Лариса Ратич - Души прекрасные потёмки

• Название: Души прекрасные потёмки
• Автор: Лариса Ратич
• Жанр: Русское современное

История жизни старого, прикованного к постели человека, который мучительно анализирует прошлое и пытается понять, почему именно так он прожил свою жизнь. Где и когда он совершил роковые ошибки, приведшие его к полному одиночеству и ощущению ненужности своей жизни? Почему не понял и не оценил главного, почему подменил настоящие чувства жалким суррогатом? Образ главного героя романа – собирательный образ эгоиста, который, по большому счёту, живёт в каждом человеке. Взглянем же на себя со стороны!

---

Души прекрасные потёмки роман Лариса Ратич

© Лариса Ратич, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

…Как всё-таки богат наш язык! «Прикован к постели», – да, действительно прикован. И любые кандалы по сравнению с этим – просто детские штучки.

Я, Борис Петрович Силин, восьмидесяти двух лет, – старое беспомощное бревно. Или, как говорит моя Надя, – «Кактус». Почему кактус? Потому что мне «тоже нет жизни без горшка». И это – грустная правда.

Нет, я не инвалид, а просто старый и больной мужчина, что не помешало Наденьке вчера выйти за меня замуж. Но, пожалуй, «выйти замуж» – это громко сказано. Просто приехала дежурная «Мендельсоня», которую мы пригласили на дом (жених, понимаете ли, не в состоянии доползти до ЗАГСа, а жениться приспичило!), быстренько заполнила всё, что надо, и – «Желаю счастья и долгих лет жизни вашей семье!» Хотела по привычке сказать «молодой семье», но запнулась; и вышло: «Вашей м-м-мо… семье». Но ничего, всё равно довольно миленько поздравила.

Напрасно я переживал. Надя – той хоть бы что: «А пусть думают, что хотят». А мне почему-то было неловко. Всё-таки странный у нас брак, любой скажет.

– Они всякое видали! – отрезала Надя.

И действительно, никаких эмоций у представительницы власти я не заметил. Мелькнула искринка в глазах, когда Надя протянула ей на прощание деньги, – и тут же погасла. Ну и до свидания! Зато теперь Надежда может быть уверена, что жильё Кактуса (то есть моё) перейдёт к ней без всяких «но». Жена есть жена, что ни говори.

Она ухаживает за мной уже третий месяц. И не просто так, конечно, а «с правом наследования». Как иначе мог я кого-нибудь заманить сюда: кормить убирать, стирать…

«Наследовать» за мной некому – вот и решился. Не заберу же я свою однокомнатную на тот свет?..

Разные люди приходили, когда я дал объявление (точнее, соседка дала. Сам-то я что могу?). Первые две женщины мне не понравились; третьей – не подошёл я. Потом пришла молодая пара, жена – с «пузиком». Этим отказал сразу, без разговоров. Им долго ждать некогда, пока я сам жилплощадь освобожу; возьмут и «помогут», как пить дать!

Не думал я, что на мою развалюху столько людишек послетается. Соседке на пятый день всё это до смерти надоело. Хоть я и заплатил ей, но надо ж и меру знать! Принять, поговорить, показать… И она наконец сказала:

– Вот что, Борис Петрович! Ещё завтра подежурю – и всё. Если не выберете, ищите другого «представителя». Некогда мне!

А кого я буду просить, кому нужен? Вот так и вышло, что остановил я свой выбор на Надежде. Зато теперь думаю, что это даже и лучше.

Надя – женщина ловкая, сноровистая. Характер, правда, – ох и крут! А язык – ну точно как бритва. Сам-то я, если и соберусь пройтись хотя бы до окошка – иногда так хочется на белый свет, на людей глянуть; пусть даже и с девятого этажа, – так полчаса ползу. Так что без помощницы никак мне по-человечески устроиться не удастся. Уж что-что, а желудок у меня работает исправно, и аппетит – дай Бог молодому.

А Надя достала где-то больничную «утку», облегчила мне процесс. С горшком ведь намного проблемнее; бывает, и встать не успеешь…

Помню первое впечатление от Нади: назвал про себя «языкатой чертовкой». Высокая, жилистая, сухопарая; не говорит – а приговор выносит. И смотрит как на рентгене. Но деловая и чёткая, без болтовни. А главное – некуда ей деваться. Этого она не сказала, но я сам почуял. Позже узнал, что прав.

Надя соглашалась остаться не только с «правом наследования», но и с правом постоянного проживания, что меня очень и очень устраивало: стал бояться ночей. А вдруг именно ночью соберусь умирать?..

Вещей у неё было совсем чуть-чуть, один только чемодан. Спать пристроилась на раскладушке, в углу. Хотела бы в кухне, но я попросил здесь: мало ли что, а ну как не дозовусь?..

Она сказала, что это разумно. Разве я мужик теперь? Так и выдала, ведьма прямая. Могла бы и промолчать. Но Надежда в принципе не понимает, что такое чувство такта.

– Это лишнее, Борис Петрович, – удивилась она, когда я сказал про свою обиду. – Что думаю, то и говорю. Запомните! Зато и тайных мыслей не имею.

