Према Сундари - Мириам

• Название: Мириам
• Автор: Према Сундари
• Жанр: Русское современное

На протяжении двух последних лет я писала эту небольшую, но глубоко философскую новеллу о жизненном пути Эсмаила, которая вобрала в себя мудрость Востока и мятежность Запада. Каждый из читателей сможет увидеть в этой книге определенную часть себя и по-новому взглянуть на некоторые привычные нам вещи. Она несомненно стоит Вашего внимания. Много-много любви из моего сердца да в ваши сердца! Према Сундари

---

Каждая третья семья по тем или иным причинам распадается, и это считается обыденным делом. Но когда оно доходит до тебя и крепко сжимает за горло, вот тут уже начинаешь мыслить другими категориями. Пол не имеет значения. По правде говоря, вообще ничего больше не имеет значения. Хотя зачем я это рассказываю? Вы сами прекрасно знаете, каково это.

В конце ноября в мою страну пришли неспокойные времена. Все началось внезапно, но всего за 3 месяца мирный протест перерос в настоящую войну. Я переключил все свое внимание на борьбу за справедливость. Буду с вами честным. Под властью толпы, где нивелируются высшие потребности и господствуют базисные, я мог на какое-то время забыть о Мириам. Не поймите меня неправильно. Мне нужно было решить, хочу я жить или хочу умереть, и война для этого лучшее место. Моему народу осточертела никчемная жизнь в нашей стране, некогда одной из самых богатых в Европе. По неведомой мне причине власти страны делали все возможное, чтобы «слить» мое государство в трубу. Покорные и терпеливые, мы долго молчали, в своем роде, будучи рабами. Рабскую психологию понять очень просто: если ты дашь рабу достаточно пищи, чтобы выжить, он навсегда будет твоим, но, не давая ему вообще ничего, лишь тогда он подымется с колен и заявит о своих правах.

Долгие зимние ночи вместе с сотнями небезразличных я выстаивал на главной площади города. Отряды полиции жестоко избивали своих же сограждан, пропадали журналисты, а активистов находили избитыми в лесах (слава Богу, если живыми). Разочарованный народ, отчаявшийся вконец, запад назвал «Евромайданом», но интеграция с Европой была, наверное, одним из последних наших желаний. Мы протестовали против системы, требуя от властей самого простого: нормальной человеческой жизни. Но словно безмолвных рыб, нас никто не слышал. И в одну из ночей система решила устроить большую рыбалку.

Восемнадцатого февраля протестующие, в числе которых был и я, разумеется, организовали шествие к Верховной Раде, где должны были рассмотреть изменения в Конституции по поводу ограничений полномочий президента (о его золотом батоне и распятых на крестах птицах, уверен, будут говорить еще много лет). Глава Рады отказался регистрировать такой документ, что вызвало огромное возмущение среди нас. Это была та последняя капля, после которой дороги назад уже не было. Начались столкновения с силовиками. В знак солидарности со всех уголков страны на Майдан начали стекаться люди. Чтобы хоть как-то предотвратить восстание, местная власть в страхе перекрыла въезды в столицу, и городской метрополитен прекратил свою работу. Неисчислимые кровопролития, летающие в воздухе коктейли Молотова и шумовые гранаты – вот так проходил день черного вторника. День спустя около восьми часов вечера несколько человек (назову их «неизвестными») подожгли дом профсоюзов. Отряды полиции захватывали баррикады, и один за другим зажигались огни. С голыми руками мы стояли, окруженные со всех сторон «Беркутом5», и единственное, что отделяло нас от них – огонь. Водомет то и дело обливал нас ледяной водой, и когда, наконец, потухла разделяющая нас линия огня и мы могли посмотреть друг другу в глаза, произошел невероятный трюк. Отряды полиции начали отходить, и народ, обескураженный и в то же самое время почуявший контроль над ситуацией, пошел на них. «Это ловушка!», – кричал я, но в хаосе происходящего меня никто не слышал. Как только молодые ребята перешли границу «нашей территории», чей-то голос из преисподни крикнул «Огонь!». Засвистели в воздухе пули, и в толпе начали падать бездыханные люди. «Небесная сотня», – так потом назовут жертв этого страшного беззакония и посмертно им дадут звание героев страны. В этой ужасной бойне мы были безоружны. Снайперы стреляли в нас, как в тире стрелок сбивает мишени. Тупым тяжелым предметом кто-то ударил меня по голове. Я упал на замершую землю. Словно в замедленной съемке я помню тот миг: горящий майдан, крики людей и тела, которые складывали друг на друга всего в двух метрах от меня. А среди них – молодая девушка в белом пальто с кровавыми пятнами на нем. Я пытался оставаться в сознании как можно дольше, но смог выиграть всего пару секунд.

