Коллектив авторов - Российский колокол №7-8 2015

• Название: Российский колокол №7-8 2015
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Периодические издания
• Год: 2015

Давайте знакомиться! Я – Анастасия новый шеф-редактор этого творческого издания. Со многими из вас, кстати, мы уже познакомились заочно, во время подготовки этого выпуска: с кем-то было «живое» общение по телефону, а с кем-то – переписка посредством электронной почты. Но тоже живая, эмоциональная, легкая и непринужденная.

И сегодня, когда журнал готов, я, пролистывая номер, чувствую, как от его страниц веет теплом. По-другому просто не может быть, ведь среди круговорота букв на его страницах скрывается часть души, жизни, эмоций авторов. Ваше творчество еще раз убеждает, что Жизнь каждого из нас – это уникальная история с индивидуальным контекстом и неповторимыми героями. В этом же круговороте нам встречаются сценарии человеческих судеб – невыдуманные и реальные; пережитые события, о которых хочется рассказывать; пережитые эмоции. И удивительно, насколько по-разному каждый автор растолковывает ключевые понятия, на которых все держится – любовь, добродетель, искренность и справедливость.

И я счастлива, что номер получился разнообразным по жанрам, эмоционально живым и искренним! А еще я счастлива оттого, что с этого номера и впредь я вместе с вами, уважаемые авторы, буду работать над созданием выпусков журнала, а вы будете на страницах «Российского колокола» говорить о том, о чем хочется, – о самом лучшем и радовать читателей своими творческими и жизненными изысканиями…

---

Пока Христофорыч икал, они за нас с братом Иваном взялись: какую, мол, мы музыку слушаем, любим ли петь хором, не сочиняем ли после работы каких-нибудь песен или там ораторий. Я сдуру начал отвечать на полном серьезе, мол, нет, ничего такого мы себе не позволяем, хотя что касаемо ораторий, то иной раз, если достанут хорошенько, это дело случается порой. Конечно, отвечал я нескладно, а как иначе ответишь, когда Христофорыч без передыху икает на тебя?

Лучше всех, надо признать, устроился брат Иван. Он как принялся с самого начала моего допроса пугать Христофорыча, так до конца и дотянул. То есть после его шокотерапии Христофорыч икать не только не перестал, но даже вроде прибавил в обертонах. Махнув на него рукой как на безнадежного, брат Иван поворотился к нашим гостям и спросил строгим голосом: «А вы, граждане, собственно, откуда будете?»

Майор посмотрел на него удивленно и с обидой в голосе ответил: «А из Союза писательских композиторов, разве и так не ясно? Секция фольклора – от Микулы Селяниновича до Нестора Абрамовича. Я – Чайковский, а товарищ – Гоголь».

«Минуточку, – сказал с сомнением брат Иван, – а разве товарищ Гоголь – композитор? Он ведь писатель всегда был и давно еще «Муму» написал. Вы что же, в школе ее не проходили?»

«Обязательно проходили, – с достоинством ответил Чайковский. – Только не ту «Муму», которую Гоголь написал, а другую – Толстого Льва Николаевича. Что же касается вашего остроумного замечания, что, мол, Гоголь писатель, а не композитор, то хочу пояснить вам, что у нас в картотеке значатся два Гоголя – один писатель, а другой, напротив, – композитор. По сути представленных пояснений вопросики имеются?»

«Нет, – сказал сконфуженно брат Иван. – Что-то на меня затмение какое-то нашло. Это вот все гражданин икает тут и муть на сознание наводит».

«Кто это икает? – мрачно вопросил Христофорыч. – Ты лучше за собой следи. А то – икает… Может, я просто поперхнулся».

«Так вот и славненько! – обрадованно произнес Чайковский и кивнул незаметно Гоголю, который тотчас достал из портфеля блокнот с карандашом и взял наизготовку. – Вы нам, уважаемый, собственно, больше всего и нужны. Спойте нам песенку, которую давеча в нетрезвом виде на секретном производстве пели, а товарищ Гоголь быстренько слова и нотки запишет».

«А на каком это секретном производстве? – недоуменно вопросил Христофорыч и вновь икнул. – Тут если и есть секрет, так разве что от нас самих. Мы такие небольшие хреновины по штуке в день вытачиваем, но понятия не имеем, куда их потом девают. Знать не знаем и знать не желаем!»

«Хорошо, хорошо, – сказал примирительно майор Чайковский. – Нам бы все же песенку послушать про белогвардейские страдания».

«Ничем не могу вам, товарищ композитор, помочь, – развязным тоном сказал вдруг Христофорыч и даже сел вальяжно на табуретку. – Нот отродясь не знал, а слова как есть все позабыл. Да я ее и слышал-то один раз в бане лет тридцать назад, мужик ее какой-то противный в парилке тихо пел. Так себе песенка, доложу я вам…»

Майор Чайковский вздохнул и покачал головой. «Расскажите-ка нам тогда про своего деда, – сказал он. – Кажется, дед ваш был белоказаком?»

«Да что про него рассказывать? – вопросом на вопрос ответил Христофорыч. – Он в Гражданскую еще погиб, я его на фотокарточке только и видел. Крупный мужчина такой был, в усах и с шашкой».

«А вы сами, извиняюсь, где тогда были?» – деловито осведомился дознаватель.

«Не понял», – сказал Христофорыч с глупым видом и еще ногу на ногу закинул.

«Вы. Тогда. Были. Где?» – повторил Чайковский, чеканя каждое слово.

Я думал, Христофорыч не ответит, но он ответил. Быстро и столь же чеканно.

