солёным рыжиком, а Прокоп Силыч безуспешно пытался подняться из-за стола и сквозь побледневшие губы смог выдавить только «Господи, помилуй!»

Меж тем свечение становилось весомей и ощутимее, будто солнечный вихрь ворвался в это утлое жилище, развеяв темноту, осколки которой спешно расползались по углам.

– Истинно говорю вам, маловеры! – прозвучал вдруг в кухоньке голос, показавшийся собутыльникам громом небесным. – Истинно говорю вам: покайтесь пока не поздно. Да ступайте с рассветом к дубу, что стоит в трёх верстах от городской заставы, да залезайте в дупло его, да сидите тихо весь день и слушайте…

Тут голос утих, свечение пропало и только двое затрапезников никак не могли прийти в себя от виденного и слышанного.

Рука Филимона Прометеевича донесла, наконец, долгожданный рыжик до рта, но тот никак не хотел закрываться, поэтому на помощь пришла другая рука, придавившая челюсть снизу. Только после этого хозяин челюсти обрел возможность пережёвывания и уничтожения пищи.

Прокоп Силыч же в это время удобно уперся лбом в холодильник, дабы пребывал коленопреклоненным и усердно нашёптывал все известные ему молитвы, иногда путая и заменяя слова, но всё же усердно бодая холодильник, поскольку именно над ним висели старые чёрные, давно не чищенные иконы.

– Ить идтить надобно, – икнул он, глядя на товарища снизу вверх. Потом, поднявшись с полу и косясь на иконы, каким-то чужим скрипучим голосом добавил:

– С Богом не шутют, понимаешь!

– Так ведь нет Его, – в унисон икнул Филимон Прометеевич.

– Кого? – не понял Прокоп Силыч.

– Бога.

– Бога!? А это хто по-вашему? – мужик указал на иконы и глаза у Прокопа Силыча стали наливаться кровью.

– Это? – франт покрутил в воздухе рукой. – Ну, это галлюцинация такая. Массовая. Все марксисты-индивидуалисты о том говорят. Трактаты пишут. Революции делают.

– Да иди ты со своими марксистами! – рявкнул Прокоп Силыч. – Нашёл авторитетов, понимаешь.

– Да не серчайте вы так, нервные клетки не восстанавливаются, – пытался успокоить его франт. – Кто знает, может и есть Он. Давайте-ка лучше ещё по маленькой за Господа нашего.

– Нет! – Прокоп Силыч грохнул по столу увесистым кулачищем. – Нет! Вы как хотите, а я пойду куда сказано и сделаю, как велено.

– Ну, что вы, что вы, милейший, – примирительно заворковал Филимон Прометеевич, – разве я против. Только за. Но на дорожку по маленькой не помешает.