Елена Четвертушкина - Лучик

• Название: Лучик
• Автор: Елена Четвертушкина
• Жанр: Русское современное

Как жить, если ты стар и одинок, а жизнь преподносит одно горе за другим?.. Ответ прост: не отчаиваться. Случается и так, что внезапно обретенная собака, новая знакомая и церковь по соседству возвращают силы, мужество и желание жить. Надо верить…

---

…А потом, когда гроза увалила по Боровому шоссе грохотать в Москву, ВИ увидел, как купается щегол: он влетел в иву, растущую возле летней мойки, огляделся деловито, проскакал в самую гущину и мокредь, и там начал встряхиваться. Как собака: фр-р-р! – и на него обрушивался алмазный душ; фр-р-р! – и ещё, и ещё… А потом щегла позвал приятель, – или приятельница? – и он улетел со счастливым чибириканьем.

Может, он наводил марафет перед романтическим свиданием?..

В июле, как будто ему, ВИ, в утешение, среди сныти и осота вдруг расцвели пионы и синеголовник, и вымахнул откуда-то из нескошенной травы борец, статью и неприхотливостью похожий сразу и на Александра Македонского, и на его боевого коня, – в лиловости своей, иссиня-фиолетовой, он сочетал и блеск шелка, и глубину бархата, весь в стиле модерн: такой темно-зеленый, что аж синий, такой густо-синий, что аж изумрудный… Фланелевые бабочки-шоколадницы присаживались на тяжкие колосья соцветий, и застывали в истоме.

ВИ, любуясь, решил: на следующий год, если будет жив, обязательно расчистит с дочерью клумбы…

Но эти маленькие радости помогали не всегда.

Как-то ночью отключили электричество. Дело обычное, волноваться было особо не о чем, и всё же ВИ, вместо того, чтобы отложить книжку и спокойно заснуть, – так и так пора было! – начал нашаривать на прикроватной тумбочке зажигалку, чтобы зажечь свечечку. И, конечно же, уронил зажигалку на пол.

Опять же вместо того, чтобы плюнуть и нашарить спички, приготовленные как раз на этот случай тут же на столике, он с необъяснимым рвением затеял дурацкие поиски, гонял зажигалку туда-сюда, пока, наконец, не запинал её глубоко под диван, на котором спал. Уже и электричество включили, и глаза слипались, но он со злым упрямством всё шарил и шарил под диваном – рукой, ручкой, расческой… Из-под дивана возникало, как водится, всё не то: недоеденная мышами конфета, книжка, которая долго считалась кем-то похищенной, соломинка от коктейля, из которой внучка Марюшка обожала пить сок… Наконец, возникла зажигалка, но совсем другая и сломанная.

ВИ сидел на полу в пижаме и понимал, что сейчас опять расплачется. Ночь в черной лодке, поблескивая уключинами звезд, уже подплывала к рассвету; в голову лезло всякое; вдруг вспомнилось, как однажды гулял с трехлетней Марюшкой. Она капризничала, никуда идти не хотела, потому что по телевизору крутили мультики, да и погода не вдохновляла. Но дисциплина и Сашки требовали проявить в этом вопросе твердость. В целом сочувствуя настроению внучки, ВИ попытался её отвлечь:

– Марюша, а вот мы с тобой вчера сказку начали придумывать – помнишь?

Внучка упрямо молчала.

– …Давай, давай вспоминай, такая сказка получалась хорошая. Ну? – жила-была девочка Марюшка… Пошла она один раз в лес за грибами, да и заблудилась… А тут Баба Яга! «А-а, говорит, что это тут у меня за девочка бродит? Вот я её сейчас съем!..» – а ты ей… ты ей… Вот что ты ей скажешь?

Внучка ещё больше нахмурилась, и решительно произнесла:

– А я скажу: съешь меня, съешь, Баба Яга, что-то мне жить совсем не хочется…

Потом у ВИ на ладони появилась какая-то идиотская болячка – то ли занозил и не заметил, то ли обжег чем. Болело не сильно, но надоедливо, и он мазал всем, про что только вспомнил – зеленкой, «Спасателем», «Левомеколем», йодом… На вид ничего особенного, разве вот вскочила подлая гадость прямо посередине линии жизни, и ВИ уныло думал: у меня болит жизнь.