Что ж, и это верно. Вся на виду, какая есть. Не то, что моя первая жена, царство ей небесное. Та, бывало, губочки надует – и молчит часами. Догадайся, мол, сам. Терпеть я этого не мог! Три года всего только и прожил с ней, больше не захотел.

С тех пор по-настоящему ни разу не женился, хоть женщин имел множество. А зачем?..

Был, правда, один фальшивый брак, но это ж разве женитьба? На Надьке только и пришлось. Просто она практичная тётка, вот и всё. Разузнала чуть ли не на второй день, как и что, и начала хлопотать. Потом оказалось, что много времени зря потеряла, и не такой я уж и одинокий, как рассказываю.

Кричала на меня. Ну да, есть у меня сын от первого брака. И что?!! Я от него официально отказался ещё тогда, при разводе. Документально! Бывшая супруга сама попросила; потом отчим (её второй муженёк) пацанёнка моего усыновил. Мне это подходило: ну на кой мне эти алименты?! Пусть приёмный папа и кормит.

Откуда Надежда разузнала про эту историю? Я ведь сыночка своего так больше ни разу и не видел. Зачем? Отрезано – так отрезано, и нечего слякоть разводить. Но Надя волновалась:

– Не понимаешь ты ничего! Сейчас народец ушлый, палец в рот не клади!!

И поставила условие: женись – и точка. Или сегодня же попрощаемся. А я ведь привык к ней! Вот и пришлось…

* * *

Всю жизнь окружали меня женщины покорные, бесхребетные, начиная с матери. Такая, как Надька, – впервые мне встретилась. Если б не нужда…

Не должен мужик допускать, чтобы баба им командовала. И отец мой так считал, а его было за что уважать. Помню я его хорошо: мне уже тринадцать было, когда он пропал.

Перед войной он занимал большой пост, и жили мы отлично. Имели даже отдельную квартиру; мать не работала нигде, но по дому возилась целыми днями. Любил отец порядок: чтобы и сготовлено, и убрано, и выстирано всё было вовремя и «как надо».

Она и старалась, понимала своё счастье. А главное – не терпел отец никаких возражений, даже в мыслях. Матери бы и в голову не пришло ему перечить!

И всё-таки жалел я её. С одной стороны – покорная до тошноты; а с другой – умная она была. И очень, очень добрая. Другой такой, как она, я вообще никогда не видел.

А может, я зря думал, что она была безвольная?.. Ведь тогда, в эвакуации, если б не её железная выдержка, не выжили бы мы с ней. Отец вдруг почему-то перестал писать, и мы не знали, что и думать. Конечно, о самом худшем старались не говорить; ведь он на фронт не призывался, имел временную «бронь». А потом мама встретила на рынке (ходила менять обручалку на хлеб) старую знакомую из нашего города. Кажется, это она и рассказала матери, что отец сошёлся с молоденькой певичкой, дочерью какого-то генерала. Поэтому можно его и не ждать.

Мне мама ничего не сказала; только ночами плакала часто и много. Я удивлялся: слёзы для неё – редкость; но она отнекивалась и отмалчивалась. Я случайно подслушал, как она делилась с нашей хозяйкой, тёткой Далилой, – настоящей богатырихой внешне, но очень сентиментальной изнутри.

– Ничего, Марина! – басила она «шёпотом», аж стены гудели. – Ничего! Ты женщина красивая; не то, что я, – скала крымская. Твоё счастье впереди, дай-то Бог только, чтоб война кончилась. Вернёшься домой – и начнёшь новую жизнь, голубка!

Но когда война и в самом деле кончилась, «вернуться домой» у нас с мамой получилось плохо: наш дом разбомбили, и мы приехали к пустырю, который не совсем очистили от обломков…

…Нам дали крохотную комнатёнку в коммуналке, почти чулан, невозможно тесный для двоих. Но вскоре я остался в нём один, не прошло и года: маму убило током на работе. Чего она полезла к этому щиту?.. – так и осталось непонятно.

К тому моменту я уже был вполне взрослым восемнадцатилетним парнягой, заканчивающим среднюю школу. Планировал идти работать на завод; обещали неплохой заработок. Но сначала решил всё-таки поискать отца: а вдруг?..

Это, к моему большому удивлению, оказалось совсем не трудно (а мама твердила, что невозможно!..); я нашёл дом, в котором он теперь жил, – не хуже нашего прежнего! – но его самого не застал. Зато поговорил с его новой женой, хорошенькой и заносчивой стервочкой в дорогом халате.

– У нас – маленький ребёнок, вам понятно? – пояснила она злым голосом. – А вы, молодой человек, уже вполне зрелый. Я, конечно, передам мужу, что вы заходили, но не думаю… В его планы не входит встречаться с вашей мамой, поймите!

И тогда я объяснил, что мамы давно нет. А она рассердилась:

– Тем более не надо было приходить сюда! Что за бесцеремонность? Сами, сами решайте свои проблемы, не смейте попрошайничать у нас!!