«Хорошо, – сказал майор Чайковский после всеобщей паузы. – Если мы сейчас занесем ваш ответ в протокол, то от вас потребуются дополнительные сведения. Вы готовы проехать с нами в Союз писательских композиторов, где в тишине и покое мы побеседуем с вами более подробно?»

«Нет, – замотал головой Христофорыч. – Я извиняюсь, граждане композиторы. Сболтнул нечаянно».

«А за нечаянно бьют отчаянно», – подал вдруг голос Гоголь и посмотрел на Чайковского.

«Что ж вы такой нетерпеливый-то, Василий Николаевич, – сказал ласково командир. – Вам бы все бить да бить. С людьми по-хорошему сперва надо. Фольклорная работа тяжела и кропотлива. Отмените свое замечание, чтобы товарищей в заблуждение не вводить».

Гоголь-композитор что-то пробормотал невнятно и пару раз ударил увесисто кулаком по собственной ладони. Чайковский поморщился и вновь повернулся кХристофорычу.

«Значит, текста песни и мелодии вы не помните, – констатировал он. – Но краткое-то содержание вы можете нам пересказать своими словами?»

«Не-е, – протянул кисло Христофорыч. – Я своими словами опять чего-нибудь не то скажу. У меня свои слова не очень хорошо выходят. Пусть вон Индивид Матвеевич расскажет своими словами. Он человек культурный, а я кто – да нет никто!»

Чайковский повернулся к брату Ивану, который всё это время делал вид, что прибирает станок, и сказал, примериваясь взглядом к перфекционисту: «Индивид… какое удивительное имя у вас, однако. Иностранное прямо какое-то…»

Брат Иван побледнел и хотел было объясниться, но слова застряли у него в горле, и мне пришлось прийти ему на помощь.

«Это я Индивид, – сказал я. – Имя греческое, означает «личность».

«Ну, да, конечно, – пробормотал Гоголь. – У нас ведь своих имен мало, нам у греков обязательно надо занимать». И снова вмазал своей несчастной ладони.

Начальник укоризненно посмотрел на него и оборотился вновь ко мне. «Слушаю вас, Индивид Матвеевич», – произнес он приторно.

«В общем… – начал я, откашлявшись, – там один мужик едет с чужбины домой и все удивляется, на что стала похожа его родная сторонка, в которой теперь…»

«То есть, удивляется в смысле положительном?» – перебил меня Чайковский.

«Разумеется, – сказал я. – В исключительно замечательно положительном. Все его здесь радует: и добродушные лица людей, и тихая, интеллигентная речь вокруг, и приятные запахи… Чувствуется, говорит он коню, заботливый здесь нынче атаман! Вот на этом патриотическом выводе, повторяемом трижды, песня и заканчивается».

«Хорошая песня, – одобрил Гоголь, закрывая блокнот и глядя с усмешкой на меня. – Ее бы только товарищу Кобзону петь на каком-нибудь съезде».

Чайковский пожал нам на прощанье руки и пригласил заглянуть при случае «на огонек» в большое серое здание с поэтом-песенни-ком на входе.

Я промолчал. Брат Иван сказал: «Всенепременно», – и с испуга поклонился, а Христофорыч снова заикал.

После ухода композиторов-фольклористов мы какое-то время приходили молча в себя, а потом быстро сбросились по стольнику и договорились с завтрашнего дня бросить пить. И все бы хорошо, да это «завтра» приперлось уже сегодня, а сегодня страна отмечает, как на грех, один из особо почитаемых своих праздников – 185-ю годовщину Большого Граненого стакана, и что нам теперь делать, уму непостижимо…

Страшный сон

Не знаю, как вы, а я телевизор иногда люблю смотреть. Там народ такой бешеный показывают – мне делать нечего. Но вот на ночь, извините, я его теперь выключать буду. Есть с вечера перестал, потому что вредно и нечего, и в телевизор глядеть больше не стану, потому что жуть потом забирает. Вот вчера посмотрел последний раз, а там дамочка – ничего, правда, из себя – говорит, что, мол, по данным каких-то социолухов, нашего Главковерха поддерживают от 7,1 до 8,5 человека из каждых десяти. И по этому поводу сон мне страшный через час привиделся. Будто иду я себе вечером по улице, а навстречу 8,5 человека бегут. Цельные, полные, значит, варлаганы – чуть приотставши, а половинка – та как с горы на лыжах чешет вперегонки с запятой и еще кричит благим матом в мою сторону: «Стой, окаянный, замри на месте!»

Я, конечно, замер и подумал еще грустно: не иначе, бить сейчас будут… Первой все-таки прибежала запятая, а половинка – почти вровень с ней. Стоят обе молчаком, скрючившись, отдышаться не могут. Я их от нечего делать разглядывать стал. Запятая оказалась по виду прежней ГПТУшницей, а половинка черт-те кем. Я даже не понял, парень это или барышня такая не вполне оформившаяся. Головы у нее нет, кепка какая-то зачуханная с козырьком прямо на шею надета, одна рука тоже отсутствует, оттого пустой рукав при беге гуляет себе плавно во все стороны, и чудится, будто бежит на тебя не урод, а привидение. Лично мне привидение не страшно, урод страшнее.

Так вот, прибегают, значит, остальные – ну, народ всякий разношерстный: там и тетки две какие-то угасающие в панамках, и тупорылый молодняк в маскировочных одежках, и богато одетые упитанные мужичины с просторными лицами, и даже благочинный один в облачении, прости Господи! Я, значит, улыбаюсь глуповато и от смущения спрашиваю: «А чего это вы, граждане, по улицам бегаете в будний день, и какая, извиняюсь, во мне вам нужда?»