Борис Рабинович - По обе стороны от…

• Название: По обе стороны от…
• Автор: Борис Рабинович
• Жанр: Русское современное

Для того, чтобы писать красиво, нужен авторский талант, и он определенно виден в сборнике новелл Бориса Рабиновича. «По обе стороны от…» – штучный товар, заслуживающий видного места на домашней книжной полке. Эта книга как хороший фильм, который выключаешь только тогда, когда закончатся титры. Можете быть уверены – прочитанное запомнится надолго, а именно это и есть настоящий показатель литературного мастерства. Андрей Остроумов. Писатель, сценарист.

---

Навстречу, к своим праздничным столам с медом и халой торопились иудеи из других синагог. Счастливые и радостные, они кивали мне, собрату по вере, поздравляя с наступившей субботой:

– Гуд Шабэс-с-с-с, – неслось со всех сторон гусиным шипением.

С отвращением ко всему окружающему миру, я натягивал улыбку и шипел в ответ змеёй тот же ненавистный пароль:

– Гуд Шабес-с-с-с.

И через короткую паузу добавляя по-русски шепотом:

– Чтоб вы все обос-с-с-с-рались…

Меня хватило на пару месяцев. Религиозного прорыва не произошло. Увы…

Мне просто хотелось домой.

Фролова

Наташка Фролова – кровь от крови и плоть от плоти дитя ленинградских коммуналок и дворов-колодцев. К тридцати пяти годам она обзавелась темно-бурым загранпаспортом, испестренным десятками въездных виз и в паспорте том значилась как Кросби Наталья Владимировна

Несмотря на то, что все по жизни у нее складывалось ладно, на душе было как-то муторно. Пять лет замужества за хилым большеголовым гражданином Канады Стивом Кросби дали ей некий покой, уют, элементарные бытовые удобства, но не сделали ее счастливой.

Ей повезло тогда, в восемьдесят седьмом. Стив ее выхватил у барной стойки валютного ресторана гостиницы «Прибалтийская», в самом-самом начале ее путанской карьеры. Она ему даже представилась как учитель английского языка. Ага, простым учителем, случайно зашедшим после работы на чашечку кофе в валютный ресторан интуристовской гостиницы. Канадский сорокалетний олух поверил. Это было во время его первого посещения меховой выставки в Ленинграде.

Сейчас чудаковатый Стив летел в Канаду к своим швейным цехам и норковым фермам, дав жене три дня на разграбление Большого Яблока. Отпрезентовав нью-йоркскую выставку, он решил не задерживаться в шумном и суетливом мегаполисе. Меховой делец сильно уставал от всего этого. Он оплатил жене хилтонский полулюкс с видом на Центральный парк и двинулся восвояси. Стив ждал любимую жену к выходным. На мамин черничный пирог. Красота!

– I love you, honey. See you soon. Say cheeeeeeeese, – прощаясь, проблеял противным фальцетом канадец и дебильно ощерился всеми своими искусственными зубами.

Наташа, с плохо скрываемым раздражением, послала ему воздушный поцелуй в зеленый коридор выхода на регистрацию. Вымученно улыбнулась. Все, иди уже, ради всего святого, мистер-твистер, подумала неприязненно Фролова.

Как все надоело, боже, как все надоело, размышляла Наташа, целеустремленно чеканя шаг, прочь к выходу из аэровокзала.

Ну да, дом в спальном районе Торонто, и не дом вовсе, а так, пятикомнатный домишко из каких-то там фанерных плит, облицованный панелями под псевдокирпич. Искусственный газон на двух сотках. Декоративный электромангал на заднем дворе. Фарфоровые лица соседей и мужниных сослуживцев, с навечно припечатанными улыбками-оскалами.

Все эти получеловеки приходили на барбекю-пати по пятницам, разговаривали о последних биржевых новостях, ели безвкусные колбаски-гриль, подвергшиеся первичной заморозке лет пять назад в далекой Аргентине. Запивали все это светлым пивом «Bud». После двух бутылок безумно веселились, играли в дартс или фанты. У русской жены от зевоты выворачивало челюсть.

По воскресеньям муженек тащил ее в протестантскую церковь на чуждые ей аллилуйные песнопения. Пресный секс под одеялом два раза в неделю, загонял живую и некогда темпераментную русскую бабу в самые дальние тупики фригидного забытья. Одинаковые дни пролетали, как колбаски в желудки этих восковых канадских тел с признаками человеческой жизнедеятельности. Какая искусственная и декоративная жизнь. Только вот шуба в пол была далеко не из искусственного соболя, а в витоновской сумочке покоилась вовсе не декоративная, а очень даже настоящая платиновая карта «Visa» Ситибанка с пятизначным лимитом в американских долларах. Это и примиряло ее с окружающим глянцевым псевдомиром.

И еще. Она помнила их с мамой восемнадцатиметровую коммунальную комнатку на Рубинштейна, помнила одну уборную на шесть квартир, помнила соседа – отставного майора Пинчука, который все норовил ущипнуть Наташку за гладкую подростковую задницу в беспросветной тьме общего коммунального коридора и ссал исключительно мимо унитаза. И туда – на Рубинштейна, ей, ох как, не хотелось.