***

Мое помутневшее сознание неохотно возвращалось ко мне, и вскоре я смог открыть глаза. Голова страшно гудела, а тело ныло так сильно, что казалось, словно плоть отделяется от костей. Я лежал все на том же месте. Но к моему ужасу я был совсем один. Ни молодой девушки, ни остальных погибших там не было. С трудом я поднялся с земли и осмотрелся еще раз. Нет, совсем никого. В полицию идти было бесполезно. Мои карманы, конечно, уже были пусты. Выйдя на Майдан, как безумный, я начал приставать с допросами к людям, но они лишь пожимали плечами. Неужели ни одного очевидца? Или все заодно? Мои глаза наполнились слезами, и руками я закрыл лицо. Возле меня остановилась дама в дорогой шубе с грязными руками. Как и много других женщин в дорогих шубах с остатками идеального маникюра, она помогала разбирать брущатку, которую мы кидали в «Беркут».

– Вы в порядке? – спросила она.

– Какое сегодня число? – вопросом на вопрос ответил я.

– Двадцатое февраля, – ответила женщина.

– Расскажи мне все, что ты знаешь о вчерашнем дне.

– В стране произошел переворот, – все, что она сказала.

***

Не хочу лезть в политику, но президент некогда братского нам народа поступил с нами, как паршивая овца. Пользуясь беспомощным состоянием в моей стране, другая страна ввела свои войска и наглейшим образом отобрала у нас часть государства. Люди стали заложниками территории, и под манипулятивным влиянием медиа много семей раскололось на два вражеских табора. Началась страшная война, о которой не говорили ни по каким телевизорам, даже по нашим. В дни Великого поста православные убивали православных, оккупанты разграбливали города и села, насиловали женщин и убивали детей и стариков. Гаагская конвенция6 была всем до одного места. И самое страшное то, что нельзя сказать с полной уверенностью, кто был врагом: люди по ту сторону фронта или по эту. Под чьим-то нелепым командованием разбивались самолеты и умирали сотни солдат. Мое сердце обливалось кровью.

Первая и вторая волна призыва оставила меня за бортом. Отказ принять меня в ряды солдат ничем не аргументировался. Несколько раз я ходил в военкомат, но там от меня как от защитника отечества отказались. Мне сообщили, что в случае какой-либо нужды со мной свяжутся. Ни имени моего, ни каких-либо контактов у меня не спросили, и моя настойчивость никому не нравилась. На войну призывали безусых мальчишек, а военных или людей с опытом, которые могли бы оказать реальную помощь, отказывались. Что уже говорить обо мне, человеке без опыта, но «с усами». В последний мой визит, когда я попросил бумагу и ручку, чтобы записать свои данные, меня вывели под руку и прошипели: «С тобой свяжутся!» Но никто так и не связался.

Новостная лента превратилась в бесконечный некролог, а просмотр телевизора – в пытку викторианских времен. Статистика смертей неумолимо росла. Народ держали в панике, не давая расслабиться ни на минуту. Силами волонтеров армия хоть как-то держалась на плаву. А тем временем народ нищал, цены беспощадно росли, а национальной валютой можно было пользоваться вместо туалетной бумаги. Ничего другого, кроме фрустрации, новая власть с собой не принесла. Так же, как и их предшественники, они разграбливали казну, набивая карманы кровавыми деньгами. Никто не хотел прекращать войну, потому что, мать вашу, это самое прибыльное дело на свете. От безвыходности люди стали разъезжаться по миру, покидая некогда цветущее государство. Наблюдать за тем, как мучительно умирает огромная страна, было невыносимо. Одинокий, разочарованный, я все чаще и чаще стал прибегать к алкоголю и прочим наркотикам, чтобы хоть ненадолго уйти от реальности.

Вокруг меня было столько ненужной шелухи. Город наращивал меня, как капусту, и от этой церемонии становилось только сложнее. Слой за слоем – и внутри все жарче. Проблемы всего человечества пили на моей кухне чай, политическая свора смывала с себя грязь в моей ванной, а дефолт дремал под потолком. Незваные гости просочили собой воздух, которым я хотел бы дышать, и все мое бытие больше не было мне подконтрольным. Я стал его заложником. Но под чьим руководством я возлагал на себя вину уже за безразличие? Я хотел бы знать, был ли виновен в том, что у меня уже не было желания барахтаться на поверхности бушующего океана и ждать верной погибели? Я нырнул на самое его дно, и картина мира казалась мне куда яснее. На какое-то время мне становилось легче и я не чувствовал себя беспомощным и одиноким. В мире дурманящих средств никогда не бывает одиноко. Там не нужно было ходить, я лишь скользил по поверхности и плавал в пространстве. Не нужно было спать, потому что этот несуществующий мир был лучше, чем сон. Там деревья рассказывали истории своих жизней, рыбы открывали свои тайны, а птицы делились свободой. И в этой безмятежности я был счастлив. Счастлив до тех пор, пока не просыпался в собственной блевотине и с обмоченными штанами. Ужасающая реальность была настолько отталкивающей, что я все дальше и дальше прятался от нее. И круг замыкался.