…Он перебирал воспоминания, ища облегчения от налетающей приступами, как вражеская конница, тоски. Жену и сына вспоминать было нельзя, папа с мамой в данном вопросе никак помочь не могли, и, наверное, поэтому всё чаще вспоминалась бабушка – родная, ласковая. Совсем смутно, сквозь столько-то лет: сутулая спина, сухая улыбка и темная комнатенка под лестницей, почти кладовка, где она порешила жить, и тусклый отсвет на окладах её старых икон в углу… ВИ только недавно, уже сам встав на порог старческой мудрости, вдруг понял, что на самом деле в семье его родителей любые спорные вопросы негласно решались именно бабушкой. С тех самых пор, как погиб в 41-м под Москвой ополченец-дед, определенно бабушкино молчаливое – такое громкое! – согласие или неприятие прекращало споры и рассеивало сомнения. Почему, как? – запоздало удивлялся Владимир Ильич, которому согласие в его собственном доме давалось, в общем-то, даром. У него и характер был, как говорили, золотой, и жена случилась хохотушка и умница, и дети росли, как по заказу – уважительные и ответственные… Мама, дождавшись внуков, призналась, что бабушка его крестила тайком, а когда умирала – попросила позвать священника. И родители позвали, хотя точно знали, чем это им грозит, если кто донесет.

Может быть, дело было в том, что сейчас ВИ с бабушкой сравнялись в возрасте?.. Здесь, на даче, куда даже на его памяти трижды свозились вещи со старых квартир (отец ВИ по служебной необходимости переезжал с семьёй трижды), образовался вполне себе уютный – хоть и разномастный, – интерьер, ничем не уступавший городскому. Включая недурную библиотеку из полутора тысяч томов, к которой, переехав, ВИ добавил и свои – ещё столько же! – книги. А через дощатую стенку, в маленькой каморке с конъюктивитным окошком, когда-то жила бабушка. После её смерти там никто ничего не трогал, даже иконы – они по-прежнему тихо, сквозь многолетнюю пыль, сияли в углу. ВИ теперь приходил иногда под лестницу, просто посидеть на старом сундуке; а потом с чего-то начал засиживаться дольше, чем планировал. Так вдруг всё неожиданно и явственно вспоминалось – бабушка, и зажженная лампадка под иконами, и её тихий шепоток, который он, маленький, завороженно слушал перед сном: – «…деточкам моим, внучику, и всем, всем православным христианам, знаемым и незнаемым, в разных обстоятельствах пребывающим, подаждь, Господи, Живый в Помощи, терпения и крепости в испытаниях, и мудрости Твоей, и силы, и кротости…»

А то всплыли вдруг слова, произнесенные тоже бабушкиным, но совсем другим, строгим голосом: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути у грешников не ста, и на седалище губителей не седе…»

И вот ведь напасть, никак не мог припомнить, где это было, в какой книге?! – знал только, что никогда в жизни, никто, никоим образом не смог сформулировать так чётко его собственное – или не его, но абсолютно совершенное, и совершенно недостижимое в своей высоте жизненное кредо! Потом, найдя в интернете первоисточник, ВИ покопался у бабушки на полках и откопал потрепанную земной жизнью Псалтирь. Читая, он понимал далеко не все, но общий смысл и некоторые обороты старинной речи завораживали.

«…Яко тысяща лет пред очима Твоима, Господи, яко день вчерашний, иже мимоиде, и стража нощная… Утро, яко трава, мимоидет, утро процветет и прейдет: на вечер отпадет, ожестеет и исхнет…»

Читая, старый поэт-переводчик думал: искусство уверено, что устанавливает верхнюю планку творческого осмысления жизни. А на самом деле оно устанавливает нижнюю, потому что верхнюю – безусловно! – устанавливает религия.

…ВИ сидел на сундуке, почти забывая обо всём с ним лично произошедшим, и почти видел бабушку – как она входит в эту комнатенку, переступая через косой срез дымного солнечного луча, упёршегося в порог. А перешагнув, вступает в полосу глухого сумрака между сундуком и платяным шкафом, у кровати с иконами в изголовье, в красном углу, и там, опять светясь в солнечном луче, легко опускается на колени.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.