Не вырваться тебе из этого круга, не вырваться – сама себе твердила красивая русская женщина Наталья Владимировна Кросби, в девичестве Фролова.

***

Володя Игнатенок, по-индющачьи вытянув кадыкастую шею, рыскал среди прилетающих пассажиров. Цветастая с вензелями, шелковая рубаха, как и положено, была расстегнута на три верхние пуговицы. Всенепременная массивная золотая цепь нехитрой вязки елозила по скудной растительности игнатёнковской плоской груди. Поверх петушиной рубахи – новомодная в конце восьмидесятых дубленка цвета кабачковой икры на некогда белом меху. Сиреневые слаксы, заправленные в серебристые дутики-луноходы, гармонию образа доводили до всеобщего совершенства. Наверное, точно такой же бомбила сейчас выискивал клиентов на другой стороне земли, где-нибудь в Пулково.

– Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин, – полушепотом, рязанским речитативом, хрипел Володя намертво заученный текст. Полушепотом, потому что могли побить таксисты из желтых кэбов.

Ушлый Вова демпинговал и вообще не имел никакого права тут находиться. Пронырливому русскому, все же, удалось взять белый Кадиллак в аренду и между официальными сменами в кар-сервисе, он успевал еще подшакаливать в Ла-Гвардии.

«Ебаный свет, думал Игнатенок, ну где нахуй эта ваша американская мечта. Жру чуть ли не с помойки, пиво ворую в супермаркете, сплю на продавленном гарбиджном диване, денег на проституток нет. Хватает только на двадцатидолларовый минет от беззубых черных наркоманок в подворотнях Брайтона. Эх, бля, только фарт, лаки кейс, счастливый случай может вырвать меня из этого порочного круга нищебродства. А ведь весной уже тридцатник», вспомнил Вова и направился искать свой шанс ближе к выходу аэровокзала.

***

Они и столкнулись прямо под светящейся табличкой «EXIT» – красивая статная блондинка в соболиной шубе и дерганный небритый русский нелегал со смутным криминальным прошлым.

– Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин, – монотонно долдонил свою молитву Вова.

– Русский, что, ли? – спросила женщина, лучезарно осветив Игнатёнка улыбкой.

– Угу, русский. Недорого довезу. Дешевле, чем такси. Тебе куда? – затравленно пробасил бомбила.

– Да, погоди ты. Откуда сам?

– Из Питера…

– Да ты что! И я из Питера! Где жил?!

– На Стремянной. А чо?

– Бля, а я на Рубинштейна! Соседи ведь! Тебя как звать?

– Володя…

– Меня Наташа. Ну что, Володя, лесс прайс, так лесс прайс. Где там твой лакшери кар? Поехали. Мне в Хилтон.

– Поехали. Это, как его… сорок… то есть, пятьдесят баксов…

– Погнали, земляк. Заметано. Не бзди, расплачусь!

***

Уже через десять минут, в теплом кожаном чреве белоснежного «Кадиллака» Наташа прыгала от счастья, задора, радости, нахлынувшей на нее теплой волны сладостной ностальгии, которая исходила от этого чудаковатого, по родному угрюмого русского извозчика, в нелепой, но такой знакомой ей одежде.

– А помнишь, какую окрошку готовили в кафешке на Ломоносова? – лучилась от счастья девушка.

– На Энгельса лучше делали, – оттаивал душой Вова.

– А хинкали… Хинкали на Гороховой, помнишь, грузины лепили? Блиииин, какие там были хинкали!!! – визжала Фролова.

Экскурс в прошлое, продолжавшийся добрые полчаса, взбудоражил попутчиков до невозможности. Наташа была на грани душевного оргазма. И хитрый Володя этим умело пользовался.

– Может, это… ко мне поедем? Посидим, повспоминаем прошлое, Ленинград, выпьем там… закусим. Я в Бруклине живу, в Боро-Парке.

– Хрен знает. А, впрочем, поехали, Володь. Нечего мне в этой сраной гостинице делать.

Йес!, – торжествующе воскликнул про себя Игнатенок, а вслух деловито произнес:

– Надо на Брайтон заехать, – затариться. – Только у меня пока с деньгами не очень.

– Я угощаю, Володь. Сегодня такой заебательский день. Гони в свой Борный парк.

В «International Food» на Брайтоне купили три пакета неимоверно вкусной и не менее вредной русской еды. В отдельном пакете позвякивали бутылки.

Подкатили к дому. Убогая кирпичная пятиэтажка была густо опоясана нехитрыми узорами ржавых противопожарных лестниц. Таких в старом Бруклине – тьма.

Узкие марши подъезда. Прогорклый запах пережаренного лука. Девушка созерцала пространство с нездоровым блеском в глазах. Так же пахло в их родной коммуналке.

Лишь бы успеть до конца рабочего дня, пока эти дурачки с работы не вернулись, судорожно подгонял мысли и шаг возбудившийся духовно и физически Игнатенок. Лишь бы успеть.